Читаем без скачивания Новочеркасск: Роман — дилогия - Геннадий Семенихин

— А он фуражку с кокардой носил?

— Носил.

— Значит, еще хуже… царский чиновник он.

— А вот и врешь! — закричал Венька, поддаваясь приступу внезапной злости. — А дядя Павел… дядя Павел у меня красный командир! Он в Крыму тыщу белых шашкой порубил.

— Тю! — оборвал его рыжий. — Да где ж это видано, чтобы один да тыщу порубил. Да еще шашкой, — и, подозрительно сузив глаза, закончил: — Что-то я не видел твоего дядю Павла.

— Еще увидишь, подожди! — взорвался Венька.

— Приедет ли… может, ты его просто выдумал.

В эту минуту по крутой дорожке, ведущей к бугру со стороны Аксая и железнодорожной насыпи, к ним подошел еще один паренек. Он был на вид старше и ростом выше рыжего. Паренек лузгал семечки, шелуха налипла на его нижнюю губу. Зоркими светло-зелеными глазами он еще издали наблюдал за ватагой мальчишек, сразу выделив среди них новенького. Приблизившись, лениво хлопнул ладонью Веньку но стриженому затылку. Ладонь у него была тяжелая, и у Веньки зазвенело в голове.

— Ах, это ты! — фыркнул он. — Вы, что ли, напротив нас у белогвардейцев дом купили? Ну-ну… Это я тебе входного леща по законам Аксайской улицы дал. Как зовут-то тебя, маменькин сынок? А что, Венька, ты Олега собьешь? — ткнул он пальцем в лобастого паренька с синяком под глазом.

— А что это такое — собьешь? — озадачился Венька.

Ребята рассмеялись, а подошедший презрительно повторил:

— Эх ты, законов Аксайской улицы не знаешь! По-нашенски «собьешь» — значит победишь в драке.

— А я не хочу драться, — упавшим голосом ответил Венька, которому после мирной игры со старшим братом в солдатики никак не хотелось подставлять свои щеки под чужие кулаки. Здоровенный парень осуждающе покачал головой:

— Мало ли что не хочешь! Мы в последний раз спрашиваем тебя, собьешь Олега или нет?

— Не знаю, — потупился Венька.

— А ты, Олег?

— Собью, — уверенно ответил мальчишка с татарским разрезом глаз.

— Ну, давай.

Венька не успел и глазом моргнуть, как два сильных удара обрушились на него. Всхлипнув не от боли, а от обиды, он бросился наутек.

Отец, наблюдавший из окна за тем, что происходит на бугре, с усмешкой воскликнул:

— Надюша, Гришатка, глядите, кажется, нашего Веньку лупят.

— Саша, почему же ты это так равнодушно созерцаешь! — вскричала пылкая Надежда Яковлевна. — Иди вмешайся, разгони обидчиков.

— Пускай, — усмехнулся Александр Сергеевич и махнул рукой. — Ничего страшного я в этом пока не усматриваю. Надо, чтобы он сам за себя учился стоять. Видишь, как улепетывает. Иди открывай, иначе кулачонки о дверь обобьет.

Действительно, Венька уже молотил в парадное кулаками. Вбежав в зал, он тотчас же бросился к стеклянной банке с кипяченой водой. Пил жадно, захлебываясь. Вода текла за ворот, кадык на худой шее вздрагивал.

— Ну как? — усмешливо поинтересовался отец. — Погулял?

— Погулял, — обернувшись, ответил Венька. Светлые вихры на его голове торчали во все стороны, на щеке пламенел след от чужого кулака.

— Ребята понравились?

— Понравились.

— Теперь пойди во двор поиграй, а еще лучше Гришатку попроси сказку про добрых богатырей почитать.

Окраина трудно принимала Веньку. В больших и маленьких домиках, деревянных и кирпичных, здесь жили в основном люди небольшого и даже совсем малого достатка: железнодорожники, слесари и токари с завода, ранее принадлежавшего немцу Фаслеру, бедные чиновники, огородники, жуликоватые пьяницы без определенных занятий, скорые на выпивку, а ночью на разбой. Сытые нэпманы с двойными подбородками из центральной части города редко сюда заходили. Вот почему чисто одетый Александр Сергеевич Якушев сразу же был принят всеми соседями в штыки, а фуражка землемера с кокардой сделала его и вовсе в глазах обитателей окраины равнозначным царскому чиновнику, а то и белогвардейскому офицеру, по ошибке не задержанному грозным ГПУ города Новочеркасска.

Много лет спустя Вениамин Якушев с благодарностью вспоминал эти первые годы своей сознательной жизни, прожитой на Аксайской. Впоследствии он часто думал о том, что когда в Великую Отечественную войну на него иной раз накатывало чувство отчаянной, ни перед чем не останавливающейся отваги, то было оно порождено именно этими детскими годами, прожитыми на окраине, когда приходилось утверждать собственную личность перед обидчиками.

Чуть ли не со времен основателя Новочеркасска — донского атамана Платова — Аксайская улица, то взбегая на бугры, то ныряя в мелкие буераки, тянется от самого кирпичного завода до вокзального спуска. Еще в давние двадцатые годы она была поделена на три сферы влияния. На южной ее оконечности с утра и до вечера, словно государственный гимн, пели знаменитую песенку, начинавшуюся словами:

На окраине, где-то в городе,Я в рабочей семье родиласьИ девчонкою лет шестнадцатиНа кирпичный завод нанялась.

Здесь обитали настоящие рабочие девчата и парни, уже тогда прикипевшие к труду, успевшие нажить мозоли на руках. Та часть улицы, где жил Венька со своими родителями, была заселена мастеровыми и казаками-огородниками, перебравшимися сюда из донских станиц Мелиховской, Багаевской, Манычской в поисках заработков и развлечений. Оставалась еще одна, третья часть улицы, тянувшаяся от Атаманского спуска до станции, именовавшаяся «баном». Здесь в двадцатые годы обитали профессиональные головорезы: бандиты-налетчики, воры-карманники, поножовщики и просто хулиганы от чистого сердца, которым ничего не стоило ради удовольствия пырнуть ножом запоздалого прохожего, запустить камнем в окно чужого дома или кинуть через забор отчаянно лаявшему цепному псу кусок мяса с иголкой внутри.

Именно отсюда чаще всего доставляла «скорая помощь» тяжелораненых, а порою убитых и дочиста ограбленных новочеркассцев. Чтобы запугать обывателей, «бановые» часто вывешивали на фасаде красного кирпичного дома на углу Аксайской и Крещенского спуска один и тот же плакат. Под черепом и скрещенными костями была нарисована окровавленная финка и красовалась устрашающая надпись: «Почтенные граждане! Сообчаем, што до темноты улица ваша, а с темноты и до рассвета наша. Так что не появляйтесь!»

Время от времени «бановые» совершали набеги на среднюю и Кирпичную часть Аксайской улицы, ловили парней и нещадно, до потери сознания, избивали, если те отказывались кланяться и в подтверждение своей покорности стоять на коленях и есть землю. Даже милиция ничего не могла с ними поделать, потому что прибывала на место происшествия с опозданием — ей оставалось лишь подбирать истекающих кровью.

Но однажды это кончилось, и кончилось довольно страшным образом. «Бановыми» верховодил некий Ленька Баклан, как впоследствии выяснилось, незаконный сынок одного из атаманов мелкой белогвардейской банды, орудовавшей на Дону, броский парень с курчавым чубом, дерзко выбивавшимся из-под широкого лакированного козырька фуражки-капитанки. На всем протяжении от вокзала до бугра, напротив которого стоял тогда еще не купленный Александром Сергеевичем Якушевым дом, они избивали всех встречавшихся им мужчин, не щадя при этом ни старого, ни малого. Аксайские парни, поняв, что одним не выстоять, бросились к «низовым» — так окраина окрестила тех казаков-переселенцев, которые жили у самого железнодорожного полотна. Первым делом постучались в белый двухэтажный дом, где селилась огромная семья кузнеца Вани Дронова, известного во всей округе силача.

Было воскресенье, и Дронов с пятью своими дружками сидел за столом перед «гусыней» и тарелками со снедью. На плите шкворчала яичница.

— Дрон, спасай! — крикнул один из посланцев. — «Бановые» пришли на Аксайскую, всех перебить грозятся.

— «Бановые»? — переспросил кузнец. — Они и мне насолили, сучьи дети. Братишку поколотили. А ну-ка, хлопцы, водку в сторону. Докажем, что и мы за себя постоять могем. Я не из тех станишников, про которых молвят: «Дед у тебя был казак, отец сын казачий, а ты хрен собачий». Бери кто цепь, кто ломик, кто нагайку, а кто просто камень, и все на Аксайскую! Только дробовиков не прихватывай, чтобы милиция потом претензиев к нам не предъявляла. Зараз мы им покажем, что такое честное донское воинство!

За Дроном кинулось человек двадцать «низовых», давно скрипевших зубами при одном упоминании о вожаке «бановых», но кузнец жестом их остановил:

— Всех не надо. Пятнадцать душ подымайтесь зараз вверх по соседней Почтовой улице и встречайте там недобитков, а мы с остальными перехватим их на углу Барочной и Аксайской.

Это была схватка, которой никогда не видывала вольная Аксайская улица. «Низовые» казаки с остатками еще не вконец побитых парней с окраины ринулись на врагов. Ленька Баклан попытался было с финкой броситься на Дрона, но кузнец на лету поймал его руку. Она хрустнула, и бандит отчаянно завопил. Финка выпала, а Дрон ударил Баклана в висок так, что тот бездыханным упал на пыльную проезжую часть Аксайской улицы и уже не поднялся больше. «Бановые» бросились бежать, но на Почтовой улице их перехватила другая группа казаков. Финки и кастеты не пригодились на этот раз уркаганам. Избитые, они никуда не ушли с Аксайской улицы до прибытия грузовика с милиционерами. Начальник угрозыска перевернул лицом вверх бездыханное тело Леньки Баклана, коротко сказал: