Читаем без скачивания Лебединая дорога - Мария Семенова

Лаской или таской, а заставят позабыть прежнюю вольность. Быть им за щитом и под рукою у более сильного. У того, кто надежно сумеет оборонить от врага, но и мзды за это потребует немалой. Ну то есть в точности так, как сам конунг обошелся с финнами Барсучьего Леса.

И понял сын Ворона, что весь его путь в чужую страну был подобен скитаниям заблудившегося в чаще лесов. Все вперед и вперед шел тот человек, но лес вокруг только делался гуще. А когда вовсе выбился из сил, то вместо приветливого огонька впереди вдруг увидел, что описал полный круг и вернулся к своей прежней стоянке, к потухшим углям, к холодной золе кострища…

Халльгрим думал долго. Но наконец явился к Чуриле и сказал так:

— Я вовсе не отказался бы, конунг, этим летом съездить навестить свою страну. А то я стал уже забывать, как выглядят черные скалы, когда над ними зацветает шиповник. Я сходил бы одним кораблем с женой и Торгейром и не стал бы задерживаться надолго. Отпустишь ли?

Чурила поглядел на него и тоже впервые отчетливо осознал кое-что, ранее ощущавшееся лишь подспудно. Хорошо ли на сухом берегу морскому орлу, лакомому до рыбы? Да поглядеть один раз на урманина, когда ветер доносит хриплый крик чаек…

Он сказал Халльгриму:

— К осени ждать стану. За данью пойдем.

Когда Виглафссон в тот день возвратился домой, его, сурового, малоразговорчивого, еле признали. На другое же утро вытащили из сарая черный корабль. Спустили его на воду и принялись готовить в поход. И тому, кто всходил на его палубу, уже казалось, что не легкие речные волны колебали драккар, а тяжелая зыбь далекого океана…

Видга смотрел на все это с городской стены. И судорога сводила его пальцы на древке копья. Проболтался он только Смиренке:

— Я не такой могущественный вождь, чтобы отпрашиваться у конунга. Но когда-нибудь я им стану!

Так случилось, что гонцов хана Кубрата первыми встретили халейги.

Они уже наготовили в дорогу припасов: муки, зерна, соленого и вяленого мяса. И в погожий денек выбрались на реку проверить, хорошо ли перенес зиму старый черный корабль.

Широкая Рось приняла их радостно. На север, на север летели над нею разорванные облака! Порою солнце скрывалось, и тогда река сердито чернела, нетерпеливо требуя ласки и тепла. Но летучая тень скользила вперед, и полосатый парус вновь вспыхивал в солнечном луче.

Драккар бежал ровно и быстро… Время могло истереть веслами его гребные люки и притупить клыки носового дракона, но старый скакун сохранял прежнюю стать. И рука Олава Можжевельника, сидевшего на высоком сиденье у правила, была тверда, как всегда. Он-то, Олав, и разглядел на том берегу всадников, ездивших вдоль воды туда-сюда и махавших руками кораблю.

Он указал на них Халльгриму. Сын Ворона только пожал плечами, обтянутыми черным сукном. Узнать булгар было нетрудно. Другое дело, объясниться с ними он не сумел бы за все золото конунга хазар.

Но на его драккаре был Хельги, а рядом с Хельги сидел князь Радим, пожелавший побывать на боевом корабле. Слепого князя еще водили под руки — был слаб. Хельги помог ему подняться. Радим крикнул на берег по-булгарски, и его голос был звучен, почти как прежде.

Всадники отозвались немедля. Радим перевел:

— Дядя хана Кудряя к Чуриле Мстиславичу по делу какому-то приехал. Тебя, Виглавич, признали, перевезти просят…

Халльгрим еще не видел степных воинов в деле. Но десяток булгар, пусть сколь угодно отчаянных, никак не могли наделать на драккаре особой беды.

Халльгрим коротко кивнул головой. Корабль подогнали к берегу, поставили на желтый песок и бросили сходни.

Булгары возвели своих коней на драккар с таким невозмутимым достоинством, точно привыкли делать это ежедневно.

Один из них был старше годами и наряднее одеждой. Белый чуб, знак высокого рода, спускался у него с выбритой бронзовой головы. Седые усы свисали на грудь. Сверкал бляшками богатый боевой пояс, гордость степняка… А уж конь мог посрамить любого: огненной шерсти и наверняка такого же нрава. Хозяин не доверил его чужой руке, повел по сходням сам. Конь настороженно нюхал смоленые доски, покачивавшиеся под ногами. Булгарин не торопил его, давал привыкнуть. И мало-помалу конь освоился, забыл недоверие и страх.

Хельги на ухо Радиму описал старого воина. И князь поднялся вновь, приветствуя его как равного себе:

— Здрав будь, Булан, светло сияющий в спорах мужей! Тучны ли нынче стада твоего славного племянника, хана Кубрата?

Булгарин отвечал так:

— Мой родич хан шлет привет своему союзнику, хану славов, и всем его всадникам и призывает на них милость вечного неба. Он желает, чтобы его земля и твоя, младший хан, оставалась всегда плодородной, а стада не ведали мора.

Он видел запавшие веки Радима, но не позволил себе опуститься до жалости, унижающей храбреца. И только в зорких черных глазах Булана Хельги причудилось нечто вроде досады: каким воином оскудели бранные поля!

А князь Чурила Мстиславич в ту пору был занят делом совсем не княжеским, не воинским: баловался с сынишкой. Гридни постарше, давным-давно деды, снисходительно посмеивались. А боярин Вышата, совсем было подобревший, Преисполнился новой неприязни. Не иначе, ревновал, мечтая о собственных внуках…

Но Чуриле дела было мало. Внук колодезника вырастет уже истинным княжичем, без подмесу. Воином у воина-отца, будущим князем. А назвали его — Мстислав.

Счастлив был Чурила сверх всякой меры. И, даже выйдя в гридницу навстречу послам, не выдержал, улыбнулся. Руки хранили тепло детского тела.

Поговорит с булгарами — и скорей снова туда.

Строго глянул на сына старый князь — эх, мальчишка еще! Но тот сам уже подобрался, посерьезнел. Светлые глаза потвердели, ладонь оперлась на стоящий в коленях меч. Шрам лежал на лице, от волос надо лбом до подбородка.

Из двух городов сидели в гриднице бояре. И князья впервые возглавляли их все втроем — двое кременецких и с ними Радим.

Давно бы так!

Хан Кубрат дорогих даров не прислал. Только провели по двору несколько безупречной красы жеребцов, покрытых шелковыми коврами вместо попон.

И речь старого Булана, не в пример беседам хазарских послов, оказалась коротка.

Хану Кубрату нужна была помощь.

Видать, царь хазарский не надеялся более приманить или примучить словен… Да и жили они от него мало не вдвое дальше булгар. И не словенин — заложник Органа сбежал восвояси. Вот и двинулось на Кубрата великое войско.

Частью хазарское, частью наемное. Шли в нем и печенеги-кангары, опять подкочевавшие с востока. Не отправь их хакан походом — точно принялись бы грабить самих хазар… Обещанное золото не надолго превратило их в друзей. Шел отряд барсилов — южных соседей и родичей хазар. И даже аль-арсиев, царских любимцев, не обошли стороной сборы и поход.