Читаем без скачивания Валентин Распутин - Андрей Румянцев

В. Р. В основном от читателей.

К. З. Интересно, что мнения критиков разделились. Одни писали, что автор оправдывает самосуд. Другие возражали, что вся логика событий вела именно к такому поступку героини, который описан в произведении. Что вы скажете по поводу этих споров?

В. Р. Я, конечно, подозревал, что такие споры будут, подозревал, что меня ждёт. Повесть писалась долго, я то начинал её, то бросал. А потом всё-таки решил довести работу до конца. История-то не редкая. Кавказец изнасиловал русскую девчонку. И что же — нельзя писать об этом? А чего мы боимся? Русских людей убивают, над ними издеваются, публично мы об этом говорим… То, что наши девчонки стремятся к общению, это же естественно. А тут этим воспользовались. И сколько таких случаев! Я потом, когда стал разговаривать с работниками прокуратуры, понял, насколько эти случаи распространены. Женщина, которая стала прототипом моей героини, не хотела огласки. Ей не хотелось, чтобы её узнали. Но я её всё-таки убедил, что трагедия её семьи может лечь в основу повести. Она согласилась. И в общем-то не в обиде.

К. З. А как вы думаете, почему не поняли вашу позицию? Вот филолог из Иркутска (не буду называть её фамилию) в своей статье пишет, что, мол, как же так? Получается, что всё можно, выходи и расправляйся со своими обидчиками.

В. Р. Всё это просто. Так называемые либералы и не могли воспринять повесть по-иному. Автор, которого вы упомянули, как раз и принадлежит к ним. Если бы история, подобная той, что случилась с семьёй Тамары Ивановны, произошла с ними, они подняли бы такой шум: как это можно нашего брата?.. Но беда пришла не к ним. Либералы — они всегда были. На каждую мою новую вещь набрасывались либеральные критики. Может быть, только первые повести не вызывали их наскоков, а так всякий раз эти критики появляются.

К. З. В повести есть юный герой, человек, который в будущем может дать отпор криминальному миру, торгашеской жизни. Это Иван. А каким вы видите его сегодня, как он развился?

В. Р. Вы понимаете, я бы хотел видеть, что он возмужал и стал ещё сильней. Но, пожалуй, со многими молодыми людьми так уже не получится. Сильный человек у нас теперь — человек с деньгами. Много я над этим раздумывал, и писал, и с журналистом Виктором Кожемяко мы беседовали об этом. И с нашим премьер-министром заводил я разговор о том же. Он на стороне людей, обогатившихся от этой власти. Считает, что только они могут спасти Россию.

К. З. А вот один молодой критик написал в своей статье о вашей повести, что как раз такие Иваны спасут Россию. Автор верит, что сегодняшние Иваны воспитают в своих детях ту чистоту и силу духа, на которых твёрдо стоят сами.

В. Р. Дай Бог! Но я в последнее время как-то потерял надежду. А поначалу-то всё-таки, если я дописал повесть до конца, имел надежду. И было много писем от матерей, от ребят… Оказывается, люди собирались и читали повесть каждый вечер, потому что тогда книжка вышла совсем небольшим тиражом. И это был не единичный случай. Меня это удивило тогда. Так не было ни с повестью „Прощание с Матёрой“, ни с другими прежними вещами. Хотя они написаны, конечно, лучше. А читали эту, потому что в ней оказалась боль наша. Боль, с которой мы ещё не справились, она остаётся в нас. Я иногда смотрю телевидение. Это же жуть, что происходит в нашей жизни! Как будто поставили цель погубить Россию. И действуют. Уже близко к этому мы стоим. Что значит погубить Россию? Сделать народ безвольным, покалечить его душу. Не считаться ни с нравственностью, ни с традициями, ни со здравым смыслом. Что меня больше всего удивляет и возмущает, это то, что происходит с нашей школой. Если поначалу мне казалось, что я заблуждался, думал, что придёт время и всё станет на свои места, то теперь я вижу, что это делается сознательно. Ввели ЕГЭ. Ректор МГУ — один из немногих, кто отказался следовать этому ЕГЭ и тем порядкам, которые насаждают. Человек действительно мужественный, у него авторитет огромный, этот авторитет помогает. Но когда он пришёл к президенту и показал сочинение выпускника школы, совершенно безграмотное, то даже президент (сомневаюсь, что он был хорошим учеником) схватился за голову и воскликнул: мы поправим! Никто ничего не поправляет. Сейчас я уже перестал удивляться. Сердце уже застыло. Раньше болело, сейчас застыло. Привыкают и преподаватели. У меня большая переписка с преподавателями. И все они против нововведений в образовании. Россия лишается своего ядра, своей стати. Осталась кучка культурных людей, но они один за другим уходят. А кто останется после них? Зато эти, уж они-то разойдутся вовсю!

К. З. Валентин Григорьевич, кто сейчас продолжает в литературе классическую традицию?

В. Р. Для меня это трудный вопрос… Знаю, что традицию эту продолжают авторы, которые собираются в Ясной Поляне. Приезжают такие писатели и к нам, в Иркутск, на праздник русской духовности и культуры „Сияние России“. Но даже талантливые писатели принимают сейчас другой образ жизни — стремятся прежде всего зарабатывать. Ведь если автор написал серьёзную книгу, он мало что получит. Ну, купят часть тиража, а всё остальное будет лежать в магазинах. Нет спроса. Поэтому авторы стремятся писать книги, которые найдут спрос. Пишут о том, что примет нынешняя публика.

К. З. Как вы думаете, какой человек сегодня должен стать подлинным героем в литературе? Вор и убийца, которого показывают в телесериалах и в детективных книжках? Или есть подлинный герой, который остаётся в забвении? Почему не находится автора, который бы сейчас написал „Записки охотника“: простые герои, но любуешься ими. И сейчас живут такие русские люди, а в литературе их нет.

В. Р. Правильно. По нынешним временам это не очень „выгодная“ тема. Я упоминал о молодых талантливых писателях, которым трудно живётся. Если сравнить то, что они создавали десяток лет назад, и то, что пишут сейчас, это разительно отличается. Многие уже перешли нравственный „рубикон“, и винить их трудно. Тут нужна стойкость и писательская, и житейская.

К. З. Как, на ваш взгляд, молодой человек может сохранить сегодня нравственную чистоту? Мне кажется, религиозность в традиционном её понимании привить будет уже сложно, но как ещё можно воспитать человека в православном духе?

В. Р. Для молодого человека это было бы не трудно, но почему-то не получается. Вот я наблюдаю, особенно в Москве: в храме много пожилых людей, молодёжи. Старики, когда они молятся, они там, здесь их нет. А молодые, они исполняют то, что нужно, но они ещё не вошли туда. Может быть, когда-нибудь религия займёт в нашей жизни такое же место, как это было раньше. Есть и сейчас хорошие православные школы. Но уже в религиозном чувстве появляются „дыры“, через которые проваливается многое из того, что требуется православному человеку. Знаю многих людей истинно верующих и всё-таки неверующих.