Читаем без скачивания Только не дворецкий. Золотой век британского детектива - Герберт Аллен

Я понимал, что чувствует Джим. Меня самого один раз выгоняли из команды, потому что рулевой «Айсис» был не хуже меня, а реку знал лучше. Страшно было подумать, что сделает Джим, узнав о своем исключении. Но когда тренеры сообщили ему о своем решении, он остолбенел. Он ничего им не сказал, и это была глупость с его стороны. Они сперва не хотели его менять, но его поведение на тренировках сыграло не в его пользу (мыто все понимали, что он просто берег силы для того, чтобы выдать блестящую гонку). Тренеры забеспокоились, а в газетах стали писать, что оксфордцы перегорели. Попойка пришлась очень кстати — и Дэвис тоже.

Джим ничего не сказал тренерам, а обратился ко мне:

— Слушай, Питер, пошли пугнем птицу счастья.

Мы с Джоном отвезли его в Рэнли на моем «эм-джи» и высадили неподалеку от того места, где жила наша птица счастья — журавль, который улетал, когда за ним начинали гоняться. Потом я дал Джону загнать машину в гараж. Ему не разрешали прикасаться ни к рулю, ни к трубке уже шесть недель, но тут он позволил себе эту роскошь. Он догнал меня еще до того, как я достиг здания, где мы жили, и мы вошли туда вместе.

— У тебя бензин кончается, — сказал он мне. Он еще ничего не знал о Джиме, но голос у него был грустный, как будто он чуял неладное.

— На завтра-то хватит?

— Если датчик работает правильно, то у тебя еще осталось полгаллона.

— Тогда все в порядке. Не беспокойся насчет тренировки, Джон. Сегодня у нас попойка.

Где-то в саду бродил несчастный Джим Мэтьюз. Думаю, что журавль был для него просто поводом побыть одному. Мне было жалко Джима. Ему предстояло еще раз сходить на тренировку, где Дэвис будет грести под вторым номером, а потом уйти.

На следующий день, как всегда после попойки, все пошло наперекосяк. Надеясь поехать на машине, я вышел из дома слишком поздно, чтобы вовремя добраться до реки. Мне единственному из команды разрешали ходить в магазин: считалось, что все остальные особенно подвержены гриппу на этом этапе тренировок. Поэтому я обычно после тренировки ездил за покупками. Но утром я обнаружил, что бензина у меня все-таки не осталось, и пришлось бежать на своих двоих по площадкам для поло. Когда я прибежал, ребята как раз вынимали лодку из-под навеса, а вместо меня им помогал какой-то мальчишка. Я оттолкнул его и даже не сказал спасибо, и вообще совершенно забыл о хороших манерах. А потом Дэвис, который по понятным причинам очень волновался, сделал слишком сильный гребок, не послушав моей команды, и лодка чуть не врезалась в буй. Джим Мэтьюз, как и все остальные, сидел без дела и слушал, как я ругаюсь. Примечательно было только то, что Джон и Гарри огрызались в ответ. Они уже понимали, что загребным будет Дэвис. Он греб слишком быстро. Они устали, тренеры обвиняли их в том, что они зачерпывают слишком много воды и замедляют лодку. Я не винил их за то, что они ругаются. Я ведь и сам ругался.

Тренер взял в руки мегафон.

— Рулевой, готов? — спросил он. Голос у него был не слишком добрый.

Я ответил:

— Готов.

— Гребите вниз по течению до Эйота, — сказал он. — Джим, заставь их поработать как следует.

Эйот находится в пятнадцати минутах гребли от лодочного павильона, и Джим взялся за дело всерьез — ведь это был его последний заезд. Ему велели заставить команду поработать, вот он и заставил и один раз сделал сорок гребков за минуту. А потом еще раз. А под конец совсем разошелся. Он держался очень уверенно, легко толкая лодку вперед. Я видел, как в воде под веслами Гарри и Джона образовывались зеленоватые углубления. Лодка летела. Я подумал, не переменят ли тренеры свое решение. Сейчас ответ на этот вопрос не узнает уже никто, даже Джим. Я заметил, что лопасть весла Дэвиса плохо двигалась в конце дистанции, но я не придал этому значения. Когда мы остановились, он оперся на весло и так и сидел, но в этом тоже не было ничего необычного: заплыв был не из легких. Потом мы отдохнули, и я велел грести вполсилы, потому что мы собирались потренировать старт с хода. Но Дэвис не двигался.

— Второй, работать! — сердито сказал я.

Видимо, потом баковый наклонился вперед и дотронулся до него, потому что тело Дэвиса завалилось через борт и упало в воду. Я не знаю, в какой момент он умер, но когда до него доплыла шлюпка, он был уже мертв. Хорошо, что доктор Джеффрис был близко: он хотел посмотреть, какой эффект произведет замена. Вот и посмотрел.

Если я и позволял себе усомниться в том, заслуживают ли наши тренеры своей работы (а во время тренировок начинаешь сомневаться абсолютно во всем), то я был неправ. Они довезли Дэвиса на шлюпке до лодочной станции Лондонского университета, где по утрам всегда пусто, подогнали туда машину Солли, положили в нее тело и привезли его в Рэнли так, что этого не заметили ни члены команды, ни журналисты, ни управляющий Рэнли. Перед обедом они собрали команду, и доктор Джо Джеффрис обратился к нам с речью. Ведь одна из главных обязанностей тренеров — поддерживать в команде бодрость духа.

— Ну что ж, — сказал Джо, — вы все видели, что случилось. У бедняги Дэвиса отказало сердце. Я понимаю, что чувствуете вы, а вы понимаете, что чувствую я. Но вы должны ясно отдавать себе отчет в одном: он умер потому, что у него было слабое сердце уже до того, как он вышел на дистанцию. Я его не проверял, но я знаю, что это так, потому что сердце не может отказать после гребли, если оно не слабое. А ваши сердца совершенно здоровые, потому что их я проверял. И сегодня на всякий случай еще раз проверю.

Так он и сделал, и его слова подтвердились. Со всеми ребятами было все в порядке.

Но потом, когда Джон вышел, а мы с Джо и Солли остались в комнате одни, Джо вдруг сказал:

— Вообще-то я проверял ему сердце.

Солли, конечно, отпустил свою обычную шуточку насчет всех этих обследований, но я понимал, что обследованию можно доверять. Поэтому мы пошли и вызвали полицию.

— Его убили, — сказал Джо.

Солли, наверное, посчитал это шуткой. Ведь еще одна обязанность тренера — поддерживать бодрость духа в других тренерах. А то ведь перед гонкой у всех голова идет кругом.

Мы даже вышли после обеда на тренировку — вот что регата делает с людьми. Солли утверждал, что это только ради того, чтобы смягчить подозрения журналистов насчет смерти Дэвиса. Но как бы то ни было, лодка вышла на старт, Джим был просто великолепен, и команда выдала потрясающие две минуты, несясь вперед на тридцати шести гребках в минуту. С Джимом эта восьмерка была непревзойденной.

Когда мы вернулись, уже приехала полиция, но нас это не очень обеспокоило. Мы хорошо знали друг друга, и никто не мог себе представить, что вместе с ним гребет убийца. Убийцы — это особая профессия, и греблей они не занимаются.

Полиция установила, чем убили Дэвиса. Назовем это вещество дифенилтирозином. Мы с Джимом как студенты-медики знали его настоящее название. Джо Джеффрис его тоже знал, конечно. Что интересно, оно входит в состав одного очень распространенного лекарства, которое немного стимулирует сердечную деятельность на день или на два, но если принять его перед заездом, то сердце начнет биться очень быстро — слишком быстро, чтобы работать нормально. А потом начнется фибрилляция — бесполезные сокращения сердца. Если это фибрилляция желудочков, человек умирает. Дэвис был очень упорным, он греб, пока не остановилось сердце. Он был хороший загребной, но все равно ему было далеко до Джима Мэтьюза. Мне было жаль Дэвиса, но, учитывая интересы команды, я был рад, что Джим сохранил свое место. И вот что еще: тот, кто убил Дэвиса, должен был заранее знать о его упорстве.

Полиция начала обстоятельно выяснять, что делали члены команды в день накануне убийства. Детективов заинтересовал именно этот день, потому что они получили очень важные показания: в аптеку в Патни зашел человек и попросил то самое лекарство. Люди наверняка делают это каждый день. На нем был макинтош и старая шляпа.

Однако под макинтошем аптекарь заметил белые фланелевые брюки, в каких ходят члены команды, когда они не гребут.

Один из полицейских провел две очень неутешительные беседы, содержание которых с удовольствием пересказал нам.

Он спросил у аптекаря, был ли тот покупатель высокого роста. Тот ответил, что да.

— Выше, чем я?

— Может, и да.

— Вы уверены, что он был не маленького роста?

Аптекарь задумался и сказал:

— Ну, можно сказать, что маленького.

— Вы не могли бы показать его рост на стене?

Аптекарь уверенно сделал шаг вперед, остановился, подумал и сказал:

— Нет. Только примерно.

— А какого цвета у него были волосы?

— Хорош бы я был, если бы запоминал цвет волос всех моих покупателей, — сказал аптекарь. Он был уже немного раздражен. — Я знаю только то, что у него были белые брюки.