Читаем без скачивания Ледяная царевна и другие зимние истории (сборник) - Лада Лузина

– …у меня дурное предчувствие. Мне не нравится история с Ромчиком, с елкой.

– Почему?

– А скажи, почему из всех древних идолов лишь Велес – бог нижнего мира стоял в Нижнем Городе отдельно от всех? Остальных богов воздвигли там, наверху, – указала она парящую в белом небе «луну» Андреевской церкви, венчавшую Верхний Киев, – на главном капище, рядом с теремом князя Владимира.

– Я помню, Маша… Перун, Макош, все дела – материал первого курса. К чему все это? Что тебя беспокоит? Что, кроме наших отношений… – Мир не просто знал ее чувства, будучи нежитью, он чувствовал то же, что и она.

– Я поступила хуже, чем первокурсница… как первоклассница. Вчера, на солнцестояние, мы кормили Деда Мороза.

– По классике, зазывали его на кутю?

– Именно так… Это и сбило меня. Ты прав, Мороза издавна на кутю зазывали, и в Украине, и в Белоруссии. И все эти слова «Дед Мороз, Новый год» – все так привычно, безобидно, как в детском саду, – за три предложения Маша разжаловала себя до первой ясельной группы. – Мы словно, взявшись за руки, звали Деда Мороза. А потом к нам пришел Дашин папа, мы пели и танцевали…

– В общем, все хорошо.

– Не очень. Не важно, кто к нам пришел… Важно, кого мы на самом деле позвали? И что мы ему пообещали? Не помнишь, случайно, что приносили в жертву Велесу?

– Я не слыхал о человеческих жертвоприношениях, – отлично понял ее опасения он. – Думаешь?..

– Типичная ошибка людей. Дед Мороз для нас что-то безобидное, почти игрушечное… и, боюсь, мы доигрались. Велес считался нижним богом не потому, что стоял на Подоле, в Нижнем Киеве, а потому, что нижний мир – это преисподняя. И Велес, Карачун – бог подземного мира.

– Наш местный Аид.

– И Даша верно сказала: когда он приходит, всем может прийти Карачун. И один человек уже чуть не погиб.

– Упавшая елка могла быть случайностью.

– Случайностей не существует!

– Согласен. Будем искать другие признаки. – Мир Красавицкий внимательно посмотрел направо, затем налево. Обернулся к Маше и ласкающим жестом отряхнул снег с ее плеч. – А знаешь, что я думаю? Если даже вчера вы позвали на ужин персонально бога Велеса – это не страшно… Велес был покровителем скота. Скот в понимании древних – богатство. Скотьего бога Велеса отождествляли с прибылью, с золотом. И в Нижнем Городе он стоял потому, что именно здесь плыли по Днепру торговые корабли, на Подоле издавна совершали торговые сделки, а перед тем приносили жертвы Велесу, чтоб разбогатеть… Крестьяне оставляли ему после жатвы немного колосьев, велесову бородку.

– Я знаю, из нее иногда делали рождественский дидух, древо предков…

– И еще, насколько помню, в «Слове о полку Игореве» песнетворца Бояна называют «велесовым внуком». Так что Велес – еще и бог творчества, стихосложения.

– Бог торговли и искусства – не очень логичное сочетание…

– А еще его именем, как и именем Перуна, клялись наши князья – можно сказать, он один из двух главных мужских богов. Возможно, потому, что успешно воевать и успешно торговать награбленным в мирный период было всегда очень важно. – Мир засмеялся.

Маша нежданно обиделась:

– Что смешного?.. Ты разве не чувствуешь? Для меня все серьезно!

– Я чувствую… и слышу, и вижу. А ты не видишь.

– Чего я не вижу?

– Того, что вижу я… Я не вижу ничего плохого в том, что вчера вы позвали духа богатства… Посмотри вокруг. Это древнейшая киевская традиция! – Мир подмигнул куда-то вправо.

И Машины напряженные губы невольно оттаяли, растеклись в умильной улыбке:

– Мир, до чего ты умный… Я – дурында! Вот почему здесь проводят парад Морозов… Вот оно, вот капище Велеса… Вот истинный дом Дедушки Мороза!..

Машина красная варежка полетела туда, где по левую руку философа Сковороды скромно стоял двухэтажный ампирный желтенький дом с колоннадой, отмеченный памятной табличкой с лицом венгерского пианиста Ференца Листа, выступавшего в стенах знаменитого некогда и ныне забытого Контрактового дома.

– Вот тебе и песнопевец Боян… Вот тебе и бог торговли… Вот и не верь после этого! – Давно уже младшая из Киевиц не ощущала такого свистящего провала во времени.

«Распалась связь времен», – сказал однажды Шекспир, и связь постоянно распадалась, разрывалась в клочья бездарными потомками – и крайне редко так, как сейчас, древнейшая история, прошлое и современность сплетались в единый и цельный рисунок.

Маша словно увидела, как у нее на глазах древний бородатый языческий идол из толстого колонноподобного древа превращается в здание с четырьмя белыми колоннами, каменные ступени жертвенника обращаются в ступени к центральному входу с фронтоном… а по ступенькам спешат шелковые туфельки, привлеченные звуками велесовых внуков, несут мешки с червонцами, шкатулки с ассигнациями и векселями, чтоб продавать, покупать, играть, петь и плясать и во славу древнего бога.

– Щелкнешь?.. – игриво подначил ее Мирослав.

– Мы ж не одеты, – заколебалась студентка-историчка.

Но ее полуоткрытые губы, глаза, загоревшиеся жаждой путешествий во времени, зардевшиеся щеки выдали младшую из Киевиц – единственную из Трех, способную перемещаться в Прошлое Города по щелчку пальцев.

– Ну, щелкни… Никому там не будет дела до наших нарядов. На крайняк все решат, что мы китайцы.

– Китайцы? – Она засмеялась. – Ты скажешь… – Маша сорвала варежку с правой руки, размяла пальцы, навела взгляд на Андреевскую, почти стертую быстрым белым ластиком снега, и сотворила решительный и громкий щелчок, одним звуком свидетельствующий, как ей самой хотелось, презрев все опасения, увидеть невиданное…

Висевшая в небе Андреевская церковь осталась стоять на месте.

Небо же словно подпрыгнуло, низкие тучи рассеялись – зимний день был погожим и солнечным. Подольские дома словно разом прижались к земле, выполнив неслышимую команду «лежать»: исчезли все многоэтажные здания, и сразу выросли – вытянулись, как устремленные к солнцу цветы, золотоглавые церкви.

И казалось сейчас, в XIX веке, что небо Подола лежит на золотых куполах и крестах Братского Богоявленского монастыря, Свято-Екатерининского храма и церкви Успения Богородицы Пирогощи, держащих небесный свод, как христианские атланты.

Кроме неба Маша не увидела почти ничего, только множество спин – Контрактовую захватила толпа. Польская, украинская, русская, немецкая, венгерская, турецкая речь, стихи зазывал, громкий торг, ссоры и ругань заложили многоголосицей уши…

То шумели, кричали, гудели легендарные киевские Контракты – международные ярмарки, приуроченные к давним и именно зимним праздникам! Контракты, сделавшие со временем сонный богомольный, богоспасаемый Киев третьей столицей и первой сахарной столицей империи – и сталось это, когда контракты начали заключать тут, на Подоле, на капище древнего Велеса – в Контрактовом доме, где подписывались и оформлялись миллионные сделки по продаже партий зерна, сахара, лесов и имений…

Мирослав исчез – испарился. Маша стояла совершенно одна в подвижной толпе ярмарковичей, женщин в пестрых народных платках и больших кожухах, мужчин в высоких шапках, армяках и польских кунтушах. Мимо, как по заказу, прошел тонкоусый китаец в куцем смешном пальтеце и круглой, припорошенной редкими снежинками соломенной шляпе, мелькнул турок в феске… В пестроте контрактов ее джинсы и длинное черное пальто впрямь не могли привлечь внимание людей.

Ей следовало все же пробраться – протиснуться к базару, походить по ярмарке, купить себе знаменитый «веселый пряник»…

Мир Красавицкий материализовался из воздуха с расписным потешным пряником в руках.

– Держи, – протянул он ей гологрудую пряничную деву-русалку, – остальные были уж совсем неприличными… Скажи, удобно со мной? Став человеком, я не буду слышать твои чувства. Не смогу принести что-то за пять секунд, перейти любую преграду…

Маша приняла пряник, но не приняла аргумент и демонстративно откусила русалке пышнокудрую голову.

– Как тебе тут?

– Ничего не вижу, – пожаловалась она.

– Давай… – Он легко приподнял ее, посадил себе на плечи, и она увидала гудевшую роем золотоносных велесовых пчел легендарную подольскую ярмарку, где гуляли еще Гоголь, Шевченко, Мицкевич и Оноре де Бальзак.

Сотня ярких балаганов с артистами, циркачами и фокусниками, палатки и шатры с красными китайскими фонариками, увешанные сосульками деревянные крыши рундуков, где продавались бумажные лаврские иконки и неприличные пряники, литографические виды Киева и «киевское сухое варенье», пиво и памятные тарелки, коляски, корзинки, крестики, межигорский фаянс, фарфоровые статуэтки Папы Римского, мыло с кумариновой отдушкой.