Читаем без скачивания Избранное - Юрий Скоп

Лезли без слов, сосредоточенные, — только разномастно курилось дыхание, вскрипывало дерево да изредка, оттого и по-особому звучно, процарапывали стылую тишину вертикальной проходки срывы мелкой породы с боковин.

На одной из промежуточных площадок Кряквин остановился, жестом руки пропустил вперед Тучина, а сам, отпыхиваясь, подождал Гаврилова. Стянул каску и, не скрывая, устало вытер платком накопившийся на лбу пот.

— Отвыкаю, Иван… Вишь, жабры слиплись? Не те уж, не те, брат, совсем пороха…

— Да я и то гляжу — чего это мне на каску песок всю дорогу чей-то сыплется?.. Твой, оказывается. А давно ли, кажись, как ужаленный прыгал?

— Ну, по части прыжков-то я и сейчас не хуже резинового…

— Во-во… — хмыкнул Гаврилов. — По конторам… на заднице, да?

— Ладно, ладно. Поговори еще у меня…

Снова поползли вверх. И снова — только дыхание, только шорохи грубой горняцкой одежды…

На очередной площадке Гаврилов спросил:

— А в гости чего не заглядываешь? Большой начальник стал, что ли? Зазнался, да? Походку сменил?

— Пошел ты к дьяволу! — отмахнулся Кряквин. — Сам же ведь знаешь — хлопот полон рот…

— Варюха как поживает?

— Ничего. За-вуч, понял?

— У-у… Стало быть, тоже ба-аль-шая начальница?

— Да ты что в самом-то деле, Иван?

— А то… — сплюнул Гаврилов. — Киснем же, как эти…

— Ну, ты погоди, погоди… — Кряквин мотнул головой в сторону Тучина. — Он вам еще дремоту разгонит…

— А сам-то — передумал, что ли?

— Нет.

— Точно?

— Точно.

— А Михеев на это?

— Да хоть как! Я теперь буду ставить вопрос и — все!

— Это когда же, интересно?

— Скоро. Только отвяжись!

— А Верещагин что говорит?

— Слушай. — Кряквин рассмеялся. — Ты сейчас таким макаром и до самого господа бога доспрашиваешься…

— Ну и доспрашиваюсь, а чего? Мне-то кого бояться? Это же у вас перед господом богом жабры слипаются…

— Это у кого — «у вас»? — с ехидцей уточнил Кряквин.

— У Михеева хотя бы…

Кряквин надвинул каску потуже, поправил на груди лампу и отозвался не сразу:

— Видишь ли, Ваня… Как бы это тебе понятней… В общем, вот так… Я за свои жабры покуда ручаюсь — ферштейн?

Гаврилов удовлетворенно кашлянул в кулак:

— Ну-ну… Поживем — увидим.

И опять застонала под их тяжестью лестничная кладь, и опять закачался, отжимаясь кверху, встревоженный лампами сумрак.

— Вот и все, милай, а ты боялась… — сказал Кряквин сам себе, выбираясь из восстающей, и, обернувшись, понарошку протянул Гаврилову руку. — Давай, старикан, подмогу…

Гаврилов шутливо, одним выдохом, без слюны, хыкнул на протянутую ему ладонь и привычно легко вскочил на поверхность штольни.

Расхохотались.

— Закурим, начальник? — спросил Кряквин.

— Естественно, — ответил Гаврилов. — Только там, в цирке. И вместе с ним… — Он показал на отчетливо чернеющую впереди фигуру Тучина. — Он ведь с характером… Ты на него зазря не обижайся.

— Знаю, знаю. Пошли.

На самом выходе из штольни сильно задул, приятно остужая разогретые подъемом лица, встречный свежак, подаваемый в рудник компрессорами. А вскоре за крытой галереей, где хранилось разное необходимое в подземке добро, и возник — на три стороны — дикий и несказанно прекрасный простор. Штольня горизонта выводила в цирк: горный, величественный и всякий раз, даже для тех, кто его уже хорошо знал, поразительный своей горделивой величественностью.

Скальный массив, весь в белых морщинах-расщелинах и как попало прилепленных снежных заплатах, гигантской подковой, отдаленно смахивающей на трибуны своими уступами, непроходимо огибал ровное, почти круглое плато, охраняя его покой, и какое-то особенное, торжественное беззвучие припадало сейчас ко всему, что существовало здесь, под совсем уже близким-близким небом.

Плотно прикатанный пургами наст матово отсвечивал даже и в бессолнечном дне, оттого сами собой щурились и слезились глаза вышедших только что из горы.

Кряквин с Гавриловым с удовольствием затянулись папиросным дымом, а Тучин, сказав, что не курит, отошел по пробитой бульдозерным ножом траншее-тропе в сторонку, визжа снегом, и, отвернувшись, независимо справил малую нужду.

Кряквин подмигнул Ивану Федоровичу.

— Дельное предложение, между прочим. А?! — Он расхохотался.

Когда опять собрались все вместе, Кряквин, оглядывая горы, мечтательно сказал:

— А вообще-то, мужики, если уж так… ну… безотносительно… То здесь-то, вот на этом самом месте… не руду бы по идее крошить — не-е… А курортец горный отгрохать. Да-а… Красота-то вокруг — скажи, нет! — Он подтолкнул плечом Гаврилова. — Ну чем тебе не Швейцария какая-нибудь, а?..

Гаврилов, переминаясь, захрустел снегом и на полном серьезе подначил своего просвещенного товарища:

— Во-он туда… — он показал на присыпанную сугробами трансформаторную будку, — кабак с музыкой… Мой обормот, Гришка-то, в нем петь будет… А вон туда… — он перевел глаза на уснувший экскаватор, — эту… рулетку, что ли? Без плана бы точно не были.

— Факт, Федорович, — поддержал его Кряквин. — Этим ведь горкам цены нету. Только к тому времени их, поди, и совсем не останется. Обгрызем и в вагончиках вывезем…

— Если вагоны будут.

Кряквин резко повернул к нему голову.

— И если кому их грызть охота останется, — добавил вдруг Тучин, и Кряквин так же резко обернулся в его сторону.

— Та-ак… — протянул он. — Наконец-то заговорили. Собрание считаю открытым… Тебе, значит, Иван Федорович, до полного счастья вагончиков не хватает, а тебе, Павел Степанович, проходчиков, как я, думаю, правильно понял?

— Пока да, — уклончиво ответил Тучин.

— Да-а… — покачал головой Кряквин. — Мне бы ваши заботы… Заладили, как попугаи! Вагоны… Проходчики… Караул! Дальше одного хода ни хрена подумать не хотят. Вам что — магнитофоны вот сюда встроили?! — Кряквин пощелкал себя по каске.

— Ты чего это, Алексей? — Гаврилов толкнул друга плечом. — Разорался, будто на пожаре…

Они спускались сейчас в долину и со стороны гляделись обыкновенными горняками. В касках, с лампами, в сапогах, в брезентухах…

— А что? Не так, скажете? Ну, ладно. Начнем с начала… Вопрос первый. Допустим, что будет у нас, Иван Федорович, вагонов навалом. И проходчиков, Павел Степанович, тоже — хоть ложкой ешь. И — что? Райская жизнь?..

— Да уж не до жиру, — вздохнул Гаврилов. — Я бы и за это уже свечку поставил…

— Кому?

— Да хоть тебе. Ты же у нас стратег…

— Вот и поставь. Вагоны-то мы, в конце-то концов, вышибали и теперь вышибем…

— Интересно… Каким это местом ты их вышибать будешь?

— А вот этим, понял? — Кряквин показал Гаврилову язык. — Потому как мозги на это дело не шибко тратить охота.

— Расскажи, где достал такой, а?

— Кончай ты… Я же серьезно. Так называемая проблема вагонов, тем более в том виде, как она складывалась когда-то для комбината, если уж хочешь знать, и тогда не стоила трех копеек… Ей-богу! И лично я, если и обращал на нее когда-нибудь внимание, то лишь как на результат чего-то ку-у-да более важного и пока еще не решенного…

Кряквин приостановился, и они с Гавриловым опять закурили. А день стоял вокруг уж больно хороший. С морозцем, но без ветра совсем, теплый… Снег коротенькими замыканиями искрил по бортам бульдозерной траншеи-тропы, и все время откуда-то сверху, из абсолютно чистого неба, ссыпалась блесткая, иглистая изморозь.

— Вот тебе, значит, не хватает вагонов… — после нескольких сильных затяжек кряду заговорил снова Кряквин. — Да-а, брат… Сочувствую. Горе. А вот ему — проходчиков, вибропитателей… Еще и главный инженер у него на руднике… дырка. Правда ведь, Павел Степанович? И волюшки бы тебе, волюшки побольше, а? Чтобы уж никто над ухом не дышал. Ты бы уж тогда-то рванул… Знаю, знаю, о чем мечтает девица. Сам проходил это… Кстати, гениальное исследование Шаганского по вашему руднику, ну… «О причинах снижения престижа профессии проходчика…» — так оно, кажется, называется? — я прочитал раньше, чем вы.

— Как? — удивился Тучин. — Я же…

— А-а… Бросьте. Шаганский из той породы бегунов, которые, если надо, и собственную тень обгонят. Что, не понимаешь? А еще… бегун. Ну да наплевать. Чего мы об этом? У него же привычка носиться по верхним этажам — безусловный рефлекс. Чуть что — к начальству. Ну а раз Михеева нет, то ко мне. Ох и хвалил же он тебя, Паша… Ну будто стучал на тебя. Ей-богу. Понимаешь, когда Шаганский кого-нибудь хвалит… у меня после этого почему-то зубы болят, — Кряквин ткнул себя пальцем в грудь, — бр-р-р… И в душ с ходу охота. В общем, хвалил, хвалил, а потом, значит, и попросил «конфиндэньциально»… — Кряквин похоже скопировал Юлия Петровича, — ознакомиться с его последней, «скромной» работой. И очи свои при этом потупил… Тьфу!