Читаем без скачивания Женщина с большой буквы «Ж» - Эльвира Барякина

Русский район Брайтон-Бич казался здесь сиротой в гостях. В магазинах — те же советские тети, в газетах — та же чушь, перевернутая с ног на голову. Мы с Кегельбаном все смеялись над местными витринами: «Айскрим: Ванила & Карамел флавор[3]». Кой черт писать по-русски английские слова?

Опять воскресенье. Мне осточертело сидеть дома и я решилась на вылазку. Солнце, яркость, цветы… У соседа из клумбы росли две березки — тоненькие, жалкие какие-то… Как там мой «Вагонник» поживает? Как мама? Как сестра?

Улицы были пустынны — лишь изредка машина проносилась и исчезала за поворотом. Я бродила целый час, но так никуда и не дошла: кругом только домики, домики, домики… Не хватило терпения — повернула назад.

Двери везде стеклянные, замки условные — приходи кто хошь, бери что хошь.

Баба Капа нас не любила. Мы ржали по вечерам, а у нее — мигрень. Она звала батюшку освящать дом, а мы ему руку не целовали. Поп пел, мы приплясывали: у нас где музыка — там дискотека.

Мою свекровь Капа доводила тем, что выкидывала продукты. Груши полежат три дня — выбрасывает. А зачем брала? Мы в Союзе из-за них по пять часов в очереди давились.

Димочка просил у нее машину — не давала. Ругалась, что мы у нее на шее сидим, а сама на работу не пускала: за иждевенцев ей полагались налоговые льготы.

Однажды Аделаида сказала Капе:

— Они отправят тебя в дом престарелых. Все деньги заберут, а тебе ни цента не оставят.

Баба Капа начала кричать. Соседи шарахались от нас: она им говорила, что мы у нее по шкафам лазаем и ищем золото.

Через месяц мы с Димочкой переехали в Брайтон-Бич.

КАПИТАЛ

1900–1998 гг.

Баба Капа родилась в 1900 году. Жила как все: стояла за керосином, ходила на танцы. Чтоб скопить на приданое, вышивала бирки «Собственность Николаевской Железной Дороги».

Но тут грянула революция, и Капина судьба враз переменилась.

Полковник Егорский, известный на весь фронт храбрец и кокаинист, разглядел Капу в синематографе. Целый год они вместе спасали Россию, но потом Егорский плюнул на это дело и застрелился.

Капе срочно пришлось влюбиться в армянина Гогу. Гога, конечно, не мог сравниться с его высокоблагородием: он сморкался при дамах и передавал им вшей. Но зато он служил по интендантской части и в его вещмешке всегда было сало.

Когда колчаковцы докатились до Тихого океана, Капа поняла, что на Гоге далеко не уедешь. И тут ей подвернулся Доналд, сержант союзнической американской армии. Красивый, беленький — как цветок-подснежник. Вскоре Капа жила в городе Лонг-Бич, штат Калифорния. За время войны она так пропиталась боевым духом, что по инерции начала воевать со свекровью. Первой и единственной жертвой этих баталий стал Доналд: после очередной ссоры он выбежал из дома и попал под авто.

— Я до сих пор виню себя! — грустила Капа шестьдесят лет спустя. — Ведь он меня от гибели спас!

За рулем сидел видный голливудский актер и, чтобы избежать скандала, вдове оплатили не только гроб, но и моральные страдания.

На похоронах Капа встретилась с адвокатом ответчика.

— Староват он был для меня… Да молодые тогда все без денег ходили. А я нищенствовать не собиралась.

По счастливой для Капы случайности, Великая Депрессия совпала с сухим законом: народ хотел с горя пить, а пить было нечего… Выпросив у нового бой-френда денег, Капа открыла кафе, в задних комнатах которого наливали виски.

Сел за это адвокат. Срок ему впаяли приличный, ждать не имело смысла.

Следующий Капин муж, летчик-истребитель, погиб в Нормандии. От него ей досталась военная пенсия и компания по уборке мусора.

Воюя за подряд в муниципалитете, Капа познакомилась с владельцем конкурирующей фирмы — чернобровым красавцем Гектором, на двадцать лет ее моложе. Они соединили усилия и сердца и стали королями мусорного бизнеса на побережье.

— Но этот был кобель! — хмурила брови Капа. — Я как-то зашла в офис, а он с секретаршей обнимается.

— И что? — спросила я.

— Ну что, набила морды обоим… После этого Гектора уже никто красавцем не называл.

На восьмом десятке Капа решила сменить веру с иудаизма на что-то более христианское. Она числилась прихожанкой у православных, у баптистов, у католиков и даже в Арабской объединенной церкви. Ее везде принимали с распростертыми объятьями, ибо на счету у Капы скопилось три миллиона.

Но старушка не оправдывала людских ожиданий:

— Все, что я имею, мне дал Господь! — говорила она. — А подарки назад не возвращают.

Детей у Капы не было. Ее завещание переделывалось, наверное, раз сто. По настроению, в список наследников вписывались: Республиканская и Демократическая партии, зоопарк, Аделаида, Аделаидины дети, дети Капиных мужей, Кегельбаны, хор мальчиков, школа фигурного катания и даже я.

Капа умерла от воспаления легких в госпитале Святого Бенедикта. Прочитав старушкино завещание, я позвонила Кегельбану.

— Ты чего на Капины похороны не явился?

— Что я идиот, что ли?

— Видать, да. Она завещала все тем, кто пришел.

Нас было двадцать человек. Я, могильщики, священник и куча докторов с супругами.

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

19 ноября 2005 г.

Мама приехала! Каждый год, встречая ее в аэропорту, я волнуюсь. Она стареет, и это видно, но какой-то особой, праздничной старостью. Деловой костюм, наимоднейшая стрижка, куча чемоданов. Завидев друг друга, мы кидаемся обниматься и плачем.

Как долетела? Как Леля? Что у тебя с работой? — Мы сыпем вопросами, на которые нельзя ответить здесь и сейчас.

Мы с мамой похожи, как шило и мыло — ничего общего. Но как же нам уютно друг с другом: болтать, молчать, смотреть телик и шить куклам одежки. У нас всегда так: как только мама приезжает — мы беремся за поделки.

Мама до сих пор велит мне «следить за осанкой». Она давно уже не в состоянии решить ни одну из моих проблем, но она все равно над ними думает и предлагает: «А что, если тебе…»

Любит меня, и эта любовь из тех, что не сломится ничем. Попаду ли я в тюрьму, совершу государственный переворот или выйду замуж за шахида. Это видно, когда тебя любят. Это светится в глазах.

— Так, сейчас ко мне, а Леля с Джошом подъедут к семи, — объявляю я.

Машины текут двойной огненной рекой — мы несемся в красном потоке, навстречу нам — поток белый. Мама смотрит на башни небоскребов вдали.

— Могла ли я когда-нибудь подумать…

По закону природы она должна была стать классической старушкой в пальто и платке. Так было со всеми женщинами в нашем роду: сначала яркая молодость, потом дети, работа… А после пятидесяти пяти — обвал. Но в какой-то момент прежние законы перестали работать. В 59 мама катается по миру, она успешна и богата и у нее масса планов на ближайшие сорок лет. Впрочем, мы все сошли с привычных рельсов. Раньше судьбы детей отличались от судеб родителей только датами. Сейчас мы понятия не имеем, что с нами будет через пару лет. Незаметно мир перевернулся вверх тормашками.

Пробка. Машины ползут еле-еле.

— Другая эпоха, — говорит мама, глядя в окно. — Ты заметила, когда она началась?

Я пожимаю плечами.

— Наверное, когда рухнул Железный занавес.

— Или когда из телевизора исчезли ведущие? Помнишь, они сидели перед камерой с листком бумаги и зачитывали программу передач?

Мама достает из сумки блокнот и очки и включает свет.

— Я сейчас все это запишу!

На листке появляется крупный заголовок: «За последние двадцать лет выяснилось, что…»

Мы не виделись целый год и вроде бы должны говорить о важном. Но вместо этого мы вспоминаем всякую ерунду, спорим и хохочем. Нам просто хорошо вместе.

Мама старательно пополняет свой список:

— Выпендриваться целлофановым пакетом с картинкой глупо.

— Фотографировать, снимать фильмы, петь и писать книги может любой дурак.

— Гражданский брак — это не смертельно.

— Когда жена зарабатывает больше мужа — это нормально.

— Секс до брака — тоже нормально.

— Импорт бывает некачественным.

— Если лямка от лифчика выглядывает из-под футболки, это сексуально.

— Кассетный магнитофон, даже если он «видео», — не стоил наших слез.

— Жизнь без интернета и сотового телефона не возможна.

— Арабы и кавказцы в черном кажутся опасней, чем сигареты (хотя у нас гораздо больше шансов умереть от рака, чем от бомбы террориста).

— Выборы президента Америки интересней наших собственных выборов.

— За границей тоже люди живут.

— Нефть — кровь экономики.

— В русском языке появились такие словечки как «голубой», «круто», «приколись», «сисадмин», «олигарх» и «суверенная демократия».

— Владение валютой и порно-кассетами не наказуемо.

— Человек имеет право быть пидорасом.

— Капиталист — это звучит гордо.