Читаем без скачивания Литературно-художественный альманах «Дружба». Выпуск 3 - Игорь Озимов

Перед самым мысом стояли большие айсберги. Ледяные горы достигали десяти-пятнадцати метров высоты. Они были самой разнообразной формы, но чаще всего пирамидальные и плосковершинные.

Повидимому, своим основанием они сели на дно, и морской лед на этом участке находился как бы в тисках, — с одной стороны напирающий ледник, а с другой — тяжелые, прочно осевшие на дно, айсберги.

Трещины стали еще шире. Мы благополучно проскочили над метровой трещиной. Собаки бежали ровно. И вдруг колеблющиеся ушки Найды застыли в напряженном внимании. Собака вслушивалась и к чему-то принюхивалась.

— Медведи! — шопотом сказал Крутов.

Далеко впереди мелькнули два кремовых пятнышка, большое и маленькое, — медведица с медвежонком.

Увидала зверей и Найда. Она взвизгнула и изо всех сил налегла на лямку. Передовой и все остальные собаки, точно поняв ее голос, тоже нажали.

Нарта понеслась так быстро, что я перестал слышать щелканье счетчика.

Мы въехали в узкий пролив, образованный краем ледника и длинным рядом айсбергов. Нарта проскочила через одну, потом через другую трещину. Впереди, пересекая путь, протянулась новая трещина, широкая и темная. Собаки неслись прямо на нее.

— Поть! Поть! — закричал каюр и выхватил остол.

Послушный Серый взял левее, но Найда рвалась прямо к зияющей трещине, к медведям, которые остановились и смотрели на нас.

— Поть! Поть! — Крутов стал тормозить. Мелкие осколки льда полетели из-под остола, но остановить собак было уже нельзя. Они уже все видели зверей и мчались к ним кратчайшим путем.

— Поть! — еще раз крикнул Крутов.

На этот раз Серому удалось потянуть за собой всю упряжку.

Собаки чуть изменили направление и вырвались на снежный надув, который в этом месте закрывал трещину. Пара за парой, они пробегали по ненадежному перемету.

Мы с Крутовым приготовились спрыгивать, но не успели. Парта взбежала на перемет, и едва сошла на лед, как снежный мост рухнул.

Над черной ледяной водой повисла только задняя треть саней.

Разгоряченные и взволнованные собаки остановились. Крутов вытащил из чехла винтовку и выстрелил в воздух. Медведи наутек бросились в сторону и скрылись среди торосов.

Я взглянул на счетчик. За полчаса мы проехали десять километров. За мысом ледяной берег круто поворачивал вправо, образуя подобие бухты. В глубине бухты чернел островок, — к нему мы и направили собак.

Вот и приливно-отливная трещина, у которой лед точно дышит: в прилив он поднимается, а со спадом воды опускается.

Пологий берег, на котором уже вытаяла полоса каменистой россыпи. Поставлена палатка. Крутов выпрягает собак. Он внимательно осматривает Лиса. Перед поездкой каюр забинтовал лапы собаки, а поверх бинтов надел сшитые из парусины чулки. За поездку чулки протерлись, бинт развязался, и розовые подушечки на лапах Лиса кровоточили.

— Что будем делать? — спрашивает Крутов Лиса. Собака трется головой о колени каюра, скулит, осторожно переступает больными лапами.

В палатке, где уже закипает чай, Крутов развязывает свой рюкзак и достает мешочек с махоркой. Мешочек невелик, но и не мал, — в нем умещается килограмма два махорки. Сшит он из мягкой, хорошо выделанной нерпичьей шкурки.

Я догадываюсь, что собирается делать каюр, достаю из своего рюкзака несколько полотняных мешочков для образцов и отдаю их Крутову.

Крутов пересыпает махорку в мешочки для образцов.

— А из этого буду шить Лису обутки, — говорит он, вытряхивая из кожаного мешочка табачную пыль.

Мы пьем чай, немного отдыхаем. Потом я надеваю полевую сумку, беру молоток и иду в обход по островку. Крутов остается сапожничать.

Островок оказался небольшим. Меньше чем за три часа я обошел его берега.

До палатки оставалось не больше километра, когда на льду, около приливно-отливной трещины, я увидал нерпу. При моем приближении она скрылась. Я прошел немного и оглянулся. Нерпа снова вылезла на лед и грелась под лучами июньского солнца, устроившись у самой трещины.

Крутов кормил собак. Опять он рассыпал по снегу рыбную муку. Собаки лениво ворошили носами серую массу, выискивая косточки, чихали, давились и с обидой в глазах отходили в сторону.

Я показал Крутову на небольшое веретенообразное пятнышко, которое можно было видеть даже от палатки.

— Эх, — обрадовался каюр, — вот это корм!

Он зарядил винтовку и берегом стал приближаться к нерпе.

Едва я успел написать несколько этикеток, как услыхал выстрел.

Вдвоем мы приволокли нерпу к палатке. Орудуя тяжелым охотничьим ножом, Крутов быстро разделал тушу. Отложил печень и несколько кусков нежного жира, потом отрезал каждой собаке по увесистому куску темного мяса с толстым слоем жира.

Собаки, урча, принялись за еду.

Иван Матвеевич поджарил печенку. Такого кушанья — вкусного, ароматного и сытного — давно не было!

Поспав несколько часов, мы стали собираться в дальнейший путь. Первым долгом Крутов сбросил с нарты один мешок с рыбной мукой.

— Пусть лемминги питаются, если им понравится! На место мешка встал ящик с нерпичьим мясом.

Каюр забинтовал Лису лапы, а потом обул собаку в кожаные чулки. Чтобы чулки не спадали, он привязал к каждому по полоске кумача, оторванного от сигнального флажка, а свободные концы полосок связал на спине Лиса. Чтобы полоски не съезжали со спины, каюр скрепил их третьей полосой, а ее привязал к ошейнику.

Лис чувствовал себя смущенным. Широко расставив лапы, он долго стоял на месте, потом пошел, но медленно и осторожно.

Светило солнце. Термометр показывал + 5°.

Мы взяли направление на следующий ледяной мыс и быстро поехали по морскому льду.

Лис шаркал чулками по льду и бежал, выбрасывая лапы далеко в стороны. Тузя, бежавший в одной паре с Лисом, посматривая на него, сторонился. Бельчик полаивал, оборачивал голову назад и вопросительно смотрел на каюра. Так мы проехали около двух часов и достигли мыса.

Выступ ледникового языка широкой лопастью полого вдавался в море и так незаметно сливался с морским льдом, что, если бы не приливно-отливная трещина, нельзя было бы сказать, где кончается ледник.

Некоторое время мы продолжали путь по морскому льду. Снег, покрывавший лед, с каждым шагом становился глубже. Повидимому, этому способствовали торосы, — они защищали снег от сдувания.

Дни стояли теплые, снег рыхлел. Он едва держал собак, а полозья нарты вреза́лись иногда на высоту копыльев.

Мы свернули на ледник, — здесь ветры гуляли свободнее, снежный покров становился всё тоньше и тоньше. Вскоре пришлось остановиться на отдых.

Быстрый бег по морскому льду, потом тяжелое и медленное волочение нарты по глубокому снегу измучили собак.

Кожаные чулки Лиса наполовину сползли с лап, протерлись и порвались. Ранки на подушечках его лап опять кровоточили.

Старуха, едва ее выпрягли, повалилась на бок и не подняла головы даже через три часа, когда Крутов раскрыл ящик с мясом.

Мы давно перестали отличать день от ночи. Да нам совсем и не важно было, что иногда приходилось спать днем, а работать ночью. Теперь же я решил работать и продвигаться только ночью, потому что, когда солнце спускалось к северу, снег подмораживало и он покрывался настом, способным выдержать и лыжника и нарту.

В маршрут я выезжал на шести собаках. Лиса и Старуху Крутов оставил у палатки.

Залив пересекли быстро. Я сошел с нарты у первого обнажения. Покончив с наблюдениями, по компасу я взял направление на следующую скалу. Счетчик одометра показал расстояние. Еще один участок берега лег на карту.

Вдруг на белом льду залива показались два темных пятнышка: они быстро приближались. Мы не трогались с места и ждали. Не прошло и пяти минут, как стало совершенно ясно, что это Лис и Старуха.

— Милые работяги! — растроганно сказал Крутов. — И полдня не пролежать без работы!

Однако собак он не запряг; они налегке бежали за нартой.

На одной из остановок я поднялся на высокую морскую террасу. Она местами уже вытаяла, и мне хотелось собрать коллекцию морских раковин. Нагнувшись, я шел и извлекал из песка крупные толстостенные раковины, — всё, что осталось от жизни того древнечетвертичного моря, в котором они жили.

Внезапно я остановился. Нет, здесь присутствовала и настоящая жизнь! Маленький серо-коричневый комочек — лемминг — перебежал от одного пятна лишайника к другому. Лемминг присел, обхватил передними лапками кустик лишайника и стал быстро грызть. Он был так занят своим делом, что не замечал меня. Я подошел, взял его рукой, одетой в меховую рукавицу, и опустил зверька в другую варежку. Лемминг притих, спрятавшись в самой глубине.

Что с ним делать? Я бы с удовольствием взял его (лемминги быстро становятся ручными), но мне было не до него, да и собаки не дали бы ему долго прожить.