Читаем без скачивания Чумные псы - Ричард Адамс

Две минуты спустя сэр Питер Скотт, сбросив куртку, засучив рукава и зацепив отпорным крюком за ошейник, выволок на борт обмякшее и почти совсем закоченевшее тело черно-белого фокстерьера. Питер Скотт положил его на корму к ногам Рональда Локли.

– Боюсь, он уже покойник, – сказал Питер. – А второй, гляньте-ка, все еще барахтается. Можете сделать еще круг?

Второго пса, который был куда крупнее и без ошейника, Питер Скотт выволок на борт обеими руками и не без труда. Покуда «Ориелтон» ложился на курс, вновь развернувшись к югу, в устье дельты, Питер Скотт оттащил этого дрожащего и грозно рычащего пса в каюту и положил там на пол.

– Знаете, по-моему, фоксик все-таки жив, – сказал Рональд с кормы, ощупывая пса. – У него какая-то странная рана на голове. Один бог знает отчего. Он почти покойник, но сердце еще бьется. Питер, если вы сядете на руль, я попробую сделать ему искусственное дыхание.

– Совсем ледяной, – сказал Питер, сев на корму и проведя рукой по телу пса. – Надо бы как-нибудь согреть его на двигателе.

– Ну вот, дыхание восстановили. Непонятна мне эта рана на голове. Посмотрите, тут швы. Слыхали о черепно-мозговой хирургии на собаках? А все же, как эти псы оказались тут, а? Неужели какая-то свинья выбросила их за борт?

Прежде чем Питер Скотт успел ответить, пес в каюте залаял, да так злобно, словно защищал свою жизнь. Этот яростный лай перекрыл даже рокот двигателя, свист ветра и плеск волн, словно пес ополчился на весь мир. В его лае была некая артикуляция, каждый раз он начинался глухим рычанием «Р-р-р-р-р-р», которое переходило в высокое, яростное «Аф!», полное отчаяния и злобы. Это повторялось снова и снова: «Р-р-р-р-р-аф! Р-р-р-р-аф! Р-р-р-р-аф-раф!»

– Раф, раф, а? – произнес Питер Скотт. – Он, похоже, здорово на кого-то рассердился, а? Или, может, перепугался. А скорее всего, и то и другое.

– Кажется, у меня появилась надежда, что он очухается, – сказал Локли, продолжая ритмично нажимать на грудь пса. – Сердце уже бьется сильнее. – И добавил, обращаясь к распростертому псу: – Ну давай, миленький, давай, мой хороший…

Три минуты спустя фокстерьер открыл глаза.

– Я понимаю, Питер, это звучит глупо, – сказал Рональд, – но знаете, что сейчас пришлось бы как нельзя кстати? Грелка.

– Хорошо, сейчас вскипячу воды. Нальем ее в бутылку или попросту намочим полотенце, главное, чтобы не было слишком горячо. А пока согрейте этого беднягу под курткой и держите румпель.

Едва сэр Питер пригнул голову, собираясь войти в кабинку, к нему подскочил черный пес, лая, как Цербер на проклятых грешников, но затем, не прекращая лаять, попятился под складной стол. Всем своим видом показывая, что не обращает на пса никакого внимания, Питер Скотт зажег примус, водрузил на него чайник (до этого стоявший на кардане) и в ожидании, покуда тот закипит, стал согревать руки.

– Как там фоксик, Рональд? – громко спросил он.

– Кажется, лучше. Дышит еще слабо, но дыхание, наверное, наладится, когда он согреется. А что там за люди в дюнах, вон там, видите? Их там человек пять… Двое военные… Похоже, они машут нам руками.

Питер Скотт просунул в окно бинокль, а затем и свою голову.

– Один похож на Джима Роза, – сказал он. – Это местный егерь. В этих дюнах находится Дриггский заповедник, вы же знаете. Не в правилах Джима махать руками проходящим мимо лодкам, не имея на то серьезных причин. Правьте к берегу, Рональд. Нам все равно придется подождать, пока прилив наберет силу. Глядишь, еще и выясним, что их встревожило. Теперь идем потихоньку до самого берега. Скоро прилив вынесет нас на песок. Осадка у нас мелкая, мы можем подойти совсем близко. Можно будет поговорить с Джимом.

Питер Скотт принял терьера от Рональда Локли, завернул его в отжатое теплое полотенце и положил на пол в кабине. Большой черный пес, перестав лаять, первым делом обнюхал фокстерьера, а затем стал вылизывать его уши.

– Рональд, не хотите больше говядины?

– Нет, благодарю.

Питер Скотт взял нож, обрезал с кости остатки мяса и сделал себе сэндвич. Держа в одной руке, он нарочно опустил вторую, сжатую в кулак руку, так что она повисла как раз над головой фокстерьера. После весьма продолжительной паузы черный пес принялся обнюхивать кулак. Снова пауза. И наконец пес лизнул руку Питера. Подняв глаза, тот встретил удивленный взгляд улыбающегося на корме Рональда Локли.

– Как считаете, есть у него имя? – спросил Питер. При этих словах черный пес вновь залаял, но тут же перестал, ибо ни один из людей не сделал ни малейшего движения, которое могло бы вызвать тревогу.

– Я бы назвал его Раф-Раф, – ответил Рональд. – Последние минут двадцать он только это и говорит.

– Привет, Раф! – сказал Питер Скотт, почесывая пса за ухом. – Хочешь косточку?

Ноябрьским утром, хмурым и промозглым, мистер Пауэлл сидел за кухонным столом, помешивая чай и поглядывая в окно на скачущих по лужайке скворцов.

– Стив, отчего ты не включаешь свет? – спросила его жена, войдя в кухню с подносом и поставив его на сушилку. – Зачем, в конце концов, делать все еще более мрачным? Ну что ты, не вешай нос, – сказала она и обняла мужа за плечи. – Не так уж все и плохо.

– Подвел я тебя, – пробормотал Пауэлл с самым несчастным видом.

– Да нет же! Послушай…

– До сих пор не понимаю, из-за чего меня увольняют, – не унимался мистер Пауэлл. – Видимо, все-таки чем-то я им не подошел. А ведь первое время я так старался. Чтобы оказаться на хорошем счету, и все такое. Только ничего у меня не вышло.

– Не расстраивайся, милый. Эти люди не стоят того, честное слово, не стоят. Они обошлись с тобой как с последней собакой. Отчего бы тебе не забыть об этом? Вот увидишь, все еще наладится, да и уезжать сразу нам не нужно.

– А там на подносе что-нибудь осталось, что можно дать обезьяне? – спросил мистер Пауэлл, оглядываясь на сушилку. – Ей, кажется, уже лучше.

– Знаешь, милый, обезьяна – это единственное, что меня сейчас беспокоит, – сказала миссис Пауэлл. – То есть я хочу сказать, не очень-то им понравится, если они узнают, что ты унес обезьяну. Может, будет лучше в понедельник с утра пораньше отнести ее обратно? Никто и не узнает, разве что старик Тайсон, а ты потом…

– Нет! Назад я ее не понесу, – твердо сказал мистер Пауэлл. – Пусть думают что хотят.

– Но, милый, это же всего-навсего одно животное из многих и многих тысяч. То есть какой в этом смысл? А ведь твое начальство будет рекомендовать тебя при переводе…

– Мне трудно объяснить, но это не для обезьяны, скорее для меня самого. Я не отдам ее. Хочу оставить у себя.

– Но она же не наша. Это их собственность.

– Знаю. Их собственность. – Мистер Пауэлл забарабанил пальцами по столу. – Но не больше, чем я сам. Сандра, любимая, я все обдумал. Нам же не хочется уезжать, правда? То есть еще один переезд для Стефании, и, быть может, опять в большой город, а здесь ей так нравится… Здесь ей лучше. Доктор только и говорит…