Читаем без скачивания На службе зла. Вызываю огонь на себя - Анатолий Матвиенко

— Не соглашусь. Восстание они подавили, Петроград удержали.

— И что? В сознании масс пролитая на улицах кровь на совести Временного правительства и эсеро-меньшевистского ВЦИК. Большевики набрали очков. Знают, что могут при желании поднять на акцию протеста полмиллиона только в Петроградской губернии.

— А смысл? Их загнали в подполье, как крыс.

— Нормальное состояние для радикальной оппозиционной партии.

— То есть вы полагаете, что будущее за большевиками, а не эсерами?

— С большей степенью вероятности, чем в марте. Судите сами, Владимир Павлович. Керенский подтолкнул армию к попытке наступления, которая с треском провалилась. Снял с фронта казачьи части и самокатный полк, на улицах Петрограда солдаты стреляли в русских же солдат и матросов. Браво. 4 июля даже идиоты поняли, что демонстрации переросли в попытку государственного переворота. Но только 7 июля издан приказ об аресте Ульянова и Зиновьева. Свердлов, Сталин, Луначарский — вне претензий.

— Да, решительности недостает. Но именно здесь мы могли бы помочь. Устранить большевистскую верхушку, — Никольский подумал, что Ульянова он казнил бы собственноручно, невзирая на отвращение к смертоубийству.

— Не спешите лить кровь, господин жандарм. Лучше посмотрите, как умеренные распорядились мнимой победой. Керенский сместил Львова, осталось лишь четыре министра, представляющих буржуазные партии. То есть эсеры с меньшевиками оттолкнули от себя правых. Дальше — больше. Петросовет и ВЦИК практически утратили значение. Эсерам не нравится, что там представлены другие партии, включая большевиков. Тем самым Керенский и Чернов утратили видимость народной поддержки, которую получали через Советы. Тут или-или. Для игры в демократию нужна представительная власть, при диктатуре давить оппозицию, не оглядываясь на сантименты. У них решения половинчатые. Керенский пытается быть немного беременным, частично — целкой.

Никольский впервые услышал от неэмоционального Шауфенбаха столь резкие и грубые выражения. Похоже, российская действительность доконала даже инопланетянина.

— От имени Временного правительства наш политический гений подписывает договор с Украинской радой о малороссийской автономии. Понимаете, что это значит? Если столицу с трудом контролируют, о какой власти можно говорить по отношению к «автономии». Финский сейм объявил о «неотъемлемых правах» финского народа и запретил Временному правительству вмешательство во внутренние дела. Правительство приняло плевок лицом, утерлось и не вякнуло. Территория начала дробиться.

В начале разговора Никольский то стоял напротив стола, то расхаживал по кабинету, пытаясь хоть в движении разогнать черноту, скопившуюся в душе. Теперь он сел на стул и попробовал найти аргументы против большевиков.

— Но Ульянов называл аннексией попытки удержать Украину и Финляндию.

— Неужели вы не поняли главного отличия? Умеренные создают видимость соблюдения обещаний. Ленинцам — плевать. Ульянов может заявить о независимости Украины и Бессарабии. Да пусть Рязани и Москвы, лишь бы добиться власти. Потом отдаст приказ ввести туда 1-й пулеметный Петроградский полк и утопить в крови сепаратистов. Вы хотя бы одного такого уникума можете назвать среди умеренных?

— Что же дальше?

— Сделаем небольшую паузу. Керенский с компанией настолько последовательно намыливает себе веревку, что мешать ему нельзя. Достаточно толчка, и нынешнее хрупкое равновесие разлетится, большевики воспользуются моментом. Не получится — будут пробовать снова и снова. Не в августе, но до конца года у них точно что-нибудь обязательно выгорит.

— До конца года состоятся выборы и состоится Учредительное собрание. У России наконец появится шанс на легитимную власть, — Никольский уцепился за последнюю соломинку.

— Если большевики не одержат перевес на выборах, они не признают собрание и будут точно так же бороться, как с Временным правительством. Возможно — просто разгонят. Подводим итог, Владимир Павлович. Я надеюсь, к Ульянову вернется способность четко формулировать лозунги без заумных теоретизирований. Всеобщий мир, землю раздать крестьянам, фабрики — рабочим. Голытьба под эти призывы пойдет даже за чертом с рогами. Ленинцы победят, мы умоем руки.

Говорят, крокодилу нужно плотно поесть раз в год, в остальное время он обходится перекусами. Никольский не знал, насколько верна байка о крокодилах, но марсианин напоминал ему именно такую хладнокровную рептилию, которая загнала в угол жертву и равнодушно ждет, когда та попадет в зубастую пасть. Не важно сколько ждать — месяц или полгода, хищник не торопится, дичь обречена. В качестве жертвы — Россия.

— У меня отпуск? — спросил Никольский, у которого кончились доводы.

— Попрошу выполнить два поручения. Во-первых, вместе с Ягодой пристально следите за Троцким. Он зачем-то отпустил Чернова, спасая его от анархистов, ведет себя открыто, нагло, не скрываясь. Претендует на первые роли в ЦК, хотя только в мае вернулся в Россию и лишь в июне вступил в партию.

— Нормально. Большевистские лидеры наглые и честолюбивые.

— Да. Но здесь беспрецедентный случай даже по левацким меркам. Вдобавок у меня есть подозрения, что он — агент моих конкурентов.

— Странно. Троцкий объективно усиливает большевиков, то есть играет вам на руку.

— Временно — да. Потом он превратится в дестабилизирующий фактор. Поэтому энергию Троцкого нужно использовать лишь в короткий промежуток времени, когда тактическая цель обеих наших закулисных групп совпадает. Затем его нужно отстранить или даже физически ликвидировать.

— Хорошо. А второе поручение?

— Вы только что ходатайствовали за социалистов-революционеров. Чудно. Налаживайте отношения с левыми эсерами. В идеале их крыло должно полностью порвать с ПСР и влиться в компартию.

— Они не простят мое жандармское прошлое и резню у Чернова.

— Не разделяю вашу категоричность. Верностью большевикам вы перечеркнули царский послужной список. Бойня — месть за их покушение и демонстрация силы. Левые эсеры — хищники, хоть и не столь клыкастые, как ленинцы. Такие уважают силу. По крайней мере попытайтесь. Всего доброго, Владимир Павлович.

В полном смятении чувств Никольский отправился в штаб-квартиру левых эсеров, где впервые столкнулся с их одиозной предводительницей.

Мария Александровна Спиридонова была воистину личностью легендарной. В 1906 году она по решению боевой организации эсеров застрелила мелкого чиновника — губернского советника Гаврилу Луженовского. Всероссийскую известность террористка получила благодаря публикациям, как ее жестоко избили, пытали и изнасиловали в поезде при этапировании в Тамбов. Она обрела ореол мученицы, несмотря на явную вину в убийстве. Эсеры казнили казачьего офицера Аврамова и помощника пристава Жданова, на которых Мария указала как на своих палачей.

По мнению Никольского, на теракты народников и их идейных последователей можно было реагировать только виселицами и пожизненной каторгой. Поэтому Спиридонову подлежало передать суду и вздернуть. Но издевательства над беспомощной арестанткой ставили власти на одну доску с преступницей. До эсеровского линчевания ни у полицейского, ни у армейского начальства не возникло мысли отдать под суд Аврамова и Жданова. То есть глумление над арестантом оказалось в порядке вещей. Николаевская империя сделала еще один маленький, но заметный шажок к той черте, за которой народ больше не захотел терпеть царя и его подручных.

В ответ на бурю возмущения петлю заменили на бессрочную каторгу, с которой Спиридонова освободилась только после Февральской революции. В Питере она оказалась в ореоле славы борца с самодержавием, а ее истерически взвинченные речи на митингах снискали ей популярность эсеровского лидера, уступавшего по популярности разве что Керенскому и Чернову.

Насилие и каторга повлияли на мировоззрение воспитанной девочки из хорошей дворянской семьи. Умеренность Временного правительства и ВЦИКа она сочла контрреволюционным, ратовала за поддержку большевиков с их путаными, но радикальными лозунгами. В итоге Спиридонова умудрилась внутри эсеров создать собственную левую мини-партию и заключила союз с Лениным. В конце июля экзальтированная дама, прозванная «валькирией революции», умудрялась сидеть на двух стульях — эсеровском и большевистском. Состояние сугубо временное, рано или поздно стулья разъезжаются, нужно делать выбор или оказаться между ними на полу.

Несмотря на грозное прозвище, Спиридонова внешне ничем не напоминала скандинавскую деву-воительницу и даже шлема с рогами не носила. На усталом лице — горящие глаза, смесь печали, сумасшедшинки и ощущения прикосновенности к какой-то вселенской мудрости, не подвластной простым смертным. На фоне весьма яркого и претенциозного убранства квартиры на Подьяческой улице — красных знамен, транспарантов с надписями «Земля и воля», «В борьбе обретешь ты право свое» — хозяйка левоэсеровской штаб-квартиры декорировалась в строгий черный костюм, пытаясь максимально скрыть свою женскую природу. Короткие темные волосы тронула седина. В углу рта тлела папироса.