Читаем без скачивания Литературно-художественный альманах «Дружба». Выпуск 3 - Игорь Озимов

…Здесь оставались Анна Сергеевна с Ушаковым и Гришиным. У ног радиста крутился и радостно скулил маленький Буян.

Выгрузили палатку и спальные мешки, рацию, легкие сани и три пары лыж. Отряд оставался без транспорта, и до моего возвращения с северного побережья люди должны были надеяться только на свои ноги.

Быстро и сдержанно попрощались.

— Через месяц, не позже, ожидаем вас здесь, — кричали нам вслед и махали флажками, которые были припасены для гуриев, чтобы сделать их более приметными.

Самолет снова взмыл в воздух и круто повернул направо, на север. В иллюминаторы по левому борту были видны нескончаемые просторы скованного льдами моря, а в правые — волнистая поверхность ледникового щита…

…Крутов сидел на нарте и о чем-то сосредоточенно думал. Он поднял голову, осмотрел ребристый пол, на котором было свалено наше имущество, видимо, чего-то не нашел и с беспокойством посмотрел на меня.

— Петрович, — сказал он мне на ухо, — а ведь мы самое главное забыли…

Мне стало не по себе.

— Что?

— Одометр! — прошептал каюр в самое ухо.

У меня отлегло от сердца. Я с трудом удержал улыбку, не хотел обижать Крутова. Тетрадь, в которую он уже занес несколько отсчетов, хранилась у него за пазухой, под меховой рубашкой. Чистые страницы ждали точных цифр. Какой же он путешественник, если к концу работ не сможет сказать, сколько сотен километров пробежали его собаки!

— Ничего, Матвеевич, — успокоил я его, — расстояние будем определять по времени.

— Только и остается, — грустно согласился Крутов.

Он первым выскочил из самолета. Одну за другой я подавал ему собак, каюр принимал их и опускал на снег. Прямо на лед мы выгрузили всё свое имущество и распрощались с летчиками.

Самолет скоро скрылся за грядой холмов, а мы всё стояли и, уже не видя его, вслушивались в затихающий шум моторов.

Мы должны были изучить геологическое строение островов; исследование глубинной части северного острова, покрытой ледниковым щитом, также входило в нашу задачу. Никто еще не проникал в глубь островов, поэтому каждый шаг сулил много непредвиденного. Конечно, будет не легко.

Веселая возня собак вывела нас из задумчивости. Собаки прыгали вокруг ящиков и свертков, катались по снегу, отряхивались, бегали по гладкому снежному полю, радостно визжали, лаяли.

— Мы не одни, Петрович. — Крутов вздохнул и показал на собак. — С ними будет весело. С ними из любой беды выберемся!

На вытаявшем пятнышке галечника поставили маленькую палатку, пол застлали двумя листами фанеры, на фанеру бросили легкую оленью шкуру, а на нее — свои спальные мешки. Потом внесли в палатку ящик с посудой и расходными продуктами. Крутов дал собакам по куску мяса, а сам принялся разжигать примус. Я взял чайник и набил его снегом.

Через четверть часа мы уже пили чай. В палатке было так тепло, что мы сидели в одних свитерах.

Третий час ночи был на исходе. Собаки давно покончили с едой и укладывались спать. Короткошерстный Лис, а вместе с ним Старуха и Сокол улеглись на чуть теплый галечник. Нордик и Найда привалились к стенке палатки. Серый и Тузя растянулись прямо на снегу. Бельчик расположился на нарте.

Нам тоже надо было отдохнуть. Особенно устали глаза, — вокруг было слишком много света. Забрались в мешки, но уснуть не удавалось.

Я вылез из мешка, оделся, взял сумку, анероид-высотомер и бинокль и вышел из палатки. Крутова я попросил сложить из камней гурий.

В какую сторону направить первый маршрут?

У меня в руках была карта, на которую нанесена только береговая линия. Внутренние части острова представляли собою белое пятно. Даже заливчик, на который сел самолет, на карте показан не совсем верно.

Прежде всего надо было определить свое местонахождение.

Я встал на лыжи, вынул компас, взял направление на черное пятнышко, которое отчетливо виднелось на краю широкого ледникового щита, и пошел. Бельчик проводил меня коротким недоуменным лаем.

Я шел, изредка останавливался, отбивал молотком образцы от камней, торчавших из-под снега, записывал и снова шел.

Тундра была ровная, только редкие и широкие ложбины тянулись от края ледника к морскому берегу. Скоро маленькая палатка скрылась из глаз. С каждым шагом я приближался к леднику.

Вот и его подножие. Подъем начался незаметно, — только ноги почувствовали, — идти стало труднее. Через несколько минут подниматься прямо было уже нельзя, — лыжи скользили вниз. Пришлось идти наискось. Было жарко. Я скинул куртку и устроил ее за спиной. Запотевали защитные очки, приходилось останавливаться и протирать их.

Чтобы не отклониться от взятого направления, мне пришлось идти зигзагами. Темное пятнышко, которое привлекло мое внимание, оказалось высоким конусом, сложенным щебнем с примесью галечника и песка. От него вверх по ледниковому склону тянулась глубокая, забитая снегом промоина. Повидимому, талые воды проникали глубоко вниз, достигали основания ледника, а потом, вырываясь на поверхность, выносили щебень и гальку с песком и нагромождали конус, высота которого была не меньше десятка метров. Я взглянул на анероид. Давление понизилось на 12 миллиметров, — значит, я поднялся на высоту около 120–130 метров.

Даже в бинокль я не сразу нашел палатку. Стояла она на темном пятне галечника, а таких пятен на тундре было уже много, и наше жилье было совсем незаметно.

У палатки возник гурий. Дальше смутно вырисовывался морской берег. Неподалеку от берега, отчетливые среди белых льдов, виднелись два маленьких островка.

Я развернул карту и сразу увидал, что эти островки нанесены. Гурий и островки находились на одной линии с ледниковым конусом, у которого я стоял. Теперь было уже не трудно нанести на карту и конус и гурий, — для этого требовалось только знать расстояние от палатки до моря. Я записал свои наблюдения, засек время и пошел обратно, досадуя на то, что определение пройденного расстояния, сделанное по времени, бывает неточным.

В палатке ждал вкусный обед. Мы пообедали, забрались в спальные мешки и уже через минуту спали.

Когда проснулись, солнце било в северо-западный угол палатки, — значит, был вечер.

Быстро напились чаю и стали укладываться.

Бельчик, услыхавший звяканье кастрюлек и ложек, залаял, призывая собак к нарте.

Мы взяли с собою палатку, спальные мешки, примуса и недельный запас керосина и продуктов, которых должно было хватить для поездок по самому дальнему участку острова.

Островки, которые я видел с края ледника, теперь были скрыты от меня полосой увалов. Но я уже знал азимут на них, — встал на лыжи и пошел вперед.

Идти было легко. Я то спускался в широкие, забитые снегом ложбины, то поднимался на плосковерхие увалы, покрытые пятнами вытаявшего галечника или россыпями угловатых обломков. Эти пятна приходилось обходить, — они мешали выдерживать направление.

По лыжному следу бежали собаки. На нарте был небольшой груз, полозья легко скользили по твердому снегу. Крутов сидел на спальных мешках, посвистывал. Ему даже не надо было подавать команду «поть» или «та», — передовой не отклонялся от лыжни ни на шаг.

Приходилось часто останавливаться. Мое внимание привлекала каждая каменистая россыпь, каждый валун.

На каждой новой остановке прежде всего надо было посмотреть на часы, чтобы определить, сколько времени я шел от предыдущей остановки. Значит, для этого я должен был двигаться очень равномерно, — и я знал по опыту, что иду со скоростью около шести километров в час. Записав время, я вытаскивал из-за пояса молоток, отбивал от камня образец и записывал свои наблюдения.

Там, где выступали плиты коренных пород, надо было горным компасом замерить, как они залегают. Отбитые образцы я опускал в занумерованный мешочек и прятал его в рюкзак.

Упряжка то и дело нагоняла меня и останавливалась. Собаки ложились на снег и отдыхали. Бельчик обычно оставался стоять. Он оборачивался в сторону Крутова, вопросительно смотрел на него и тявкал, точно спрашивал: почему остановились?

Кончив записи, я прятал в сумку книжку, засовывал за пояс молоток, брался за лыжные палки.

Крутов обычно выжидал, давал мне возможность уйти подальше вперед, потом трогал собак. С веселым лаем они бросались по следу, и через несколько минут упряжка снова догоняла меня.

Всё чаще и чаще с плоских увалов показывались знакомые два островка. Еще час пути, и мы вышли к берегу моря.

Остановились на ровной площадке морской террасы. Пока Крутов выпрягал собак, я присел на валун и принялся за подсчеты. Для этого пришлось сложить все те короткие отрезки, которые отделяли одну мою остановку от другой. Получалось двадцать два километра.