Читаем без скачивания Литературно-художественный альманах «Дружба». Выпуск 3 - Игорь Озимов

Летчики понимающе переглянулись. То, что они видели, было красноречиво без слов.

Внизу мелькнула крыша дома, черная на южном скате и еще белая от снега на другой стороне. Сразу же за ней проплыли радиомачты, потом баня и, наконец, флажки посадочной площадки.

Самолет сделал над зимовкой круг и пошел на посадку.

По ровному снежному полю, огражденному флажками, носилась небольшая собака с гладкой светлой шерстью. Все ее движения выражали радость и нетерпение.

— Смотрите, — крикнул бортмеханик, — Бельчик! Запомнил нас!

Тяжелая двухмоторная машина пронеслась над посадочной площадкой. Затрепетали красные флажки. Заколебался и пополз в сторону косой дым костра. Попятились назад люди, вышедшие встречать самолет. А широкие лыжи самолета уже коснулись уплотненного ветрами снега. Машина заскользила, вздымая вихри тончайшей пыли.

Бельчика запорошило снегом. Но он без страха подбежал к самолету и приветственным лаем встретил бортмеханика, первым соскочившего на снег. Высокий и сильный человек внимательно вгляделся в наши лица, крепко пожал протянутые руки, потом достал из кармана кусок ветчины и протянул собаке.

— Память-то какая! — восхитился бортмеханик. Он поставил легкий наклонный трап, и на снег спустились еще четыре человека.

Летчики вынесли с собою пачки газет и журналов, письма и целый ящик лимонов.

Мы провели дорогих гостей в дом. В большой комнате, которая называлась у нас кают-компанией, стояли два длинных стола, застланных яркой клеенкой. Один стол пустовал, а на другом высились блюда с пышным белым хлебом, ярко начищенные чайники, сахар и масло, и чайным сервиз, который обычно появлялся только по праздникам.

Когда все расселись, командир машины, невысокий и плотный человек в форменном кителе, посмотрел на пустующий стол.

— Уже работают? — спросил он, кивнув в сторону стола.

— Да, две наши партии уже полмесяца как выехали на работу на дальние острова. На зимовке осталось только девять человек. Пятеро из них составляли мою партию, а остальные являлись обслуживающим персоналом зимовки: повар, радист и кладовщик. Теперь к ним присоединялся и водитель вездехода, потерпевшего аварию.

Рядом со мною сидела Анна Сергеевна — мой постоянный спутник и жена. Напротив устроился Ушаков, молодой помор из-под Архангельска, — рабочий нашей партии. Остальные расселись между летчиками, наполняли чаем их чашки, пододвигали то варенье, то масло.

— Что у вас, рассказывайте! — попросил командир машины, принимаясь за чай.

Я стал рассказывать. Нам оставалось исследовать два острова. Один из них отделял от зимовки пролив шириной около тридцати километров. За ровной гладью заснеженного пролива виднелись плоские берега этого острова, тоже покрытого выпуклым щитом ледника.

Дальше, за пределами видимости, располагался еще один остров, он был гораздо больших размеров. От нашей зимовки до крайнего северного мыса дальнего острова было около двухсот пятидесяти километров.

Прежде чем приступить к исследованиям, мы должны были завезти на острова продуктовые базы. Каждая база состояла из двух или трех ящиков, куда были уложены всевозможные продукты: сахар и масло, крупа и сушеные овощи, консервы и соль, сгущенное молоко и сухари. В маленьких металлических бочках или бидонах около каждой базы мы оставляли керосин.

Продуктовые базы обычно складывались на приметных и видных издалека местах. Чтобы они были еще заметнее, из широких плит известняка или песчаника поверх ящиков мы воздвигали надстройку. Поэтому наши базы издалека напоминали гурии — опознавательные знаки из камней, обычно выставляемые на пустынных берегах.

На сильной машине — вездеходе — он мог одинаково продвигаться по снегу, глинистой тундре и по каменистым россыпям, мы развезли базы по ближнему острову, достигли его северного берега, пересекли еще один пролив и вступили на большой остров. Здесь на крутом склоне глубокой промоины вездеход потерпел аварию. Нечего было и думать продвигаться дальше. Мы оставили на берегу груз и очень медленно, с частыми остановками, необходимыми для того, чтобы заставить работать пострадавшую машину, добрались до берега своего зимовочного островка. Здесь вездеход встал окончательно. Повреждения были настолько серьезными, что не в наших силах было их устранить.

Оставалась последняя надежда на собак. Вокруг зимовки бродило около десятка взрослых собак, но таких, от которых отказались другие партии, уже выехавшие на работу в тундру: или очень старые и больные, или очень молодые, еще не приученные к работе.

У дальнего конца стола сидел Крутов, пожилой человек с красноватым от ветра лицом, с которого не сходило выражение озабоченности. Но у этого человека были на редкость добрые голубые глаза.

Крутов работал в экспедиции второй год. Он умел плотничать, ремонтировал обувь, был хорошим охотником на морского зверя и знал обращение с собаками.

Он долго прислушивался к нашему разговору с летчиками, потом твердо и убежденно заявил:

— Упряжку я всё-таки соберу!

Крутов привел в порядок старенькую расшатавшуюся нарту, разыскал упряжь, а потом одну за другой стал подбирать собак.

Первым на его зов пришел Серый — старый вожак, приземистый, с широкой грудью и большой головой. У него были умные, чуть усталые глаза. Левое ухо стояло, а правое висело, — было прокушено в одной из драк.

Повинуясь многолетней привычке, он подошел к нарте и сел. Крутов надел на него упряжь и крикнул Найду.

Небольшая черная собака, легко перепрыгивая через высокие заструги, подбежала к Крутову.

— Лапки поправились? — спросил Крутов.

Собака повела своими маленькими стоячими ушками, у которых только самые кончики слегка свисали.

Он внимательно осмотрел ее лапы, потому что знал, — от Найды отказались из-за хромоты.

— Поправились лапки! Умница! Будешь бегать рядом с Серым.

Потом прибежал Бельчик, совсем еще молодой пес, ходивший в упряжке только один год. Его короткая шерсть имела цвет сухого речного песка. Прозвище осталось за ним со щенячьего возраста, когда он действительно был белым. Бельчика оставили из-за его шерсти, — она не защищала собаку от холодов, особенно в дальних поездках. Когда приходилось ночевать под открытым небом, собака сильно мерзла.

Глаза у Бельчика были светлокарие, зоркие и беспокойные. Он примчался с громким лаем. Этот лай был требовательным и настойчивым, призывающим. Бельчик призывал других собак к нарте.

— Организатор! — улыбнулся каюр и ласково погладил уши собаки. — Полай еще, а то Сокол и Нордик не слыхали.

Бельчик тявкнул еще раз, остановился позади Найды и дал надеть на себя упряжь.

— Тузя, Тузя! — закричал Крутов. — Тузя, сюда!

Игривой, легкой побежкой приблизилась к каюру крупная лайка. Темнобурая шерсть собаки была густа, как у медведя. На широкой спине ее лежал загнутый кольцом пышный хвост.

Собака бросилась каюру на грудь так стремительно, что едва не сбила его с ног.

Эту лайку Крутов привез с собой с дальних промыслов, часто ходил с ней на охоту и очень любил ее за веселый нрав. На Тузю никто не посягал, и собака оставалась всегда вместе со своим хозяином.

— Сокол! — позвал Крутов черную собаку, которая дремала у входа в дом. — Соколушка, поди сюда; наверно, устал лежать-то!

Сокол закрыл глаза, притворился спящим.

— Сокол! — громче крикнул Крутов. — Ко мне!

Собака недовольно пошевелилась, вздохнула, но продолжала лежать.

— Сокол! — в третий раз, уже грозно позвал каюр, взял с нарты бич и показал его собаке.

Сокол встрепенулся, встал, сделал несколько шагов и опять лег.

Крутов молча погрозил бичом.

Тогда собака, повизгивая и скуля, поползла к нарте. Она ползла по снегу, точно у нее отнялись ноги, ползла и скулила. Так она подползла к нарте, медленно поднялась, покосилась на бич и понурила голову.

— Придется поработать, Сокол, — сказал Крутов, — положение у нас очень тяжелое. Надо помочь людям, — они тебя кормят. Ишь ты, какой жирный! Тяжело будет бегать. — Каюр запряг собаку.

— А где твой братец? — спросил он Сокола. — Ну, конечно, на своем посту против кухонного окна. Ожидает, когда повар выбросит косточку. Нордик, ко мне!

Черная собака, очень похожая на Сокола, — ее отличали только несколько белых пятен на груди и лапах, — услышав окрик, быстро скрылась за домом.

Каюр бросился за Нордиком, но собака удрала на морской берег и спряталась среди торосов. Долго за нею гонялся Ушаков, пытался соблазнить куском хлеба, но Нордик был хитер.

Теперь в упряжке насчитывалось пять собак, но для длительных поездок с тяжело нагруженной нартой этого недостаточно. Надо восемь, а то и десять.