Читаем без скачивания Дневник. Том I. 1825–1855 гг. - Александр Васильевич Никитенко

— Я готов сделать по-твоему, — сказал государь, — только прежде надо выслушать мнение и других.

— Государь, — попытался вставить Норов, — я боюсь там возражений. Прочие министры не знают дел наших так хорошо. Министерство народного просвещения находится в совсем иных условиях, чем другие министерства.

Записка, однако ж, все-таки пойдет в комитет министров. Все прочие доклады государь утвердил.

Мы с Авраамом Сергеевичем горячо обнялись.

22 декабря 1854 года.

Заходил в министерскую канцелярию. Не добром пахнуло на меня там.

25 декабря 1854 года

Рождество. Был у обедни в министерской церкви, но обедать у министра отказался. Вечером обдумывал речь к столетнему юбилею Московского университета, на который я назначен депутатом от здешнего университета.

26 декабря 1854 года

Узнал о разных против меня канцелярских кознях. Невесело. Второй час ночи. Я было лег в постель, но не спится, хотя я и прошлую ночь провел почти без сна за работой. Мысль шагает далеко, но все, на чем она останавливается, немедленно подергивается туманом грусти.

Что значат успехи каких бы то ни было начинаний в жизни? Прекращение одной тяжкой заботы и призыв к другой, тягчайшей. Это бесконечная смена усилий, труда, строгих бдений и тревог — бесконечная гряда волн, которые поглощают одна другую. Во всяком успехе готовый зародыш беды, которая ждет только минуты, чтобы напасть на вас врасплох и поразить глубже и неисцелимее, когда вы всего меньше ожидаете поражения.

Истинная человечность в том, чтоб в каждом человеке уважать его особенности, его личность — права, призвание и убеждения, если они разумны и законны, и прощать ему, если они незаконны и неразумны. Но, увы! — чем больше узнаешь людей, тем менее находишь их достойными уважения и тем труднее становится их прощать.

И самая продолжительная и самая благополучная жизнь все-таки не более как сон. Ежедневно приходится повторять с Шекспиром: «Как ничтожен, и суетен, и мал деяний ход на свете»!

Самообразование, беспрерывное самоусовершенствование, внутреннее самоустройство в видах возможного умственного и нравственного возвышения — вот великая задача, вот труд, который стоит величайших усилий.

Весьма важная вещь в своем внутреннем хозяйстве — забыть про то, что могут сказать о нас люди, что подумают о нас люди. Кто колеблется от людских толков или прельщается их хвалами, кого одни в состоянии унизить, а другие возвысить в собственных глазах, тот обречен быть рабом и жертвою, тот никогда не вкусит сладости свободы и душевного мира.

Художник истощает все силы ума, чтобы изобразить на полотне или извлечь из мрамора совершеннейший идеальный образ, сделаться творцом изящного создания. Почему же мы не хотим употребить таких же усилий, чтобы создать нечто подобное из самих себя? Разве наша личность такой негодный материал, что над ним не стоит и трудиться?

28 декабря 1854 года

Поутру принялся за речь к московскому юбилею. Работа не ладилась. Вот теперь, вечером, голова начала проясняться, и мысли, как весенние цветы, кой-где пробиваться на почве усталого духа. Тут вдруг, как рой комаров, налетела куча разнообразных дрязг… Но как бы то ни было, а надо вооружиться терпением и мужеством и сделать свое дело…

Юбилей Греча состоялся 27-го, то есть вчера, в понедельник. Я, разумеется, на нем не был. Говорят, народу было много, но ученых и литераторов сколько-нибудь известных — мало. Вот странность однако: государь ничего не пожаловал Гречу. Этого еще не случалось в подобных случаях, и это тем знаменательнее, что в то же самое время Востокову дана Станиславская звезда и лента.

29 декабря 1854 года

Сегодня было публичное собрание в Академии наук, на которое явился и Греч, точно хвастаясь, что вот я хоть и не член академии, однако сама публика меня увенчала. Но вышло нечто для него неприятное. Отчет читал Плетнев. Исчисляя и превознося заслуги Востокова, он особенно на них налег, назло Гречу, которого терпеть не может. Когда Плетнев кончил, встал министр и, обратясь к Востокову, в лестных выражениях поздравил его с царскою милостью. Греч немедленно скрылся.

30 декабря 1854 года

Весь день вел себя как нельзя хуже. Вчера узнал некоторые новости об университетах и так огорчился, что не спал до семи часов утра. Первая слабость. Днем последовали другие в виде тревожного состояния духа и т. д. Пора бы, кажется, усвоить себе более спокойное и бесстрастное воззрение на дела мирские и человеческие. Обедал у Авраама Сергеевича. Вечером А. Н. Майков читал свои патриотические стихи, а потом мы с министром ушли в его кабинет, где я ему чистосердечно высказал мои сомнения. Он старался меня успокоить и прочее. Авраам Сергеевич несомненно добрый, хороший человек, но его слишком легко сбить с толку, а с этим и не министру беда!

Получил от университета бумагу о назначении меня депутатом на московский юбилей, билет на проезд и 44 рубля на расход. Не особенно щедро, но я надеюсь выпутаться с помощью остатка от 1000 рублей, выданных мне недавно. Речь моя написана, а затем уже не трудно приготовиться к отъезду.

1855

2 января 1855 года

Новый год встретил у Авраама Сергеевича. Его, видимо, осаждали тревожные мысли, как и меня, хотя от разных причин. Он предложил мне тост именно за наши думы. Кстати. Я чокнулся с ним, перечокался еще с разными лицами. Вернулся домой около двух часов и застал там еще нескольких добрых друзей, встречавших Новый год с моей семьей. Мы выпили еще по рюмке вина и разошлись.

Сегодня читал у Плетнева мою поздравительную речь Московскому университету от нашего. Ее с жаром одобрили. Позже приехал князь Щербатов, помощник нашего попечителя. Это умный человек. Он отлично знает нашу часть, особенно гимназии, которые он неоднократно осматривал и изучал. Он говорит, что со времени введенных Шихматовым изменений они начали быстро падать. Я не раз пытался внушить Аврааму Сергеевичу желание с ним сблизиться, но тот, не знаю почему, от него пятится.

9 января 1855 года

Сегодня едем в Москву. Семь часов утра. Все готово. К десяти я должен быть у Авраама Сергеевича, а в одиннадцать уже вместе с ним на железной дороге.

17 января 1855 года

Вторник. Вчера приехал из Москвы больной и расстроенный. Была уже половина двенадцатого, когда поезд остановился у цели, вместо девяти, как следовало. Замедление Произошло от вьюги, которая бушевала всю ночь и заметала рельсы.

В Москве я провел неделю. Из Петербурга я отправился с министром. Нам дали особый вагон,