Читаем без скачивания Неосторожность - Чарлз Дюбоу

– Конечно, – отвечаю я. – Их жизнь – одна из величайших историй любви нашего времени.

Звучит глуповато, но я того и хотел. Без трагизма, без обреченности, без отвергнутой или разрушенной любви, как в романах. Они не Тристан и Изольда, или Абеляр и Элоиза. Я не могу вспомнить литературных героев, у которых все сложилось бы по их сценарию. В их истории на пути страсти не существовало преград. Они встретились и полюбили друг друга. Это очень просто и вместе с тем очень сложно. Драма их жизни в том, что они оба знают, как сохранить любовь. И они не замкнулись друг на друга в этой любви. Они делятся ею со многими. Это нас всех к ним и притягивает. Дело не в том, что он – уважаемый писатель, а она – красавица, и даже не в том, что у них прелестный домик возле пляжа, и не в иных их достоинствах. Мы смотрим на них и хотим быть ими. Это я говорю Клэр. Наверное, я слегка перебрал, и мне неловко от своей болтливости.

Позднее, по дороге домой, я пытаюсь приударить за Клэр.

– Уолтер, пожалуйста, не надо, – произносит она. – Давай не будем усложнять.

Я прошу прощения. Мысль, чтобы навязываться женщине, омерзительна. Вероятно, думай я иначе, меня бы чаще целовали.

Помолчав немного, она говорит:

– Ты не обиделся?

– Нет, – весело отвечаю я. – Мне показалось, что из вежливости надо попытаться. Чтобы ты была уверена в себе.

Клэр смеется и похлопывает меня по колену:

– Спасибо, Уолтер. Мне намного лучше.

Мы снова друзья.

Когда мы подъезжаем, в доме тихо. Я понимаю, что она здесь раньше не была. Центром притяжения всегда являлись Мэдди и Гарри.

– Хочешь, покажу тебе дом? Обещаю не набрасываться.

– С удовольствием.

Этот дом построил мой прадед. Он назвал его «Дюнмер». Тогда у всех домов были имена, но его так уже давно никто не называет. В те годы редко строили на берегу. Предпочитали места поближе к городу и пахотным землям, подальше от штормов, которые время от времени обрушивались на побережье. Только в конце девятнадцатого века богатые нью-йоркцы стали покупать участки возле пляжа, где строили огромные летние дома и покидали их каждый год вскоре после Дня труда.

В шестидесятые годы мой отец утеплил дом, прежде всего для того, чтобы мы могли проводить здесь Рождество. Он сделал теплоизоляцию стен – между ними и обшивкой не было ничего, кроме старых газет и пивных бутылок, оставленных строителями; поставил в подвале котел, а в комнатах – батареи. Но только после смерти родителей, когда дом перешел ко мне, в нем стало можно жить круглый год, хотя я все равно закрываю его на январь и февраль, сливая воду из труб, чтобы не замерзли.

В отличие от большинства современных домов в округе интерьеры тут темные, а пространства – скромные для дома такой величины. Нет кинозала. Нет кухни в семейном стиле. Местные риелторы заявили бы, что он годится только под снос, потому что для новых покупателей домов он слишком старомоден. Отделан в итальянском вкусе; снаружи кремовая штукатурка, она хорошо смотрелась бы на озере Комо или на Антибе. На старых черно-белых фотографиях видны полосатые навесы над окнами. Заходя внутрь, попадаешь в холл с высоким потолком, покрытым потемневшей лепниной, которая когда-то была очень модной. Из-за лепнины тут всегда прохладно. На стенах висят семейные портреты и большой выцветший гобелен, дед привез его с Первой мировой войны. Прямо – большая дверь, ведущая в патио, широкий, вымощенный кирпичом двор, где мои родители принимали гостей после венчания. Он шириной во весь дом и выходит на лужайку на склоне большого лимана, за которым океан. С двух сторон от двери висят парные портреты моих прабабушки и прадедушки. Мой дед, мальчик в матроске, стоит рядом со своим отцом, тот строго смотрит сквозь очки. Напротив моя двоюродная бабушка в платье с кринолином, с длинными распущенными волосами, прислонилась к материнским коленям.

Большую часть холла занимает длинный стол, на нем лежит старая книга для гостей в кожаном переплете. Она исписана почти целиком. Первая запись – моя ровесница. Прежние книги, полные паутинных росчерков и давно ушедших имен, перенесены в библиотеку.

– Распишись, если хочешь, – говорю я.

Раньше не видел ее почерк, но меня не удивляет его четкость и изящество. У меня, как у большинства юристов, почерк ужасный. Клэр вписывает свое имя, дату и добавляет:

– У тебя красивый дом.

Дверь справа от стола ведет в большую парадную столовую – арену множества бесконечных обедов, которые меня, ребенком, заставляли высиживать, если родители находились дома, – черпали ложками суп и поглощали тяжелую пищу, приготовленную Женевьевой и поданную Робертом. Стены оклеены зюберовскими обоями с изображением Эльдорадо. Они мне нравятся. Это ворота в иное измерение, и в те редкие дни, когда я устраиваю торжественный обед, я все еще могу заблудиться в его зачарованных джунглях, сплавляться на каноэ по Амазонке или стрелять в индейцев из револьвера.

На втором этаже восемь спален. Самая большая была спальней прадедушки и прабабушки. Ее обычно называют Викторианской комнатой. Думаю, Клэр я устрою именно там. Кровать с балдахином для меня коротковата, но я всегда селю тут тех, кто у меня впервые. По крайней мере, тех, кто мне нравится. Я по-прежнему сплю в комнате, где жил ребенком, – она над кухней, там было крыло с детской.

И наконец, комната для игр на третьем этаже. Самая большая в доме, в ней стоит старый бильярдный стол, книжные полки забиты романами, популярными во времена молодости моих родителей, – Киплинг и Бакен, Уида, Том Свифт и Роберт Льюис Стивенсон, – в шкафах хранятся привезенные друзьями и родней экзотические наряды, мы облачались в них на маскарады. На стене висит весло, с ним мой двоюродный дед одержал победу в Хенли, а на сиденьях под окнами я устраивался в дождливые дни с книжкой.

– Надо организовать костюмированный бал, – говорит Клэр.

Она роется в шкафах. Вытаскивает костюм Пьеро, который я надевал в детстве. Он ей будет впору. Потом бурнус, в нем отец походил на Рудольфа Валентино. Я всегда обожал этот костюм, поскольку к нему прилагался настоящий кинжал.

– Будет весело.

Последний маскарад у нас был уже очень давно.

На мгновение мне опять хочется начать к ней приставать, но я сдерживаюсь. Может, на сей раз она бы согласилась. Дорогая недвижимость бывает отменным афродизиаком.

Мы спускаемся вниз, я показываю Клэр ее комнату. Она большая, окна выходят на лиман. Наверное, просторнее, чем вся квартира Клэр. Кровать стоит справа от входа, французское постельное белье – часть приданого моей прабабушки. Парные комоды, туалетный столик, на котором до сих пор лежат прабабушкины щетки для волос – Тиффани, с серебряными ручками, – камин, секретер, пара стульев в стиле Людовика XV. Поблекшие семейные фотографии: мой дед в форме; трое бабушкиных братьев. Бледные тяжелые камчатые шторы. Широкая полоса ковра, шезлонг, столик со старинным телефоном и таким же древним радио, оба они уже давно не работают, но остаются на своих местах, потому что всегда тут находились.

– Какая чудесная комната! – восклицает Клэр.

– Прабабушкина. Знаешь, в те времена мужья и жены редко жили в одной комнате. Прадед спал в соседней.

Та комната скромна, как келья трапписта.

– А ты где спишь?

– В другой половине дома. В детской. Ну, не смотри на меня так. Не в том смысле, что там картинки с Дональдом Даком на стенах. Я ее за годы привел в соответствие. Просто там мне уютнее всего.

– Но ты можешь выбрать любую комнату в доме.

– Именно. И могу каждый вечер ужинать в столовой, и маскарады тоже могу устраивать. Но я этого не делаю. Я сюда приезжаю отдохнуть, поспать и поработать.

– Тебе не одиноко?

– Нет. И потом, тут Мэдилейн и Гарри по соседству.

Мы желаем друг другу спокойной ночи, и я шагаю прочь по знакомому ковру мимо бывшей спальни родителей, мимо «хорошей» комнаты для гостей в свое старое логово. Лежа в постели ночью, представляю, что ко мне пришла Клэр. Пару раз даже выхожу в холл. Мне кажется, будто слышу ее шаги, но, когда я засыпаю на рассвете, я по-прежнему один.

7

После учебы Гарри пошел в морскую пехоту. Ему, как выпускнику колледжа, автоматически было присвоено офицерское звание, и он поступил в лётную школу. Мэдилейн поехала с ним. Они поженились на следующий день после церемонии вручения дипломов. Скромная свадьба в часовне Баттелла, потом обед в Йельском клубе. Нэд был шафером. Приехали отец Мэдилейн, ее брат Джонни и мачеха. Мистер и миссис Уинслоу. Я их прежде не видел. Его отец преподавал английский в частной школе. Твид, четкие формулировки, усмешка, широкие плечи. Гарри с малых лет баловали все учителя отцовской школы в Коннектикуте, он пользовался благами, которые ему не полагались. Он являлся любимчиком старшеклассников, пока был маленьким, студентом его звали со школой кататься на лыжах и отмечать праздники. В отличие от большинства учеников Гарри подрабатывал летом: был рабочим на нефтяном месторождении в Оклахоме, ходил на сейнере на Аляске.