Читаем без скачивания Экстренное погружение - Сергей Зверев

Фактороу готов был спорить с любым командиром, хотя и служил уже четвертый год во флоте. Он не считался с тем, что экипаж лодки должен быть как одна семья, где командир – отец, старпом – мать, офицеры – старшие школьники, а матросы и мичманы – младшие дети. Кого капитан хочет слушать, он слушает, кого нет – отправляет к старпому. Фактороу был единственным, кто на правах капризного ребенка требовал, чтобы его выслушали.

Армстронг задумчиво кивнул.

– Хорошо. Идентифицируйте и доложите.

17

Должно быть, так и должен выглядеть ад, подумал Дроздов, выбираясь на мостик. Не огненный, раскаленный, каким привыкли его представлять, а настоящий, жуткий, сверкающий, загробное царство вечного, нескончаемого холода. Такого холодного, что не отличить от пламени. Но, пожалуй, пламя все-таки предпочтительнее…

Стоя на мостике, Дроздов и штурман Ревунков медленно превращались в ледышки. Зубы стучали часто и бешено. Перед заступлением майор решил надеть сапоги, стоящие у штурманского стола. Это были сапоги старпома на четыре размера больше его ноги. В промежуток он натолкал портянок и тряпок, но все равно это не спасало от холода.

В их задачу входило засечь сигнальную ракету. Если запустить шар-зонд в такую лунную ночь, как сейчас, его можно заметить с расстояния в десятки километров, а если прикрепить к нему осветительную «люстру», то расстояние удвоится.

Представший перед ними ландшафт, если можно дать такое определение стылой, бесплодной, однообразной пустыне, казался каким-то древним, чуждым миром и производил жутковатое впечатление. Небо было безоблачным и в то же время беззвездным. На севере, низко над горизонтом, смутно виднелась тусклая луна. Никакой белизны, только тьма царила вокруг. Казалось бы, озаряемый лунным светом лед должен был блестеть, сверкать, переливаться, точно подвески в хрустальной люстре – но вокруг господствовал непроглядный мрак.

Они стояли на мостике, в десяти метрах над уровнем льда. Очертания «Гепарда» терялись в проносившейся под ними льдистой поземке. Временами, когда ветер усиливался, морозная круговерть поднималась выше и, беснуясь, набрасывалась на обледенелую рубку. Острые иголочки жалили незащищенные участки кожи, точно песчинки, с силой вылетающие из пескоструйки. Правда, боль под анестезирующим воздействием мороза быстро стихала, вскоре они вовсе перестали ее ощущать. Как только ветер ослабевал, грохот льдышек стихал, и в наступавшей тишине слышалось только зловещее шуршание, точно полчища крыс метались в слепом исступлении у ног. Термометр на мостике показывал 42 градуса мороза.

Непрерывно дрожа, офицеры притопывали ногами, хлопали себя по бокам и все равно беспрестанно дрожали. Брезентовый навес плохо защищал от ветра. Дроздов мог бы соскочить с подножки и спрятаться под козырек мостика, но в последнюю секунду удержал себя. Где-то там, в этих скованных морозом просторах, затерялась кучка потерявших всякую надежду людей. Неужели их жизнь должна оборваться от того, что он просмотрит сигнал? Они до рези в глазах всматривались в даль, в ледовые дюны – только резь и слезы в глазах. Лишь лед, лед и лед – все кругом точно вымерло.

Наконец подошла смена. Они поспешили вниз, с трудом сгибая задубевшие от мороза конечности. Грубозабойщиков сидел на раскладном стульчике рядом с радиорубкой. Дроздов стащил верхнюю одежду, защитную маску и очки, схватил невесть откуда взявшуюся кружку дымящегося кофе и постарался унять судорогу, охватившую тело, когда кровь быстрее побежала по жилам – замерзшие руки стали отходить.

– Как это вы умудрились порезаться? – озабоченно спросил Грубозабойщиков. – Весь лоб в крови.

– Наверно, кусок льда… – Дроздов чувствовал себя изнуренным до крайности, настроение у него было подавленное. – Мы напрасно теряем время. Если бурильщики лишились укрытия, у них нет связи. Без еды и укрытия едва ли они смогли выдержать хоть несколько часов. Я через тридцать минут сам едва не отдал концы.

– Как знать, – задумчиво проговорил Грубозабойщиков. – Вспомните Конюхова и экспедицию «Комсомольской правды». До полюса они добирались пешком.

– Это совсем другое дело. Они шли полярным днем, им светило какое-никакое солнце. Во всяком случае, для меня даже полчаса вахты – слишком много.

Грубозабойщиков всмотрелся в его лицо бесстрастным взглядом, старательно пряча свои чувства.

– Так вы что, не очень-то надеетесь на успех?

– Если у них нет укрытия, почти не надеюсь.

– У них есть аварийный запас батарей. Эти батареи сохраняют заряд несколько лет. Похоже, они пользовались именно ими, когда посылали свой первый сигнал несколько дней назад. Не могли же их запасы так быстро кончиться.

– Дело не в аккумуляторах, а в людях. Если они погибли…

– Согласен с вами, – спокойно сказал Грубозабойщиков. – Мы действительно зря теряем время. Так что, сматываем удочки и возвращаемся? Если не удастся запеленговать буровую, мы никогда не сумеем их отыскать.

– А вы не забыли о предписании из Полярного, товарищ командир? – возразил Дроздов. – Вы обязаны предоставить мне все средства для достижения цели, за исключением тех, которые угрожают безопасности корабля. Я готов рискнуть. Если пешком прочесать местность в радиусе двадцати километров, возможно, наткнусь на буровую. Если из этого ничего не получится, будем искать новую полынью. Конечно, шансов мало, но они есть.

– И вы считаете, что это не угрожает жизни моих людей? Отправляться на поиски в ледяную пустыню в разгар зимы…

– О том, чтобы подвергать опасности жизнь ваших людей, не было и речи.

– Выходит, вы собираетесь идти в одиночку? – Грубозабойщиков посмотрел себе под ноги и покачал головой. – Не знаю, что и сказать. Одно из двух: либо вы сошли с ума, либо они там… – Тяжело вздохнув, он испытующе уставился на Дроздова.

– Я не люблю бросать дело, даже не начав его, – заявил майор. – И меня не интересует, как относятся к этому на Северном флоте.

Грубозабойщиков еще раз скептически взглянул на него.

– Подводников не так-то легко вывести из себя. Думаю, вам лучше поспать пару часов, пока есть такая возможность. Если вы собираетесь отправиться на прогулку к Северному полюсу, это не помешает.

– А вы сами? Вы ведь всю ночь не сомкнули глаз.

– Пока погожу, – он кивнул в сторону радиорубки. – Вдруг все-таки поймаем что-нибудь новенькое.

– А что передает оператор?

– Сигнал вызова и просьбу сообщить свои координаты. Кроме того, просьбу пускать ракеты, если есть такая возможность. Если что-то станет известно, тотчас дадим вам знать. Спокойной ночи, Андрей Викторович.

Дроздов с трудом поднялся и отправился в каюту.

Атмосфера в кают-компании изменилась. За столом собрались все офицеры «Гепарда», за исключением дежурного офицера и вахтенного механика. Одни только что покинули койки, другие собирались отдыхать, но все были молчаливы и замкнуты. Разговоров почти не было слышно. Даже доктор Кузнецов, всегда такой оживленный, хотя и был под хмельком, как обычно, выглядел сдержанным. И без слов было ясно: контакт с буровой не установлен. И это после пяти часов непрерывной работы!

Уныние и безнадежность тяжело нависли над кают-компанией; все осознавали, что с каждой минутой у бурильщиков остается все меньше шансов на спасение.

Мало-помалу офицеры разбрелись по отсекам, а доктор Кузнецов стал принимать больных. Молодой торпедист старлей Микоян наблюдал за работой своих подчиненных, которые вот уже два дня по двенадцать часов без перерыва копались в торпедах, отыскивая неполадки; третий помощник подменил стоящего на вахте Тяжкороба, трое других валялись по койкам. В каюте остались только трое – Грубозабойщиков, Ревунков и Дроздов. Несмотря на то, что Грубозабойщиков так и не прилег за всю ночь, у него был ясный взгляд хорошо отдохнувшего человека.

Ревунков как раз принес еще один кофейник, когда в коридоре вдруг послышался топот и в кают-компанию ворвался радист.

– Есть! – с ходу закричал он, а потом, спохватившись и вспомнив о субординации, уже тише продолжал: – Мы их засекли, товарищ командир. Засекли!

– Что? – мгновенно вскочил со своего места Грубозабойщиков.

– Установлен радиоконтакт с буровой, – уже вполне официально доложил радист.

Резко сорвавшись с места и опередив Ревункова, Грубозабойщиков ворвался в радиорубку. Оба дежуривших оператора сидели, пригнувшись к передатчикам, один чуть не уткнулся лбом в шкалу, другой склонил голову набок, словно это помогало отключиться от внешнего мира и сосредоточиться на малейшем шорохе, долетавшем из плотно прижатых головных телефонов. Еще один что-то машинально чертил в журнале записи радиограмм, повторяя снова и снова: 5461, 5461. Это был ответный позывной буровой.

– Мы засекли их, товарищ командир, это точно. Сигнал очень слабый и неустойчивый, но…

– Да плевать, что слабый! – забыв о субординации, воскликнул Ревунков. Он тщетно пытался скрыть волнение. – Пеленг! Вы взяли пеленг? Вот что важно!