Читаем без скачивания Гобелен - Карен Рэнни

— Разумеется, если вы желаете, чтобы я оставила эту тему, я могу вообще ничего не говорить, — продолжала она.

Все это говорилось с неизменной снисходительной улыбкой, от которой он готов был зарычать.

Ничто, казалось, не могло вывести ее из себя.

— Что скажешь на это, Мэтью? — спросил Алекс, стараясь держать себя в руках.

Управляющий имением, держа в руке шляпу, переминался с ноги на ногу. Он не торопился отвечать, так как совершенно не одобрял выбор хозяина. Действительно, почему граф решил, что эха молодая леди разбирается в подобных вещах? И вообще женщинам не положено заниматься мужскими делами. Женщинам положено готовить и за домом присматривать — так было испокон веков.

— Да, сэр, — потупившись, ответил управляющий. — Да, пожалуй, это подойдет.

— Тогда делай, как она советует, — сказал граф. Мэтью поспешно удалился, а граф вернулся к своим прежним занятиям.

Лаура проводила Мэтью хмурым взглядом. Не в первый раз она замечала, что люди избегают смотреть Алексу в глаза. Едва ли графа это не задевало.

— Они все вас боятся? — спросила девушка.

Алекс был удивлен вопросом. Во всяком случае, никто до сих пор не осмеливался задавать ему подобные вопросы.

Но следовало признать за последние два дня эта девушка успела сделать много такого, на что никто до сих пор не осмеливался.

Алекс и представить не мог чтобы секретарь с ним спорил!

Он рассчитывал, что она просто будет сообщать о его указаниях управляющему. Он никак не ожидал, что она станет швырять перо на стол и, глядя на него как на несмышленого юнца, неодобрительно покачивать головой и оспаривать каждое из его приказаний.

Сегодня утром она рекомендовала ему проверить счета миссис Седдон.

— Ваша домоправительница продает кулинарный жир и наливки. И слишком уж много заказывает у поставщиков Ходдон-Холла. К тому же очень много неточностей во всех остальных ее счетах. В общей сложности перебор составил триста фунтов.

Сообщив графу эти новости, Лаура снисходительно улыбнулась. Затем заговорила об отборе семян и обработке почвы.

— Если вы станете выращивать на тех же землях турнепс, траву и зерновые, — продолжала она, — то вам не придется ждать земли под паром, милорд. Кроме того, вы сможете полностью обеспечить скот кормом зимой.

Граф поднялся из-за стола и прошелся по комнате — окно быть, хотел размять ногу. Впрочем, так могло проявиться и его раздражение.

— «О безрассудство своеволья, о беззащитность сердца перед злом», — пробормотала она себе под нос и вновь склонилась над работой.

Граф остановился посреди комнаты и пристально на нее посмотрел.

— Это вошло у вас в привычку, и весьма неприятную, — проговорил он с укором.

Лаура лишь улыбнулась в ответ. Дядя Персиваль имел обыкновение говорить ей о том же и теми же словами. Но что поделаешь, если у нее такая хорошая память? В конце концов, разве умение к месту вставить цитату не является одной из целей образования? Что же, раз граф не любит цитат, она постарается воздержаться.

Если бы она не была так очаровательна! Ведь ее красота только подчеркивала его безобразие. Находиться с ней рядом — какая это пытка! Правда, сладостная пытка… Он смотрел, как при чтении шевелились ее губы, созданные для поцелуев. Он любовался ее чудесными волосами и наслаждался ароматом ее кожи. И удивительно: она совершенно не реагировала на его гневные тирады, словно и в самом деле была слаба умом. Хартли в ужасе замирал, когда он кричал на него, она лишь снисходительно улыбалась. Причем не отводила взгляд, когда говорила с ним, как будто нет ничего более естественного, чем беседовать с человеком в черной кожаной маске.

И все это странным образом его волновало.

Она не морщилась, когда он протягивал ей что-нибудь своей затянутой в перчатку клешней. Не раз, ощутив прикосновение ее руки к перчатке, он поспешно отдергивал руку.

И это тоже его беспокоило.

Он не мог не замечать ее мечтательной улыбки, когда она, оторвавшись от бумаг, смотрела прямо перед собой, смотрела в стену, будто видела там картину необыкновенной красоты. Наверняка она думала о каком-то своем воздыхателе, и Алекс ревновал.

Он ругал себя по утрам, когда, проснувшись, чувствовал, что с нетерпением ожидает, встречи с ней, ждет того момента, когда она войдет к нему — свежая, чистенькая и благоухающая розами.

Граф с горечью вспоминал то время, когда был молод и красив, когда мог завоевать любую из женщин. Но, сделавшись чудовищем, он не перестал быть мужчиной. И не мог не вспоминать о том, каково это — ощущать шелковистую теплую кожу женщины, что лежит рядом, и чувствовать под ладонями пышную женскую грудь. Да, он остался полноценным мужчиной, способным в полной мере испытывать возбуждение, и это не раз уже случалось в присутствии этой очаровательной девушки.

Почему он не положит этому конец?

— Разве у них нет причин для страха? — спросил наконец граф.

Она улыбнулась своей неотразимой улыбкой — улыбкой, хранящей тепло солнца и дарующей надежду. Он на мгновение замер. Потом взглянул на нее, давая понять, что ждет ответа.

— Я думаю, что вы пользуетесь маской так, как иной пользовался бы плетью, милорд, — проговорила она вполголоса.

— Поясните, — пробормотал граф, подходя к ней поближе. Он заметил, что она снова улыбнулась. Эта девушка совершенно его не боялась.

— Есть люди, которые носят с собой плеть не для того, чтобы бить, а для того, чтобы другие думали, что в один прекрасный день владелец плети пустит ее в ход. Я думаю, паша маска — той же цели. Все ваши слуги боятся вас, и вы не пытаетесь развеять их страхи. Создается впечатление, что им хотите, чтобы вас боялись.

— Зачем мне это?

Он едва не коснулся рыжеватого завитка ее волос, но вовремя опомнился и отдернул руку.

— Мне кажется… — Она ненадолго задумалась. — Может, вы просто приучили себя к тому, что вы не такой, как все? Может, считаете, что другие люди представляют для вас угрозу?

Граф смотрел на сидевшую перед ним девушку. Теперь она приходила к нему во сне, и благодаря ей его ночные кошмары сменились видениями счастья. То и дело просыпаясь, он чувствовал, что испытывает острейшее возбуждение.

— Разве грешно стремиться к уединению? — спросил Алекс с усмешкой.

— К уединению или отчужденности? Это, знаете ли, разные вещи.

Что она может знать об отчужденности? Что, черт возьми, знает о нем? Знает ли, что он часами мечтает лишь о том, чтобы вдохнуть аромат роз, которым пропитана ее кожа, мечтает о том, чтобы прикоснуться к ее чудесным золотистым волосам, прикоснуться к ее щекам и шее? Догадывается ли она обо всем этом?