Читаем без скачивания Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!» - Рудольф Риббентроп

Из этого «менталитета осажденной крепости», сложившегося, понятным образом, после Первой мировой войны под диктатом Версаля и впечатлением совершенного окружения обезоруженного рейха, он видел в каждом отклонении от своей «идеологической» линии внутреннюю опасность и с этим внешнюю угрозу. Эта опасность, по его мнению, привела в Первую мировую войну, в конечном итоге, к уменьшению боеготовности и инициировала поражение. «Менталитет осажденной крепости» всегда рождается в определенной бедственной ситуации, то есть в ситуации слабости. Можно вполне признать за Гитлером и его правительством эту чрезвычайную ситуацию в момент прихода к власти, когда он безжалостно громил коммунистические кадры и сажал их функционеров. Коммунисты являлись рукой империалистической и агрессивной иностранной державы, для предотвращения наступления которой выступил Гитлер.

Против быстрого разгрома коммунистических организаций внутри страны возникло мало возражений. Веймарская республика не смогла сделать этого; и оттого-то, не в последнюю очередь, едва ли кто-либо пролил слезу по ее партийным дрязгам. Гитлер, без сомнения, превысил свои конституционные права, придя к власти. Но, по крайней мере, закон о чрезвычайных полномочиях был принят в рейхстаге большинством голосов, включая голоса Брюнинга, Теодора Хойса и других. Государственный муж использовал бы эти чрезвычайные права в бедственной ситуации с большой осторожностью. Образ врага в лице коммунизма послужил бы ему в качестве основы для того, чтобы завоевать и сплотить за собой различные слои общества. Против большевизма и за немецкое равноправие, то есть за готовность к обороне против советского большевизма, можно было, как уже говорилось, выиграть поддержку всех социальных групп в Германии, в первую очередь кругов, на которые Гитлер должен был опереться, если он хотел добиться своей внешней политикой немецкого равноправия. Хотя эти руководящие круги в вермахте, администрации, экономике, науке и, не в последнюю очередь, в церкви и не принадлежали с самого начала к сторонникам Гитлера, все же они видели в нем — во всяком случае, первоначально — предпочтительную альтернативу коммунизму. Гитлер не мог не знать, что он зависит от этих ведущих групп рейха. Лояльность «этаблированных элит» являлась абсолютной необходимостью. О «замене» ведущих групп нельзя было и думать ввиду цейтнота, в котором находился Гитлер в силу вынужденных внешнеполитических обстоятельств, сложившихся не по его вине.

Ни один политик не может реализовать свои политические идеи без преданности элиты, занимающей в его смысле ключевые позиции. Это особенно верно для затруднительного положения. Возникает искушение вспомнить Великого курфюрста и его преемников, жестко структурировавших устройство своего государства в соответствии с ясной концепцией. Они утвердили авторитет короны как «rocher de bronze» («бронзовую скалу»), но наряду с этим обязали дворянство — в те времена сословие — носитель государственности — путем замещения административных и офицерских должностей исключительно представителями этого сословия и связали его присягой себе. Экономическая база дворянства была обеспечена. За это члены данной касты должны были верой и правдой служить монарху, также и умирать за него. Быть слугами государства являлось как преимущественным правом, так и обязанностью членов этой касты. Это объединяло ее с монархом; кроме того, также и тот же самый образ жизни и те же самые взгляды на жизнь. Они ощущали, как и правитель, свой долг перед вышестоящим принципом государства, то есть общественного блага. Они идентифицировали себя с государством в лице монарха.

Конечно, это ни в коей мере не было самоочевидным. Первоначально, то есть в средневековой истории, низшее дворянство в целом выступало против аристократии в лице земельных князей. Когда первый Гогенцоллерн, бургграф Нюрнберга, получил в лен марку Бранденбурга, он захватил с собой в дорогу на север две так называемые кулеврины, огромные пушки, стрелявшие соответствующими ядрами, способными пробивать толстые стены. Дворянство в Бранденбурге не слишком-то «ожидало» своего нового князя. С двумя кулевринами он, первым делом, разрушил замок господ фон Квитцов во Фризаке, чтобы заслужить уважение к себе. Мальчишкой я бывал в пивном подвальчике ратуши Кенигсберга в Восточной Пруссии, носившем название «Кровный суд», так как на этом месте Великий курфюрст приказал повесить пятерых заговорщиков из восточнопрусского лена во главе с неким господином фон Калькштейном. Его потомок сдавал вместе со мной в 1939 году экзамен на аттестат зрелости. Повешенного Калькштейна, говорят, украшал сильно изогнутый орлиный нос; его потомок, что интересно, был благословлен подобным же характерным носом. Он был как симпатичным товарищем, так и прекрасным наездником. К сожалению, он тоже погиб на войне. Я хочу указать этими замечаниями на значение отношения элит к носителю верховной власти. Полнота власти Гитлера соответствовала, даже превышала во многих отношениях полноту власти абсолютного монарха, но именно поэтому он был зависим от лояльной команды в руководстве.

Гитлер, однако, не был тем государственным деятелем, который, следуя традиции прусских королей, склонил бы ведущие слои рейха к идентификации с установленными им целями внешней политики, чтобы они последовали за ним на опасном пути, каким он должен был пойти. Стоит заметить, не для того, чтобы достичь «мирового господства», но чтобы утвердить более-менее безопасное существование рейха в центре Европы. Для этого сложились, по сути, наилучшие условия. Чрезвычайный кризис, в котором находился рейх к моменту прихода Гитлера к власти, а именно страх быть поглощенным волной большевизма, подготовил широкие круги для того, чтобы вновь начать с нуля. Этим нужно было воспользоваться.

«Вождь — государственный деятель» должен был бы осознать эту задачу. Ее решение являлось необходимым условием для того, чтобы действительно быть в состоянии сконцентрировать все силы на поставленных им целях. Однако этот «фюрер» был визионером, создавшим для себя антимарксистскую картину мира и верившим в то, что, не изменив, как это называлось, «мировоззрения» людей, нельзя добиться успеха в борьбе против «большевистско-еврейского» интернационализма. С нетерпимостью провидца он попытался обратить немецкий народ в свою веру, неоднократно вступив при этом в конфликт с этаблированными группами в обществе, в которых он нуждался и которые, по сути, были вполне готовы присоединиться к его внешнеполитическим целям. Из-за этой нетерпимости и, сверх того, проникнутости уже описанным менталитетом осажденной крепости, навязыванию его мировоззрения придавался нажим методами тайной полиции. Это, в конечном итоге, привело к правовой неопределенности, в такой форме на долгое время в развитом государстве нетерпимой. Опасность ареста без суда и возможности правовой защиты, генерирует правовую неопределенность, которая, в конечном итоге, должна была привести к подрывной деятельности!