Читаем без скачивания Повелитель Вселенной - Памела Сарджент

— Приветствую вас, почтенные госпожи.

Принцесса пробормотала приветствие. Гурбесу устроилась на подушке рядом с ней. Еще одна женщина сидела слева от стола и что-то говорила на чужом мелодичном языке двум маленьким мальчикам, сыновьям принцессы и Лин.

— Вижу, вы рисуете новую картинку, — сказала Гурбесу.

— Она почти закончена. — Шикуо положила кисть. На картине был бамбуковый ствол с иероглифами сбоку. Женщина часто писала их, все они были похожи — мазки-перышки, окруженные пустотой.

— У вас хорошо получается, уджин, — сказала Гурбесу.

— Наверно, теперь я нарисую лошадей или хана на соколиной охоте. Наш муж предпочитает такие картины.

Шикуо слегка щурилась, глядя на Гурбесу. От рисования у нее портилось зрение.

— Войска нашего мужа победили еще одного старого врага, — сказала Гурбесу.

— Мне говорили об этом. — Тонкое лицо принцессы было спокойным. — Я слышала, что гонец сообщил тебе новости, как только вышел из шатра Бортэ-хатун.

— Хан знал, что мне будет интересен результат.

— И каков он, госпожа?

— Враг разгромлен Джэбэ и нашим союзником Барчухом, — сказала Гурбесу. — Это Гучлуг, сын моего бывшего мужа Бая Бухи. Он бежал к кара-китаям несколько лет тому назад, после победы хана над войсками моего мужа.

Прелестные черные глаза Шикуо не выражали ничего. Она жила здесь достаточно долго, чтобы знать прошлое Гурбесу. Ей приходилось скрывать явное равнодушие к окружающим. Невидимая стена вокруг женщины казалась такой же толстой и высокой, как та, что стояла на границе ее старой родины. Все они были варварами для нее: найманы, мусульманские купцы, что наведывались в лагерь, и даже писцы-уйгуры.

— Ты скорбишь по этому человеку, госпожа? — спросила принцесса из дома Цзинь.

— Нет. Он бежал с поля боя и оставил нас монголам. Когда он получил убежище у кара-китаев, их гур-хан хорошо принял его и выдал за него свою дочь, но мой бывший пасынок Гучлуг не удовлетворился этим и сам сел на кара-китайский трон.

Шикуо взяла кисть и сделала еще один мазок на рисунке бамбука.

— Кажется, ему на роду было написано потерять две страны под ударами хана.

— Гучлуг дурак, — сказала Гурбесу. — Он стал исповедовать буддизм, когда женился на дочери гур-хана, и новая вера заставила его преследовать своих мусульманских подданных. К тому времени, когда Джэбэ и Барчух напали на него, народ Кара-Китая был склонен к тому, чтобы приветствовать их как освободителей. Вот почему наша победа была такой скорой, почтенная госпожа. Говорят, люди радовались, когда голову Гучлуга пронесли по улицам их городов.

— Я рада, что наш муж одержал победу, — сказала Шикуо. — Когда он снова почтит меня своим присутствием, я скажу ему, что ты мне рассказала. Это избавит его от заботы пересказывать мне подвиги своих войск.

Этой женщине не было дела ни до чего, кроме своих свитков и рисунков. Наверно, именно поэтому хан потерял интерес к ней. Для развлечений у него нашлись другие женщины.

Гурбесу посмотрела на стан. Река Орхон казалась тонкой голубой ниткой у горизонта. Шатры четырех любимых жен хана располагались к востоку от большого шатра, возле которого стоял штандарт. Каждый шатер находился в кольце шатров и юрт поменьше, в которых жили младшие жены, наложницы, служанки и рабыни. Младшие жены жили и в других станах.

Она гадала, помнит ли Тэмуджин, сколько у него жен и сколько детей, поскольку писцы-уйгуры не вели этого учета. Каждый год доставляли много женщин, плененных или полученных в виде дани, и они распределялись по хозяйствам, которыми заведовали четыре ханши. Каждая из женщин оставалась наложницей, пока не рождался сын, а тогда ее повышали до статуса младшей жены и давали ей собственный шатер и рабынь. Счастливицы содержались в главном стане хана, а менее любимые устанавливали свои юрты в других местах и ведали стадами, приписанными к ним. Большая часть спала с ханом ночь-две и привязанностью его не пользовалась. Эта честь по-прежнему принадлежала Бортэ, двум сестрам-татаркам и особенно все еще красивой Хулан.

Шатер Гурбесу, как и Шикуо, стоял в кольце возле шатра Бортэ.

Гурбесу взглянула на Шикуо, которая все еще рассматривала свой рисунок.

— Кстати, я пришла сюда не для того, чтобы говорить о сражениях, — медленно произнесла Гурбесу. — Мне нужно сказать тебе кое-что еще. Поверь, пожалуйста, что я забочусь лишь о твоем благополучии.

Тонкие брови Шикуо поднялись.

— Что ты хочешь сказать мне?

— То, что я хочу сказать, — не для ушей твоих женщин, уджин. Это касается тебя и госпожи Лин.

Принцесса махнула рукой.

— От Ма-тан у меня секретов нет, а остальные не понимают по-монгольски.

— Наверно, они понимают больше, чем ты думаешь, — сказала Гурбесу. — До меня дошли слухи о вещах, которые ты могла бы хранить в секрете, иначе Бортэ-хатун вскоре прознает про них. Ее это оскорбит до глубины души, и хан наверняка накажет тебя, если узнает. Я не хочу неурядиц в его шатрах.

Шикуо и Лин обменялись взглядами.

— Мы не делали ничего такого, что оскорбляло бы хана и хатун, — заметила принцесса.

— Мы женщины целомудренные, — сказала Гурбесу. — Ты знаешь это, так как живешь среди нас уже почти три года. Я прошу вас обеих быть мудрыми и вести себя добродетельно.

Шикуо улыбалась, но ее черные глаза не выражали ничего.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, дорогая сестра.

— Я говорю о том, что творите вы с госпожой Лин, — сказала Гурбесу и покраснела. — Ты часто оставляешь ее на ночь в своем шатре, и не потому, что тебе нужна еще одна служанка. — Она перевела дух. — Вы лежите вместе… так говорят. Может быть, ты думаешь, что никто ничего не замечает, а…

Шикуо рассмеялась, откинувшись. Рядом хихикала Лин.

— Так вот в чем дело? — сказала принцесса. — Но почему это надо держать в секрете?

Гурбесу опешила.

— Если хан узнает, он убьет вас обеих.

— Не думаю. — Шикуо улыбнулась, показав белые зубки. — Хан больше всего любит смотреть, как пальчики Лин раздвигают лепестки моего лотоса или как Ма-тан слизывает росу с его складок. Тебя нетрудно поразить, госпожа. Я не заметила, чтобы монгольские женщины вели скромные разговоры в постели, и известно, что хан наслаждается сразу с несколькими женщинами.

— Я говорю не о том, что вы делали с ним вместе, а о том, что вы творили без него.

— А как это может оскорбить его? — спросила Шикуо. — От наших забав ублюдки не рождаются, и мы удовлетворяем себя, когда он не удостаивает нас своим вниманием. Это лишь обеспечивает нашу верность ему, а когда он усталый, ему доставляет удовольствие наблюдать за нашими шалостями. И все же я благодарна тебе за предупреждение. Хан лишь посмеется над твоими обвинениями, но я не хотела бы, чтобы Бортэ-хатун сердилась на меня. Эта почтенная госпожа не одобряет, как ее муж, различных способов любви, так что в будущем нам надо быть поосторожней.

Гурбесу лишилась дара речи.

— Надеюсь, госпожа, что с другими ты об этом говорить не будешь, — продолжала Шикуо. — Это только внесет раздор в семью хана. Некоторые из ханских жен порой жаждали такого развлечения. Они не помянут тебя добром за то, что ты привлекла к этому внимание хатун, и, наверно, эта великая и мудрая госпожа знает о наших делишках и просто предпочитает игнорировать их. Ты могла бы прекрасно справиться со своим одиночеством подобным же образом. Хан навещает твой шатер гораздо реже, чем мой.

Гурбесу встала с одним желанием — быть подальше от этих женщин.

— Ну, конечно же… вот причина твоего прихода к нам, — сказала Шикуо. — Не предупредить нас ты хотела, не предотвратить беду, а из зависти к нашим маленьким удовольствиям. Тебе надо, чтобы мы все сохли по нашему могучему самцу и не утешались при этом вроде тебя. Иди со своими баснями к хатун, если хочешь. Другие станут сплетничать о настоящей причине твоих обвинений.

Гурбесу сделала знак, отвращающий зло, уже спускаясь с холма. Пронзительный женский смех, донесшийся из-под балдахина, больно стегнул ее. Она не знала, что расстроило ее больше — то ли то, что женщины стремятся к таким удовольствиям, то ли то, что Тэмуджин наслаждается, наблюдая их.

Хан хотел завоевать мир. Этот мир заразит своими язвами его народ.

101

Сорхатани вынула Хулагу из люльки. Тулуй сидел возле постели с их двумя старшими сыновьями и рассказывал, что он видел в Китае.

— Их солдаты носят рубашки из шелка-сырца под доспехами, — говорил он мальчикам. — Если стрела пробивает доспехи, то в рубашке она застревает. Ее можно вытащить и продолжать сражаться.

Его старший сын Монкэ кивнул. Хубилай, которому было всего три года, играл со стрелой, которую ему дал отец.

— Но есть кое-что, еще более полезное. — Тулуй держал нитку, на конце которой раскачивался плоский кусочек железа в форме рыбы. — Это рыба, указывающая на юг. Можно опустить ее в чашку с водой, прикрыть нитку, чтоб ветер не раскачивал, и голова рыбы всегда укажет на юг. Рыба получает это свойство, если потереть ее о волшебный камень. Командир может узнать, куда идти его войску, даже в беззвездную ночь на незнакомой местности.