Читаем без скачивания Первые. Наброски к портретам (о первых секретарях Краснодарского крайкома ВКП(б), КПСС на Кубани) - Виктор Салошенко

Ранее на небольшом «адмиральском» пароходике он предпринял прогулку по Кубани. Увидел её излучины и спокойное, местами мощное течение; большую темно — зеленую глубину и неповторимое ожерелье из дачных участков с раскидистыми фруктовыми деревьями, ароматно пахнущими кустарниками; рыбаков, терпеливо ждущих своей удачи и, наконец, кубанскую степь, неторопливо проплывавшую по обе стороны трудяги — пароходика. Затем пошли рисовые чеки, купола силосных башен, небольшие жилые дома, крытые черепицей и шифером, внутри и вокруг которых сновали неразличимые, но, как показалось Воротникову, в чем‑то близкие и родные ему люди.

Образ города — столицы Кубани, берущего свое начало с реки, не давал покоя разыгравшемуся воображению Воротникова. Просматривая и азартно участвуя со специалистами в обсуждении проектных вариантов будущей застройки, он в полной мере отдавал себе отчет в громадных объемах капитальных вложений и сроках воплощения задуманного.

Было бы любопытно проследить за ходом осуществления задумки Воротникова, отведи судьба ему хотя бы несколько лет работы в крае.

Внимательно наблюдая за действиями Кремля, Виталий Иванович нередко ловил себя на мысли о быстротечности своего пребывания на Кубани, понимая, что данный высокий партийный пост, возможно, являлся лишь трамплином к чему-то большему, когда‑то им несправедливо утраченному.

По своим профессиональным пристрастиям Воротников являлся чистым технарем. Инженерная жилка пульсировала в нем и, бывая на заводах, особенно связанных с металлоемким производством, он обнаруживал глубокие профессиональные познания в технологии.

Еще бы, ведь он прошел практически все ступеньки инженерно — технической работы: был учеником слесаря, затем слесарем паровозостроительного завода. После эвакуации в Куйбышев с октября 1942 года он работал на авиационном заводе сначала контролером ОТК, затем (после окончания авиационного техникума) технологом, начальником техбюро, начальником цеха. С 1955 года — парторг ЦК КПСС — секретарь парткома, начальник ОТК — главный контролер авиационного завода. Посему его суждения о режимах резания и сверления, фрезеровке металла и его сопротивляемости на скручивание или изгиб, способах сварки и ковки, художественном литье или переработке отходов цветного лома были безупречны.

Все шло от завода, где начинал свою трудовую биографию будущий Член Политбюро ЦК КПСС. Родился он в рабочей семье. Отец был токарем на машиностроительном заводе в Воронеже. Впрочем, предоставим слово самому Воротникову, давшему интервью, которое было напечатано 5 сентября 1989 года в газете «Советская Кубань»: «Рано я остался без отца — он умер в 1937 году по болезни. В 1940 году 32*

поступил учиться в Воронежский авиационный техникум. Но война прервала учебу, пошел работать слесарем на Воронежский паровозоремонтный завод имени Дзержинского. Вскоре началась эвакуация, и я переехал в Куйбышев. Там поступил на авиационный завод и до 1960 года работал на этом заводе. Окончил техникум, потом институт. Прошел путь от рабочего до парторга Центрального Комитета партии на этом заводе…»

Потом он работал в областном комитете партии, заведующим отделом оборонной промышленности, секретарем обкома партии, председателем Куйбышевского облисполкома. В 1971 году был избран первым секретарем Воронежского обкома партии, а в 1975 году выдвинут на пост первого заместителя Председателя Совета Министров Российской Федерации».

5

Какой последовательный и, вне всякого сомнения, стремительный взлет бывшего авиационного инженера! Что крылось за этим? Везение? Удача? Несомненные способности организатора? Или просто счастливое сочетание одного, другого и третьего? Скорее всего, Воротников, вступивший в партию в 21 год, к тому времени уже являлся сложившейся личностью, внутри которой находилось то, что впоследствии определяет и характеризует эту самую личность — некий нравственный стержень, включающий и силу воли, и ясный ум, и внутреннюю порядочность и, безусловно, прекрасную ориентацию в обозримом (читай — политическом) пространстве.

Мне представляется, что не случись та кремлевская интрига, жертвой которой стал Воротников, на вершине партии вполне мог появиться один из честных и дальновидных политиков. Видимо, Брежнев данным шагом упрочил чьи‑то позиции в Политбюро. Вполне возможно и другое: сместив Воротникова и отправив его в политическое небытие (так можно назвать применительно к Воротникову назначение на дипломатическую работу), вождь навсегда отрезал ему путь наверх.

О правомерности подобных выводов можно судить со слов самого Виталия Ивановича: «Спрашиваете, как я стал дипломатом? Прошло уже много лет после этого, но я до сих пор не знаю ни автора этого предложения, ни побудительных причин. Все было просто: меня пригласили в ЦК, вначале в отдел, затем к секретарю, тогда товарищ Русаков ведал вопросами связи с социалистическими странами, где сообщили, что я рекомендован послом на Кубу.

Конечно, это вызвало у меня естественные вопросы: я никакого отношения к дипломатической работе не имел. Но мне сказали, что ЦК счёл необходимым пойти на такой шаг. Ни на Секретариат, ни на Политбюро меня не приглашали. Получил официальное решение. После этого у меня была беседа с Кириленко и Сусловым. Оба объяснили мое назначение необходимостью укреплять связи с Кубой, необходимостью укреплять состав посольства…

Конечно, период был очень сложный. Это было время, когда Джимми Картер заканчивал свое президентство, а Рональд Рейган начинал. Отношение к Кубе со стороны Соединенных Штатов в то время было негативным…».

Воротников сумел за короткое время установить тесные, а затем и вполне дружественные контакты с Фиделем и Раулем Кастро, расположить к себе кубинскую дипломатическую службу и даже вызвать симпатии известной части населения дружественной республики.

На первых порах ему нравился, а затем он просто полюбил этот темпераментный и свободолюбивый народ, всем сердцем принял неповторимые красоты кубинской природы, архитектуры и даже вполне адаптировался к непривычному для русского человека жаркому климату.

И все же, несмотря на вполне комфортные условия и практическую свободу действий, Воротников часто ловил себя на мысли о прежней работе. По ночам ему снился родной Воронеж, мелькали лица друзей, разбросанных по стране, мерещились длинные пролёты авиационных ангаров, пробный пуск мощных двигателей и стремительный взлет фантастически красивых крылатых машин. Его деятельная натура все же жаждала конкретной и привычной работы. Теперь он, обогащенный международным опытом, вновь чувствовал необычайный прилив сил и творческого полета, необходимость приложения этих сил к практическому делу.

И вот беседа с Андроповым: «Он у меня спросил о том, не хотел бы я возвратиться на партийную работу. Я ответил утвердительно. Куда сочтет нужным направить меня Центральный Комитет партии, там я и готов трудиться, естественно, если это соответствует моему уровню знаний, подготовке, опыту и так далее. У меня было стремление уехать из Москвы. Если анализировать всю мою прошлую деятельность, то я должен сказать, что наибольшее удовлетворение у меня было тогда, когда я работал первым секретарем Воронежского обкома партии. Работа эта очень ответственная, но в то же время довольно самостоятельная…».

Далее Воротников вспоминает: «Накануне моего приезда в Краснодарский край там приступил к работе новый начальник управления внутренних дел (Разин Михаил Семенович — автор), был назначен новый прокурор (Шкребец Анатолий Никитович — автор). Но, конечно, комитет вел активную работу. И все основные крупные акции проводились непременно с участием краевого комитета партии.

Должен сказать, что мне немало конкретных советов дал Юрий Владимирович Андропов. Я советовался с ним, и не только с ним. Поддерживал контакты и с другими товарищами из Центрального Комитета партии, с Михаилом Сергеевичем Горбачевым. Он хорошо знал этот регион.

Я проработал в Краснодаре около года. Потом был избран кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, а затем и членом Политбюро, Председателем Совета Министров РСФСР…».

6

В сознании некоторых, даже по прошествии времени, Воротников представляется малоразговорчивым, ведущим аскетический образ жизни, замкнутым в себе человеком. Отчасти этот вывод далеко не верен. Воротников был личностью весьма широких и разнообразных познаний практически в любой области науки, производства, культуры. Обладал он тонким природным юмором. Однако высокие должности, разумеется, наложили на него отпечаток суровости и аскетизма. Не каждый был способен выдержать его колючий и как бы пронизывающий взгляд, вступить с ним в деловой разговор, а тем более спор. Аргументация его доводов и суждений была предельно лаконична и убедительна. Но в этом-то как раз и состоит искусство мудрецов: четко выражать свои мысли.