Читаем без скачивания Избранные труды. Том IV - Олимпиад Соломонович Иоффе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Демократия была для него игрой во всех случаях, когда он пользовался ею. Он знал наперед, что вводимые демократические институты на практике будут бессмысленными, и тем не менее в случае необходимости всерьез обсуждал их практическую значимость.
В 1936 г., рассматривая замечания на проект Конституции, полученные в процессе его обсуждения, Сталин в своем выступлении процитировал письмо, автор которого выражал беспокойство, что при новой системе выборов может случиться так, что где-нибудь депутатом будет избран священник. Сталин остроумно заметил, что такая возможность полностью не исключена, однако она свидетельствовала бы исключительно о слабости «нашей» атеистической пропаганды. На самомжеделе Сталин знал, что такой возможностинесуществует, поскольку правило «один депутат – одна кандидатура» подразумевалось им с самого начала процесса разработки Конституции, а сама эта процедура от начала и до конца основывалась на принципе: все возможные результаты будут предопределяться Коммунистической партией. Но он не мог упустить такого предлога, чтобы сказать о демократии как о чем-то реально существующем в советском обществе.
Само собой разумеется, что некоторые направления сталинской политики были несовместимы даже с игрой в демократию. Политические чистки в отношении миллионов людей, например, едва ли могли быть осуществлены в демократических формах, даже если бы дела «врагов народа» слушались открыто в суде, или митинги трудящихся, требующих смертной казни, действительно имели бы место. С другой стороны, догматический склад ума Сталина не мог позволить ему по-настоящему допустить демократию в каких-либо ее проявлениях вследствие твердой убежденности, что в противном случае его («пролетарская») диктатура будет подорвана. Этот взгляд был близоруким, а потому ущербным для самой сталинской диктатуры.
В период становления и затем окончательного утверждения постсоветской системы новые политические лидеры проявили себя более гибкими и менее ограниченными. Они поняли, что некоторые элементы демократии – подлинной, а не притворной – не представляют для диктатуры никакой опасности, особенно если они поставлены под контроль органов этой диктатуры. Зачем запрещать митинги и демонстрации вне официальных праздников? Их можно позволить безо всякой опасности для существующего строя, если в каждом случае необходимо получать соответствующее разрешение, если маршрут демонстрации подлежит предварительному согласованию и если на этом мероприятии должна присутствовать милиция. Зачем сохранять цензуру? Литературная безвкусица отрицательно сказывается на образовании, но она отвлекает от политических проблем, а потому имеет позитивное значение. Что же касается литературы, опасной политически, то она может быть изъята под законным предлогом, а ущерб, понесенный издателем, будет стимулировать его к весьма эффективной самоцензуре. Зачем запрещать критику президента и других высших должностных лиц? Поскольку эта критика не ослабляет их власти, они могут ее игнорировать и, с одной стороны, продолжать свой диктаторский политический курс, а с другой – отвергать обвинения в диктатуре, ссылаясь на незапрещенность критики и ее свободное осуществление в стране. Зачем избегать подлинно демократических выборов, в которых кандидаты не определены заранее, а выдвигаются свободно, и могут победит или проиграть в зависимости от свободных убеждений избирателей? Если правящая верхушка вступает в конфликт с парламентским большинством, и все конституционные меры не обеспечивают желаемого результата, тогда против такого парламента могут быть использованы антиконституционные меры, например его роспуск, хотя бы и не предусмотренный Конституцией, либо его военное подавление, хотя бы и запрещенное законом.
Постсоветские лидеры осознали все эти возможности, в отличие от «гения всех времен и народов», который не смог перешагнуть через порог своих предрассудков. И действительно, существенная разница очевидна: всеобъемлющая, но фиктивная демократия советского государства и не всеобъемлющая, фрагментарная, но все же подлинная демократия государства постсоветского. Однако даже подлинная, но фрагментарная демократия не может оправдать характеристику государства как демократического в той же мере, что и демократия всеобъемлющая, но фиктивная.
Политические мотивации западных стран, связанные с торговлей, разоружением и т. д., могут объяснить, но не оправдать их оценку постсоветской России как демократической страны или как страны, переживающей процесс демократизации. Так или иначе, но требования объективной истины приводят к другому выводу: политическая система постсоветской России представляет собой личную и номенклатурную диктатуру с некоторыми элементами демократии.
О смешном и необычном (записки юриста)
О «древнем» Иоффе
В лондонском офисе одной юридической фирмы я познакомился с симпатичной студенткой 5-го курса юридического факультета МГУ, проходившей там практику. После моего телефонного разговора с Иоффе я обратился к ней с вопросом, говорит ли ей что-нибудь это имя. Она посмотрела на меня с укоризной и отчеканила: «Ну как же! Олимпиад Соломонович!!!» Мне стало неловко за мой вопрос, но она продолжила: «Известнейший дореволюционный цивилист!» Я сказал, что 5 минут назад разговаривал с этим дореволюционным ученым.
Эта история позабавила Иоффе.
На подаренной мне книге «Ответственность по советскому гражданскому праву» надпись: «Историку цивилистической мысли в будущие времена Толе Диденко к главе – “Древний Иоффе” (5 февраля 1980 г.)». Только что вышедшая из-под пера «древнего», «дореволюционного» автора работа свидетельствует, что писать названную главу явно преждевременно.
Коллеги и близкие люди знали, что Иоффе собирал эпизоды, которые хотел объединить в книге «Юмор в праве». Но, как говорится, руки до этого все так и не доходили. По всей видимости, я был достаточно настойчив и удачлив в предложении завершить и издать ранее задуманное. И предметом моей гордости являются слова Иоффе: «Я до сего времени не могу понять, как я согласился на завершение этой работы, но теперь отступать поздно». На мои занудливые вопросы, начавшиеся в июле 2000 г., когда же будут готовы первые разделы книжки, Иоффе отвечал известной байкой: «Прохожий кричит стоящему на крыше селянину: «Сколько еще идти до соседней деревни?» В ответ – молчание. Прохожий безрезультатно повторяет вопрос еще несколько раз, пожимает плечами и идет дальше. Через некоторое время его догоняет крик: «2 часа».
«Чего ж ты раньше не сказал?» – «А я посмотрел, как ты будешь идти».
Идти, насколько я информирован, было непросто и нелегко, но норма – две страницы в день – выполнялась неуклонно.
Иоффе известен не только как крупнейший правовед XX столетия, но и как блестящий оратор и яркий полемист. Эти его качества проявлялись и в научных работах, и в педагогической практике, и в различного рода выступлениях. Японский профессор, специально приехавший в Ленинград, чтобы познакомиться с Иоффе, присутствовал в МГУ на обсуждении монографии Иоффе. Когда его спросили, как ему понравилось обсуждение, он ответил, что самое большое впечатление на него произвели ответы автора оппонентам.
Перед молодым читателем предстанут неизвестные или малоизвестные эпизоды прошлого, юристы старшего поколения вновь услышат знакомый голос умного и остроумного собеседника и рассказчика.
А. Диденко
От автора
Мемуары – один из наиболее распространенных жанров литературы в нынешнее время. Это и понятно. Благодаря повышению возрастного уровня, стариков накопилось более чем достаточно, но диапазон их возможностей, в том числе творческих, неумолимо сузился. А только что закончившееся столетие наполнено такими событиями, которые сами побуждают взяться за перо.
Однако многочисленность мемуаров не сочетается с уровнем их качества. Уже сам характер этих работ
