Читаем без скачивания Моя тропинка. О писателях, о литературе, о кино, о молодежи, о мифах и о себе - Петр Алешкин

– Нет, не так, – сказал Леонид Максимович, выслушав, – надо переписать. Берите ручку…

Он перелопатил заново все обращение. Но мне нравился первый вариант, и я не знал что делать. Если я прочитаю первый вариант, его же непременно опубликуют в газетах. Ему прочитают, и он возмутится, обидится на меня. И все же я решил взять из второго варианта только две интересных, на мой взгляд, мысли, вставить в первое обращение и прочитать молодым писателям. Так я и сделал. Вечером позвонил ему и сказал, что его обращение вызвало восторг. Это было действительно так. Многие писатели хвалили. Четыре газеты опубликовали и, конечно, Леонид Максимович познакомился с ним, но при первых встречах не сделал никаких замечаний. А позже, при случае, намекнул, что напрасно я опустил из текста две мысли. Все помнил, даже то, что диктовал мимолетно.

И второй случай посложнее.

Перед съездом Союза писателей России я предложил ему написать телеграмму съезду. В те дни он был болен, страдал сильно, видимо, ему было не до телеграммы, но он стал диктовать, я записывать. Я видел, что не получается у него. Трудно собрать мысли от боли. Я предложил оставить до завтра, мол, он подумает.

– Нет, нет, ничего…

Он надолго задумывался, с трудом соединял слова, терял мысль. Я записывал обрывки фраз, надеясь дома соединить их, сделать мысль стройной. Весь вечер мы работали над совсем небольшим текстом.

Я пытался убедить его отложить до завтра. Но он не отпускал меня, думал, мучился, диктовал.

Дома я посидел над листом с обрывками фраз, написал, вставил кое-какие мысли, которые он мне не диктовал в этот вечер, а говорил раньше, и, не показывая ему, прочитал телеграмму съезду. (Уверен был, что он будет снова переделывать, мучиться, страдать, а ему нужно отдыхать). Принята она была хорошо, опубликована, и, естественно, Леонову читали ее.

Я знал его интерес к своим опубликованным строкам: не исказили ли? Точно ли передали? И он ни слова не сказал мне о телеграмме. Значит, одобрил. Если бы не понравилось, он бы непременно сказал об этом. Даже кегль текста имел для него значение. Помнится, он был недоволен, выговорил Гусеву, что они слишком крупно напечатали в журнале его имя. Надо бы помельче, не выпячивать.

Мне очень хотелось издать о Леонове книгу, беллетризованную биографию. Жизнь его была долгая, богатая, интересная. Хотелось найти писателя, который взялся бы за такую книгу, пока он жив, пока можно было встречаться с ним, разговаривать, спрашивать, собирать материал из первых рук, а не по архивам, воспоминаниям.

– Я уж не такая важная фигура, чтобы обо мне писать, – не одобрил эту идею Леонид Максимович.

– Одно дело, что вы думаете о себе, а другое дело, что думают другие, – ответил я.

Но так и не удалось соблазнить кого-нибудь из писателя этой идеей. Может, не столь энергично искал?

Он не нравился себе таким изможденным, высохшим, стеснялся себя, неохотно соглашался фотографироваться, а когда я предложил принести кинокамеру, наотрез отказался: стар, страшен.

– Ни в коем случае. Я такой неприятный. Не надо…

Когда издательство «Голос» и Союз писателей России присудили ему литературную премию им. Льва Толстого за выдающийся вклад в развитие русской литературы, он заволновался: будут корреспонденты, журналисты, кинокамеры. Он, а он такой немощный, неприятный!

Да, были корреспонденты, было телевидение, работало несколько кинокамер. По Уставу вручать премию должен был председатель Союза писателей, но премия 1993 года была поделена между Леоновым и Бондаревым, неудобно, если один из лауреатов будет вручать другому лауреату, и мне самому неудобно вручать, не солидно, литературного авторитета пока мало, тогда я предложил вручить премию лауреатам Сергею Михалкову. Он согласился.

У Леонида Леонова после вручения ему литературной премии имени Льва Толстого

Леонид Максимович при вручении был спокоен, бодр, не обращая внимания на кинокамеры, вспышки фотоаппаратов, произнес экспромтом яркую речь. Ее потом напечатало несколько газет. Много разговаривал, а за столом даже пригубил шампанское.

Я понимаю, почему он сказал мне, что после знакомства со мной у него началась другая жизнь. Раньше он потихоньку работал над романом, общался только с домработницей, с семьями дочерей, которые жили от него отдельно, и у них были свои заботы, свои проблемы, да с человеком, которому он диктовал главы романа. Поменялось их за годы работы несколько. Изредка заглядывал кто-нибудь из писателей.

Тихая, спокойная жизнь в четырех стенах, даже на балкон страшно выходить. А когда появился я, все вокруг него ожило: корреспонденты, политики, гости, можно было часами читать лекции о литературном мастерстве, передавать свой опыт молодым писателям, которых приводил я, а для него, девяностопятилетнего, и сорокалетние были мальчиками, рассказывать о встречах с великими людьми, которые для нас остались далеко в истории, а для него были современниками.

Кумиром поэта Владимира Турапина был Сергей Есенин, Володя даже прописан был в его доме в Константинове. Конечно, Турапину хотелось узнать что-либо новое о своем кумире из первых рук.

Сергей Есенин и Леонид Леонов. Фото 1924 года.

Леонид Максимович неодобрительно относился к Есенину, говорил, что он писал наспех, у него нет ни одного отделанного стихотворения. Бог ему дал дар, а он наплевательски к нему отнесся. Нельзя скальпелем ковырять гуталин, нельзя им строгать палку. Так же как нельзя на рояле спать, прыгать. Рояль предназначен для искусства, а Есенин не берег дар, не использовал его по назначению. Леонов рассказал, как он, когда собирал материал для романа «Вор», ходил с Есениным в ночлежку.

– Присел я с мужиками, приглядываюсь, разговариваю, смотрю, нет Есенина. Где он? Начал искать. Слышу в одном углу тишина и его голос: стихи читает. Подхожу, он сидит на нарах, рядом бутылка со спиртом, а вокруг мужики, проститутки. Помню, одна старая, с верхних нар вот так свесилась и глядит на него, как на чудо какое, слушает, и все слушают. Лампа горит тускло, полумрак, лица вокруг небритые, пропитые, онемевшие, и он читает. Жутко глядеть! Потом он напишет: я читаю стихи проституткам, с хулиганами жарю спирт… А однажды я зашел в редакцию «Правды» по делам, а там пьяный Есенин, вдрызг, с гитарой, он часто бывал там у Бениславской, она потом застрелилась на его могиле, увидел он меня, отбросил гитару на диван, ухватил меня за грудки, начал трясти и спрашивает: – Ты меня понимаешь? – Понимаю. – А себя понимаешь? – Понимаю. – Ничего ты не понимаешь! – И толкнул на диван. Я шмякнулся прямо на гитару. Она подо мной – хрясь! Раздавил. Есенин схвати гриф и давай им бить по полу. Бил до тех пор, пока не разбил в щепку… Да, не берег он свой дар, и себя не уважал. Разве можно так… Был я у знакомых своих, а он им письмо прислал из Америки, там он был с Дункан. Начали читать письмо вслух. Есенин пишет, что рвется в Россию, а сволочь Дунька денег не дает. Он ее Дунькой звал. Все смеются, а мне стыдно за него, он что, сутенер? Нельзя так себя вести.

И каждый раз, когда мы приходили к нему, Леонид Максимович благодарил нас и непременно спрашивал: не заговорил ли он нас? И провожал до порога. Сам открывал дверь. А мы готовы были слушать его бесконечно. Однажды я был у него с женой. Таня тоже член Союза писателей и давно рвалась к нему, наслушавшись моих рассказов. С нами был Андрей Коновко, мой давний друг, писатель и директор издательства «Зарница». Леонид Максимович, увидев мою жену, молодую красивую женщину, сразу как-то подтянулся, взбодрился, говорил только с ней, расспрашивал. Она закончила литературный институт, и он рассказал, как он преподавал в Литинституте.

– Леонид Максимович, а в молодости вы были красивый!

– Вы видели, – встрепенулся Леонов, быстро вскочил со своего кресла, энергично пересек кабинет и стал снимать большую папку со шкафа.

Леонид Леонов

Андрей Коновко помог ему. В папке были большие отличного качества фотографии. Леонов стал показывать их нам, говоря:

– Все мои, сам снимал… Это я в двадцатом году…

На фотокарточке был обаятельный парень, красавец, с доброжелательным, располагающим к себе, лицом.

– Вы очень похожи на одного из «На-На», – сказала Таня.

– На кого, на кого? – спросил Леонид Максимович.

– Певцы сейчас модные, красивые парни…

– А это моя жена, Таня. Она была дочерью известного тогда издателя Сабашникова.

– Красивая, – восхитилась Таня.

Действительно, жена его была на редкость красивой женщиной, и видно, добрая, добродушная.

– А это братья Сабашниковы, их трое, вот старший Федор, он знаменит тем, что купил тетрадь Леонардо да Винчи и издал ее во Франции в 1899 года… А это мы с женой в деревне, банька строится… Там же на мостике… на лугу…