Читаем без скачивания Маг и его кошка - Алина Лис

— Кивни, — повторяю я, снова копируя тон Элвина. Когда хозяин так начинает разговаривать со мной, хочется стать даже не кошкой — мышью, чтобы забиться под шкаф.

Дориан кивает.

— Тогда можно сказать, что это — воровство. У меня. И моего хозяина, — я резко захлопываю крышку шкатулки. — Я забираю украденное назад.

Глаза мага расширяются, он мычит и бьется в путах так, что я пугаюсь и поднимаю курильницу, чтобы оглушить его снова.

— Сиди смирно!

Он затихает. А я думаю — вот что теперь делать с ним? И со всей этой ситуацией?

Совершенно непонятно.

Рассказать Элвину? Он, конечно, разберется с Дорианом, он с чем угодно может разобраться. Но потом мне же и влетит, ой как влетит за попытку побега. Даже если я навру, что Дориан напал на меня на улице и похитил, правда может всплыть.

А если и не всплывет, одну на улицу Элвин меня больше не выпустит.

Нет, нельзя ему говорить. Я должна сама разобраться, раз уж впуталась в это дело.

— Я не буду убивать тебя. Оставлю в таком виде. Завтра слуги найдут тебя и развяжут. Но у тебе только сутки, Дориан. Завтра вечером я расскажу все своему хозяину. И если у тебя есть хоть капля благоразумия, ты успеешь уехать из Рондомиона за эти сутки. Ты меня понял?

Он снова мычит и кивает.

Надо бы сделать что-то яркое на прощание. Порезать ножом слегка или хотя бы дать ему пощечину. Подкрепить свою угрозу. Чтобы запомнил. Чтобы испугался.

Но я словно вижу себя со стороны, и руки опускаются. Издеваться над связанным — низко. Не буду этого делать.

— Прощай, Дориан.

Задуваю свечи и оставляю его одного в темноте.

У башни река, извиваясь, делает резкий поворот и выныривает из-под ноздреватого льда. Здесь, на быстрине, Темес не замерзает никогда.

…Как я удивилась, когда впервые увидела лед на речке два с половиной месяца назад.

Спешиваюсь. Сыро, и холод пробирает до кости. Завтра, вернее, уже сегодня — шестой час утра, последний зимний день.

…А потом новый год и бал.

Я оглядываюсь на прошедший год.

Знакомство с Лоренцо. Долгие влюбленные взгляды, тайные поцелуи, запретный и потому томительно-сладкий роман. Известие о помолвке, побег. Смерть мужа, позор возвращения, азартная игра в кошки-мышки с заезжим магом. И вдруг открытие правды о Риккардо и ужасное служение Черной в забытом храме.

Иной человек и за всю жизнь не познает такого, что я вкусила за эти короткие месяцы. Но судьба не думала останавливаться. Шутка над шутником, война и огненный вихрь, в котором сгорели армия Чезере Фреццо и мое прошлое.

Дорога, насилие, ошейник, ненависть, Рондомион, моя кошачья половина.

Элвин…

Сложный, безумный год. Но я заканчиваю его победительницей.

Смогла постоять за себя, сама разобралась с обидчиком, без вмешательства мужчин. Это ли не доказательство, что я стала сильнее? Что мои желания — не пустой звук и сама я не просто жертва, не безвольная игрушка?

Не смогла сбежать — и к лучшему. Нельзя всю жизнь бегать и скрываться. Если моя судьба, мой вызов ждут в Рондомионе, я встречу их лицом к лицу, как полагается дочери герцога.

Рано или поздно я заберу свою свободу.

Быть может, я напрасно пыталась сделать это за спиной Элвина, вопреки его воле? Он — не такой мерзавец, как сам о себе думает. Должно быть, когда-то давно кто-то или что-то ранило моего хозяина, и он закрылся от мира.

А если так, мое доброе отношение сможет пробудить и отогреть его. Хоть отчасти.

И он сам даст мне свободу.

Встряхиваю головой. Это будет позже. А пока впереди новый год. И бал во дворце княгини фэйри, на Изнанке мира.

Я подхожу к обрыву. Там, где кончается припорошенный снегом берег, начинается сырая тьма. Если заглянуть в нее, можно увидеть, как внизу свет месяца пляшет в переливах водных струй.

Громко булькнув на прощание, шкатулка из красного дерева уходит в воду.

Intermedius

Джованни

По заброшенному дому плыл запах — дурманящий, чуть сладковатый, вкрадчивый. Он приходил с тонкой струйкой дыма, тайком, исподволь, чтобы забрать разум. В детстве Джованни так и представлял себе эти струйки из курильниц — ядовитыми змеями. Сети, тенёты — опутают, утянут на самое дно, где рыбами ходят уродливые желания.

…А мать показывала, как правильно толочь высушенные стебли и листья, в какой пропорции мешать с липкой темно-зеленой смолкой, как лепить маленькие круглые шарики. И все рассказывала, как называется каждое растение и в какую пору его нужно собирать и как готовить, чтобы несло силу…

И еще рассказывала истории. Как Хозяйка Жизни и Смерти создала мир и Четырех владык стихий себе в помощь. Как правила возлюбленным своим творением, возрождаясь в человеческом теле, — правила справедливо и мудро. Как Четверо в неумеренной жажде власти предали свою создательницу, пошли войной и изгнали, пусть и сами полегли в битве. Как их последователи убивали служителей Хозяйки и рушили ее храмы. Как однажды Она возродится и вознаградит своих верных служителей.

Странные сказки его детства…

Однажды он спросил у матери — почему эти травы. Датура — ядовитая дрянь, что лучше и не трогать лишний раз. Или сальвия — ароматная, чуть сладковатая, от которой приходят странные видения. И смола хаиши, после нее впадаешь в буйство и не можешь спать сутками.

«Так надо», — ответила Изабелла, повернув лицо. На безупречной оливковой коже нарывами выделялись первые чешуйки — предвестники будущего уродства.

Еще надо было учить гимны. И, таясь от соседей, выбираться из дома ночью, чтобы, вернувшись под утро, прятать заляпанные воском и кровью балахоны…

Иногда он спрашивал себя — когда страх и отвращение полностью вытеснили любовь?

В тот день, когда она на его глазах заколола на алтаре щенка — смешного, толстолапого, с обвисшими ушами и влажным носом? Нет, тогда он еще любил ее. Рыдал, умолял остановиться, но любил.

И в тот день, когда она обняла его на прощание, отправив в поместье Риччи, он еще любил ее, пусть Хаос уже оставил на ней метку — люди на улице шарахались и крестились, если сеньора Вимано проходила без маски.

Возможно, это случилось, когда он вернулся два года спустя и увидел, как она изменилась? Не только внешне.

Тогда все как-то резко изменилось.

Пятерка людей в балахонах в подвале затянула знакомый с детства гимн. Хвалебная песнь во славу небес и вод, но слова заставят побледнеть любого честного квартерианца.

У Черной нет своих гимнов. Только краденые.

В груди что-то болезненно трепыхнулось, отзываясь на голоса. Почти против воли он мысленно повторял строфу за строфой, чувствуя, как дрожат незримые потоки силы над тайным храмом Хаоса.