Читаем без скачивания Штурм Брестской крепости - Ростислав Алиев

* В скобках — потери в офицерском составе.

** 23 или 24 июня передовой отряд корпуса вступил в бой в районе Слоним — Барановичи. Большие потери понесли участвовавшие в нем подразделения 45-й дивизии (убито 15 солдат и 2 офицера). Неясно, учтены ли они здесь.

*** Без учета 34-й дивизии.

Данные о потерях 45-й дивизии вызывают много вопросов.

Прежде всего — откуда 24 июня столь большое количество солдат, пропавших без вести? Может, это те, что остались не найденными к моменту подачи донесения за 24 июня? Если же это пропавшие именно в этот день — то неясно, где был столь жестокий бой, приведший к таким потерям. Интересно и то, что количество раненых 23 и 24 июня фактически сравнялось или же превышало показатель от 22 июня, день наиболее ожесточенного боя в крепости[1208].

…Последние часы обороны «Дома офицеров» и пкт 145 описывать сложно: слишком мало данных. Герхард Эткен, этот столь долгожданный успех в KTB дивизии, обозначил кратко: «Утром, штурмовые группы I.R.133 и А.А.45 берут еще по одному гнезду сопротивления (укрепление 145 и „Дом офицеров“), причем особенно пригодными оказываются группы саперов-подрывников. Захвачено в целом 450 пленных».

Из KTB неясно, когда началась атака. «Утром» — понятие слишком расплывчатое. И если быть точным, то взятие обоих очагов сопротивления завершилось лишь во второй половине дня…

Итак, утром 26 июня началась последняя атака на «Дом офицеров». Но сейчас это уже был не штурм пехотой — зачем? В дело вступили саперы. Фрайтаг лишь прикрывает их отряд, готовящий большой подрыв на крыше «Дома офицеров» (они готовятся подорвать помещения, примыкающие к Трехарочным), а фон Паннвиц — ждет, когда те произведут подрыв вала пкт 145.

По-прежнему идет из окон и амбразур укреплений ожесточенная стрельба — их защитники не собираются сдаваться. Один из саперов убит, один — ранен[1209]. Однако заметно, что сопротивление отчетливо ослабло, «противник испытывает сильную нехватку оружия»[1210].

Одновременно саперы ведут ремонт подъездных путей к мосту, рядом с КП батальона, приводят технику в исправное состояние. Сейчас, после отправки, по приказу дивизии 1/46, их силы уменьшились.

Незадолго до полудня[1211] страшный взрыв потряс казарму 33-го инженерного полка. «Большой подрыв», тщательно подготовленный саперами, удался[1212] — сразу у нескольких отсеков обрушилась выходящая во двор стена второго этажа. На одном из участков она рухнула практически полностью, на всю свою высоту, вместе с перекрытиями, похоронив под обломками многих защитников.

B. C. Солозобова обрушение застало спящим: «Когда пришел в сознание, никак не мог понять, что со мной: глаза не видят, во всем теле боль, движения рук не ощущаю. Наконец наступило просветление. От радости я хотел встать, но подняться не смог, потому что оказался заваленным обрушившимся от взрыва сводом»[1213].

От ужаса бойцы, оказавшиеся в подвергшихся подрыву помещениях, стали выпрыгивать наружу, сдаваясь в плен пехотинцам Фрайтага. Из последних сил из подвалов стали выкарабкиваться и раненые. Среди обломков лежали многочисленные контуженые, потерявшие сознание. В плен сдалось около 80 человек.

Однако в восточной части бойцы еще держались[1214]. У них еще оставались патроны — и защитники продолжали отстреливаться, понимая, что их «Варягу» настал конец. Ни Зубачева, ни Фомина среди них нет: оба командира остались под обломками[1215].

Одновременно произведены подрывы и на валу пкт 145 — но здесь, в подземных казематах, прикрываемые последними патронами еще оставшихся защитников «Дома офицеров», красноармейцы не сдавались. Более того — разведотряд несет потери: 1 убитый и 1 раненый[1216].

13.45. Но вот закончилась оборона, и на пкт 145 — фон Паннвицу здесь сдалось 54 человека[1217].

Последние минуты «Дома офицеров». Что происходило тогда? Большинство готовилось принять выбор — плен или смерть: «Двое бойцов покончили жизнь самоубийством, предпочитая лучше собственную пулю плену»[1218]. Абрам Гордон, товарищ Ивана Долотова, понимая, что ему, еврею, в плену не выжить, спрятался в развалинах, надеясь просидеть до темноты. Искали себе убежище и другие — ночью, когда немцы снимут оцепление, можно попытаться уйти.

Между 14.15 и 15.00[1219] «Из центра крепости из-за взрывов примерно 60 русских выбежали на Северный остров и сдались в плен. По их словам, остальные 200 нашли смерть от взрывов»[1220] — так окончилась эпопея «Дома офицеров».

Разведотряд занял пкт 148[1221] и Трехарочный мост.

В этот день при допросах пленных штабом дивизии делается вывод, что «сорок пятая» боролась против особо подготовленных и политически обученных русских солдат. «Так же, как подтверждается и более поздними наблюдениями, в крепости находилась школа ГПУ», — отметил в KTB Герхард Эткен, чье-то быстро разошедшееся и оказавшееся как нельзя вовремя объяснение затянувшейся «зачистки».

…Раскопки завалов казармы 33-го инженерного полка начались сразу же — их под контролем солдат Фрайтага проводили недавние защитники «Дома офицеров». B. C. Солозобов был одним из тех, кого удалось извлечь из завала: «В голове шумело. Вдруг слышу около себя крик: „Рус!“ Меня освободили от кирпичей и щебня двое наших бойцов, тут же стояли немцы…»[1222]

Другие группы пленных начали хоронить трупы, за эти дни во множестве скопившиеся на поле боя. Вспоминает С. М. Кувалин: «Фашисты обыскали нас, отобрали все личные вещи и, отделив группу человек в 20, велели убирать трупы на этом участке. Мы собирали и хоронили павших советских бойцов без разбора и регистрации в первой ближайшей воронке. Трупы разложились, дышать было тяжело. Немецких солдат клали в груды, вынимали все документы, жетон отдавали офицеру, который стоял в стороне с флаконом одеколона в руках»[1223].

Вероятно, именно благодаря вовремя начавшимся разборкам завалов удалось спасти многих защитников, сразу же становившихся пленными. Здесь же были найдены и Фомин с Зубачевым. К моменту подрыва уже раненные, при обрушении на них перекрытий они вновь серьезно пострадали — Зубачеву пробило голову, Фомину разбило всю левую половину лица[1224].

Оба командира «Дома офицеров» не дожили до освобождения. Фомина, выданного приписниками, расстреляли в тот же день, Зубачев умер в 1944 году от туберкулеза в офицерском лагере в Хаммельсбурге.

Считается, что Фомин погиб у Холмских ворот, где сейчас установлена мемориальная доска. Однако А. М. Филь, плененный в тот же день, со ссылкой на мл. лейтенанта Будника, ст. политрука Монжаренко и других защитников, приводит другую версию смерти комиссара Цитадели. Согласно ей, Е. М. Фомина расстреляли у первого форта по пути через деревянный мост от крепости к Тересполю, у сборного пункта военнопленных[1225].

…В тот день солдаты Герштмайера вошли в подвал овощехранилища (бывшего порохового погреба). Там, в углу подвала, утоляя жажду льдом, на доске, единственном более-менее сухом месте, еще с утра 22 июня лежал шестилетний Леня Бобков. Он был настолько измучен, что даже не смог пошевелиться, когда в подвале открылась дверь — на ее фоне появился силуэт человека в каске. Зашедший в подвал немецкий солдат включил фонарик — Леня лишь зажмурился, когда луч, бегавший по стенам, коснулся его лица.

Немец, нагнувшись, поднял Леню, обнявшего его за шею, и вынес из подвала, туда, где несколькими днями ранее погибла вся семья Бобковых — об этом мальчик и пытался рассказать солдату. Впрочем, тот вряд ли знал русский язык…

Леня не смог встать на ноги и тут же упал ничком, когда солдат поставил его на землю. Тогда тот опять подхватил его на руки и понес к стоявшей поодаль, у ДНС, санитарной машине, собиравшей раненых. Здесь его, имеющего 13 осколочных ранений, впервые перевязали — незабинтованными остались только голова и правая рука! Спасший Леню немецкий солдат, куда-то сбегав, вручил ему кулечек конфет-подушечек…

Мальчика отвезли в городскую больницу Бреста — в больницах сын младшего лейтенанта Бобкова проведет четырнадцать месяцев, выйдя лишь осенью 1942 г[1226].

В марте 1951 г., при разборе завалов «большого подрыва», специальной воинской командой будут найдены среди ржавого оружия останки 34 защитников «Дома офицеров». Там же, среди костей, перемешанных с кирпичами — орден Красного Знамени № 12140, бархатное шефское знамя 84 сп от коммунистического Интернационала, полковая печать. И множество обрывков бумаг — конспекты по истории ВКП(б) и новой истории, «Красноармейский политучебник» бойца Михаила Кукушкина и переписка пограничника Вагана Григоряна с директором 179-й школы Дзержинского района Баку. Вот — ставший известным всей стране «Приказ № 1»… А бумаг неизвестных, их множество — рваных, плохо читаемых. Как дела дома? Как растет кутька? Как там хлеб? А брат — как? Не горюй мама, я скоро приеду… Карандаш и чернила, в линеечку и клеточку, легкие, как пепел, невесомые обрывки испепеленных жизней.