Читаем без скачивания Дальний поход - Василий Сахаров

– Понятно. Через неделю мой отряд будет в Парголове.

Шарипов чуть кивнул и направился в другой угол подвала, а мы остались на месте. Непонятная ситуация: ни здравствуйте, ни до свидания, ни как дела. Три вопроса и одно решение. Складывается впечатление, что я попал в какую-то психоневрологическую клинику, где явно нездоровые на всю голову люди живут по каким-то своим, только им одним известным законам. Остаётся надеяться, что в Москве всё будет иначе и там нас встретят нормальные граждане, а не мясники вроде этого непонятного генерала.

Нас никто не отпускал, и о том, что аудиенция окончена, не извещали. Осталось только стоять на месте, ждать дальнейшего развития событий и наблюдать за работой доморощенных палачей из спецвойска, которые чем придётся избивали своих пленников и задавали им одни и те же вопросы. Где ваш лагерь? В ответ бульканье. Лежащий на бетонном полу человек, пожилой мужичок, может, и был бы рад ответить, но у него это не получается. Новые удары, мужичка бьют палками и ногами, разбивают ему все жизненно важные внутренние органы и за минуту превращают в кусок мяса. Где ваши схроны? Сколько вас? Кто вам помогает? Ответа нет. Пленник умер.

Гатчинцы смотрят на меня, а я на них. Для чего к пленным коммунарам применяются такие жёсткие меры, мне и офицерам непонятно. Мы разведчики, и тоже умеем быть жестокими ради того, чтобы быстро получить ценные сведения, но то, что мы видим, – это просто бессмысленное месилово, которое не приносит москвичам ничего, кроме страха горожан и ненависти тех, у кого хватило силы воли на поступок и уход в лес. При такой политике генерала Шарипова скоро здесь полыхнёт так, что спецвойско столкнётся с дубиной народной войны и, скорее всего, оно потерпит поражение.

– Извините, – к нам подскочил порученец, – генерал задержал. Пройдёмте наверх.

По всё тем же крутым ступеням мы выходим наружу, вдыхаем полной грудью свежий воздух, идём к бараку, где мы жили и где остались наши лошади, и я спрашиваю порученца:

– Тебя как зовут, парень?

– Миша Закая, – ответил он. – А что?

– Надо знать, с кем говоришь, вот и спросил. Скажи мне, Миша, для чего пленников так тупо бьют и на горожан виселицами ужас наводят?

– Что, думаете, мы безмозглые садисты? – усмехается порученец.

– Мелькала такая мысль.

– Мы не моральные уроды, товарищ капитан, и то, что делается, – это стандартная практика, опробованная годами ещё с тех времен, когда наш лидер Степанов Московскую область в кулак собирал. Сначала ломается старый режим, уничтожается вся местная политическая элита, а народ лишают практически всего: урезают пайки, угнетают и загоняют под пресс. Граждане нас ненавидят, а спецвойско жёстко давит любое сопротивление или даже намёк на него. Наши солдаты напоказ всех вешают, калечат, бьют и занимаются всякой грязной работой. Затем, как раз перед тем, как начнётся реальный мятеж всего местного населения, а мы этот процесс отслеживаем, из центра появляется добрый начальник. Этот высокопоставленный и солидный чин с кучей званий и регалий принимает жалобы населения. Генерала понижают в звании и отзывают из этого района куда подальше. Двух-трёх солдат и десяток местных полицаев при большом скоплении народа расстреляют, местной элите и специалистам, которые уцелеют, вернут часть привилегий – и всё, после этого территория окончательно под нами. Наверху есть спаситель и заступник, который станет главой района, под ним все остальные, готовые исполнять его приказания, а отряд спецвойска, проклинаемый всеми жителями, возвращается на свою базу.

– Это получается, как игра в доброго царя и злых военных, которые бесчинствуют по собственной тупости?

– Она самая. Как там у Некрасова: «Вот приедет барин, он нас и рассудит».

– Хм, мотив ваших поступков ясен. Благодарю за разъяснения.

– Не за что. Вы генералу понравились, так что можно и приоткрыть этот маленький секрет нашего рода войск, тем более что гатчинский Старик про наши методы давно знает.

– Странно, мы с ним разговаривали, и он об этом ничего не говорил.

Миша усмехнулся:

– Наверное, вам и помимо этого было о чём поговорить. Кстати, товарищ капитан, а у вас разве нет карательных войск?

– Нет. Госбезопасность все недовольство и сепаратизм в зародыше давит, а в тех анклавах, которые к нам присоединяются, войскам Конфедерации почти всегда рады.

– Хорошо вам, а у нас, как видите, всё несколько иначе. Нет времени на создание положительного имиджа и культурно-экономическое проникновение на территорию близлежащих государственных образований, вот и приходится действовать быстро, кроваво и жёстко.

«Да уж, – подумал я в тот момент, – диктатуры разные бывают, и, когда наши олигархи шипят о том, что в Конфедерации попираются права человека, они не понимают того, что всё может быть гораздо хуже. Вот бы их сюда, в Сестрорецк, на перевоспитание, наверняка, если бы выжили хотя бы пару недель в местных условиях, потом всю жизнь на Симакова-старшего как на святого с христианской иконы молились бы».

Мимо нас по дороге прошёл взвод солдат из спецвойск, и я обратил внимание на то, что ранее мне казалось простой случайностью: в частях спецвойска не было людей со славянской внешностью. Я посмотрел на молодого Закаю, который, видимо, всё же был каким-то родственником полковника с парохода «Выборг», и спросил его:

– Миша, я смотрю, что в вашем подразделении сплошь азиаты и потомки кавказцев. Это случайность или как-то связано с политикой вашего правительства?

– А вы не нацист, случайно? – улыбнулся он.

– С утра им не был, а теперь смотрю на вас и ваши методы и начинаю подумывать о вступлении в их ряды. – Я тоже улыбнулся в ответ.

– Это не случайность, товарищ капитан. На территории Москвы и области после чумы сложилось порядка семидесяти разных анклавов, и среди них больше половины по национальному признаку. Когда Степановым и его близкими соратниками разрабатывалась тактика карательных спецвойск, было решено сразу делить отряды по расовому типу. Русские бойцы давили поселения китайцев, кавказцев и потомков азиатских гастарбайтеров, которых в Москве до чумы было слишком много, а мы, кто не похож на славян, прессуем преимущественно русское население. Сами понимаете, как нас называют и какова ненависть людей к нашему роду войск.

– Жестокая придумка.

– Зато эффективная, и то, над чем другая организация билась бы десятилетие, мы делаем всего за один неполный год. Говорю же, всё отработано в иных местах, и здесь идёт самая обычная работа. Грязная, конечно, и кровавая. Но наш диктатор считает, что лучше сразу три-четыре сотни смутьянов передавить, чем потом с местным сепаратизмом бороться и ждать удара в спину. Слишком много проблем висит над нами, и очень уж сильно наступают неоварвары. Поэтому приходится идти практически на любые крайности, чтобы обычные граждане нашего государства смогли выжить и как-то пережить этот Тёмный век ножа и топора.

– Миша, ещё вопрос. А почему все вокруг в военной форме, а ты в гражданском?

Тот помедлил, на ходу почесал подбородок и ответил:

– А я не военный, мне здоровье в людей стрелять не позволяет. В этом отряде мой дядя служит, и он меня сюда пристроил на должность штатного психолога. Пока, второй год, в порученцах у генерала числюсь, пишу диссертацию на тему «Поведение бойцов в стрессовых ситуациях». Через полгода обратно в столицу вернусь, а сейчас веду исследования, пишу.

Проводив к бараку, где в сухой конюшне стояли наши лошади, Миша Закая покинул нас и вернулся в штаб, а мы, не желая торчать в таком мрачном месте, в какое превратился город Сестрорецк, собрали свои походные вьюки и как можно скорее направились обратно в Сяськелево.

Настроение было не самым лучшим. По приезде в ставку Старика, пока мне меняли лошадей, дабы я мог продолжить свой путь к месту стоянки «Ветрогона», я на полчаса зашёл к Маркову. Лидер ГВО принял меня безотлагательно и после всех положенных приветствий спросил:

– И как тебе Шарипов?

– Странный, немногословный, производит впечатление полного отморозка с пулей в башке.

– Он такой и есть. Не хотел тебе про него всего рассказывать, чтобы ты не портил первое впечатление от встречи с таким человеком. Теперь вижу, что ты его надолго запомнишь.

– Это да, такие экземпляры рода человеческого в память на всю жизнь врезаются.

– Ладно. – Старик хлопнул по подлокотнику своего инвалидного кресла. – Решения продолжить свой путь не изменил?

– Нет. Через шесть дней мне с отрядом необходимо находиться на блокпосте в Парголове, так что надо поторопиться. Сейчас лошадей поменяют, и я направлюсь к морю, отдам последние указания командиру фрегата и начну выдвижение к границе Прибалтийского района.

– Хорошо. Мои дипломаты уже в Систа-Палкине, три человека, как мы с тобой и уговорились. При них верительные грамоты для вашего правительства и предложения по взаимовыгодному сотрудничеству в торговой и военной сфере.