Читаем без скачивания Последний полустанок - Владимир Иванович Немцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опять парадокс. Успех испытаний! Судьба изобретения! Да неужели они могут зависеть от какого-то помощника фотолаборанта? Вздор!
Но будьте терпеливы, Аскольдик. Я еще должен поговорить с Валентином Игнатьевичем.
Мне рассказывали, Валентин Игнатьевич, что вы страшно возмущались фельетонами, где высмеивались темы некоторых кандидатских диссертаций. Встретив в печати критику научной деятельности «последних полустанков» вроде пресловутого НИИАП, вы писали пространные заявления в разные организации с требованием прекратить «травлю честных советских ученых».
Не сердитесь, Валентин Игнатьевич. Советские ученые сделали все, чтобы возвеличить славу Родины. Земным поклоном кланяется им народ. Но ведь дело-то это святое, а потому некоторые ваши поступки кажутся кощунственными, тем более что они продиктованы не интересами науки, а иными, не очень благородными соображениями.
Вы человек умный, и жизненного опыта у вас достаточно, а потому прекрасно знаете, зачем пишутся и фельетоны и даже книги, в которых вы и близкие вам по духу ученые показаны, какими они есть. Их очень мало, однако наука знает примеры, когда один лишний атом чужеродного вещества, допустим в германиевом триоде, делает его никуда не годным.
Мы научились очищать германий, удалять из него вредные для работы примеси. Научимся различать и тех, кто мешает науке двигаться вперед.
А это в тысячи раз сложнее. Неужели, Валентин Игнатьевич, вы думаете, что мне очень приятно вспоминать о вас уже во второй книге?
Так хочется помечтать, без удержу, без предела. Ведь тема-то космическая. Но я придержал мечту и захотел показать читателям, к чему могут привести некоторые эгоистические наклонности, характерные не только для вас. Когда-нибудь люди научатся относиться к этому без лишней снисходительности.
Я не буду напоминать вам о методах, которыми вы пользовались, когда готовили докторскую диссертацию, не стану злоупотреблять вашим временем и рассказывать, какими окольными путями вы добились испытаний вашей «космической брони» и как старались задержать полет «Униона». Если это вас заинтересует, то перелистайте книгу.
Итак, я уже говорил, что вы, Валентин Игнатьевич, и другие близкие вам по духу товарищи частично повинны в неудаче первого космического полета «Униона». Вы помните, что редактор журнала, где собирались печатать статью о ваших работах, возражал против снимков иллюминаторов из «космической брони». Вас это тогда не насторожило? Не заставило хоть чуточку притушить саморекламу? Нисколько! Вы стали действовать через других лиц.
Я очень смущен, Валентин Игнатьевич, что вас, доктора наук, ставлю рядом с Медоваровым, со студентом-первокурсником Семенюком и даже с Риммой, которая сейчас работает официанткой. Но ведь вы все советские граждане. Думаю, что должны понимать всю трудность и сложность нашего времени, когда идет борьба двух политических систем…
Впрочем, я слишком примитивно рассуждаю. Вы морщитесь, и к тому же политика вас вообще не интересует… Тогда попробуем иначе. Есть добро и зло. Ясно, что вы не принадлежите к людям, которые окружили нашу страну авиационными и атомно-ракетными базами, то есть к тем, кто творит зло. Вы стоите где-то посредине.
А в наши дни борьбы за общее счастье это равносильно тому, что вы уже одной ногой в чужом лагере.
Вы презрительно усмехаетесь. Но я и сам чувствую, что вас не убедил. Тогда обратимся к фактам. Будьте добры, прочитайте еще несколько страничек.
* * *
Набатников приехал вовремя. Не успел он пройти в свой кабинет, как Дерябин предупредил, что от Пояркова получена кодированная радиограмма. Он просит вывести «Унион» на другую, более удаленную от Земли орбиту.
— Чем это вызвано? — спросил Набатников.
Дерябин молча указал на сигнальные точки, подтверждающие, что в «Унионе» не все благополучно — пробиты несколько ячеек.
Это было полной неожиданностью для Набатникова.
— Что говорят специалисты?
— Разводят руками, — огорченно сказал Дерябин, и глаза его сердито сверкнули из-под очков. — Доказывают, что теоретически это возможно, но практически сомнительно. Ведь первые спутники как будто бы не сталкивались с крупными метеорными частицами. Правда, там вероятность этих встреч значительно меньше, чем у нашего огромного «Униона».
— Но ведь даже маленькие метеориты оставляют за собой ионизированный след. Хоть это обнаружили?
— Нет. Тут происходит какое-то странное явление. Видимо, Поярков не хочет во второй раз встречаться с метеоритами, превратившимися в спутники.
— О таком превращении я что-то не слышал. Еще одна тайна природы?
Дерябин рассеянно потрогал колючие усы.
— Не слишком ли часто мы на нее ссылаемся?
— А чем ты докажешь обратное?
— В том-то и дело, что это пока гипотеза.
Помедлив, Набатников наконец решился.
— Гипотеза или тайна, но орбиту придется изменить… Действуй, Борис.
Через несколько минут, убедившись, что операция прошла благополучно, Дерябин возвратился к Набатникову.
Он следил за полетом «Униона» по контрольным приборам и экранам. На одном из них, где горели сигнальные точки, Набатников задержался взглядом.
— Кроме этого, никаких особых повреждений не замечено? — спросил он недовольно.
— Техника вся в порядке. Самочувствие экипажа… — Борис Захарович запнулся и огляделся по сторонам, — ну, в общем, так сказать, хорошее. Только вот с Тимошкой. — Он махнул рукой. — Идемте… Сами увидите.
В зале, где хозяйничали биологи, повисла настороженная тишина. Все были удручены и даже несколько обижены, что из-за простой случайности один из важнейших экспериментов оказался незавершенным. Тимошку тренировали много месяцев, он не раз поднимался в высотных ракетах, летал в «Унионе», а сейчас, когда он прекрасно перенес всяческие перегрузки и отлично чувствовал себя при невесомости, когда биологи готовились проверить на этой собаке новые методы, облегчающие существование человека в космосе, что особенно важно для межпланетных рейсов, собака погибла.
На экране, к которому сейчас подошел Набатников, виден был одноглазый пес, добрый друг и помощник человека. В последние смертельные свои минуты он, как
