Читаем без скачивания Великий Мусорщик - Кузнецов Исай Константинович

– Нет! Нельзя тушить! Слышите, нельзя!

– Что за глупости?! – рассердился Ален, вырвался и побежал к сараю.

Йорг перехватил его:

– Не надо! Раз Вила говорит нельзя, значит, нельзя!

– Вы что, сошли с ума? Почему нельзя?

– Потому что это Вэлл, – сказала Вила тихо.

Ален был поражен. До него вдруг дошло, что для них Вэлл не просто суеверие. Они стояли и молча, со страхом смотрели, как пламя охватывает сарай, он стал будто прозрачный, а над ним метались искры, уносились вверх и исчезали в темноте.

“Менс сана ин копоре сано, – усмехнувшись, подумал Ален. – Привет тебе, Великий Преобразователь Лакуны…”

– Тебя кто-нибудь видел у Столового камня? – спросил он Йорга.

– Никто. Разве только сам Вэлл…

Вила смотрела на огонь, и в ее взгляде Ален уловил не только страх, но и какую-то языческую радость.

– Почему я никогда не видел твою сестру? – спросил Ален.

– Она живет в резиденции. Служит горничной у дочери Диктатора.

– Вот как? – удивился Ален. – Ты мне об этом не говорил…

Он еще раз взглянул на Вилу: она все больше напоминала ему Марию.

Огонь постепенно затухал. Ален почувствовал, что смертельно устал.

Когда отец ушел, Мария бросилась к окну и долго всматривалась в темноту, прислушиваясь к беготне сакваларов, негромким окрикам и свисткам. Потом все стихло. Ей показалось, что саквалары ушли. Раздались чьи-то шаги. Сердце ее забилось учащенно: она решила, что возвращается Ален. Но шаги, тяжелые, размеренные, то приближались, то удалялись – Гельбиш оставил своих сакваларов для наблюдения за домом. Мария обессиленно опустилась на ковер и закрыла глаза.

Когда она очнулась, в окно светило солнце. Она лежала в своей постели, раздетая, укрытая одеялом. Рядом на низенькой скамеечке сидела Гуна. Из сада доносилось безмятежное посвистывание дрозда. Мария вспомнила все, что случилось вчера, и, вскочив с постели, подбежала к распахнутому окну. Возле дома не было никого. Гельбиш снял наблюдение, значит, Ален все-таки попал в их руки…

– Что за переполох тут был ночью? – спросила Гуна своим низким, чуть хрипловатым голосом.

Мария не выдержала. Она прижалась к ее плечу и заплакала.

– Ну, успокойся, успокойся, девочка, – ласково проговорила Гуна, обнимая Марию.

– Не хочу, не хочу быть женой Мэта! – сквозь слезы сказала Мария.

– Что? – изумилась Гуна. – Твой отец хочет выдать тебя за Мэта?

Мария подняла заплаканное лицо, кивнула и снова уткнулась в плечо старухи.

– Совсем с ума сошел! – пробормотала Гуна.

– Не хочу, не хочу, – повторяла Мария.

– А не хочешь, кто тебя может заставить?!

Мария растерянно поглядела на тетку и чуть слышно прошептала:

– Я дала согласие… Почти… дала…

– Ты? Ты дала согласие? – не поверила Гуна.

Мария кивнула и закрыла лицо руками. Гуна оттолкнула ее.

– Нет, вы все сумасшедшие! Все! – крикнула она.

Она хотела сказать еще что-то, но в этот момент в комнату вошла Вила. Увидев Гуну, она смущенно попятилась к двери.

– Ты что? – спросила Гуна.

– Я… Мне… Нет, ничего, – растерялась Вила и быстро спрятала за спину какую-то бумажку.

– Дай сюда. – Гуна протянула руку.

– Нет-нет… Это барышне… – И Вила быстро передала записку Марии.

Мария взяла ее и, прочитав, радостно засмеялась.

– Ушел! Ушел… Он ушел от них! – вырвалось у нее, она бросилась к Виле и, обняв, крепко поцеловала.

– А ну-ка, покажи, что там такое! – сказала Гуна.

– Нет, нет! – испугалась Мария, но, поколебавшись, отдала ей записку.

На кусочке ватмана, испачканного краской, Ален писал, что им надо немедленно увидеться и что, если она не возражает, Вила приведет Марию к нему.

Гуна прочла записку один раз, потом другой и внимательно поглядела на Марию.

– А теперь рассказывай, – сказала она и закурила.

Мария долго молчала, но Гуна смотрела на нее с таким сочувствием и пониманием, что она решила довериться ей.

Гуна слушала рассказ Марии с какой-то затаенной улыбкой, будто не слушала вовсе, а вспоминала что-то свое, давнее и хорошее. Когда Мария закончила говорить, Гуна тихо засмеялась.

– Ну вот что, – заявила она решительно. – Никуда ты не пойдешь!

– Нет! – воскликнула Мария испуганно. – Нет! Я должна…

– Не пойдешь, – прервала ее Гуна. – Ты что, хочешь привести к нему шпионов? Гельбиш не так глуп, чтобы не проследить, куда ты отправишься.

– Да… Ты права… – согласилась Мария. – Но что же делать?

– Я сама пойду к нему, – сказала Гуна. – Погляжу. Если понравится – помогу вам. Матери у тебя нет, отец – дурак. Кому же о тебе позаботиться, если не мне.

Когда Гуна в сопровождении Вилы явилась к Йоргу, Ален, голый до пояса, умывался во дворе у фонтанчика, вделанного в каменную кладку ограды.

– Этот, что ли? – спросила Гуна у Вилы.

– Да…

– Я Гуна. Меня прислала Мария, – представилась она Алену и, закурив сигарету, принялась его разглядывать.

Разглядывала она его долго и внимательно, как опытная крестьянка, покупающая на базаре корову. Потом последовал допрос, сделавший бы честь самому Гельбишу. Ален покорно отвечал на все ее вопросы. Только под конец не удержался и, засмеявшись, спросил:

– А отпечатки пальцев снимать не будете?

Гуна посмотрела на него с неудовольствием, но ничего не ответила. Она взглянула на Вилу, на Йорга, стоявших в стороне, и сказала:

– А ну-ка, оставьте нас одних!

Йорг и Вила ушли в дом.

– Оденься! – приказала она Алену.

Ален натянул рубашку.

– А теперь поговорим, – сказала она, усаживаясь на скамеечку.

Ален сел рядом. Говорили они долго, затем Гуна кликнула Вилу, и они отправились домой.

В тот же день Мария явилась к отцу и заявила о своем согласии на брак с Мэтом.

Глава двенадцатая

Раскрашенная фигурка Вэлла стояла на столе Фана Гельбиша. Красное безобразное лицо, непропорционально большая голова, глядящие в упор гипнотизирующие глаза и торчащие изо рта клыки внушали неприятное чувство даже несуеверному Гельбишу. Когда-то, в дни его детства, такие фигурки продавались на ярмарках. Считалось, если купить Вэлла, заплатить деньги, он будет охранять семейный очаг: деньги, уплаченные за изображение дьявола, были как бы жертвой ему. Заплатить надо было обязательно. Если Вэлл попадал в дом неоплаченным, то предвещал несчастье, и следовало во что бы то ни стало сбыть его с рук.

Вэлла принес Гельбишу Грон Барбук. Он обнаружил его в мусорном ящике. Вернее, даже не он, а один из его помощников. Барбук счел необходимым передать его Гельбишу – содержимое мусорных ящиков подвергалось строгому контролю. Сам Барбук смутно подозревал, что появление такой фигурки не соответствует каким-то государственным установлениям, но каким именно, ему было неясно. Он не мог бы объяснить, какой вред могла нанести раскрашенная восковая фигурка великим идеям Кандара.

Фан Гельбиш смотрел на Вэлла и с удивлением ощущал, как подымается в нем отвратительный мутный страх, не посещавший его с самого детства. Он с неприязнью поглядел на Великого Мусорщика – ведь это он принес Вэлла в его дом. На мгновение мелькнула мысль заплатить ему хотя бы символическую плату, каких-нибудь пять-шесть кандаров… Но это значило обнаружить перед ним свой нелепый страх, оказаться в его глазах по меньшей мере смешным.

– Ты хорошо сделал, что принес его ко мне, Барбук. Это очень серьезно, – сказал Фан, хотя еще не вполне понимал, почему серьезно и в какой степени. – Никто не должен ничего знать!

Барбук понимающе кивнул и, поклонившись, вышел из кабинета. Гельбиш, преодолевая отвращение, взял со стола фигурку Вэлла. Она оказалась совсем легкой. Он отколупнул краску, обнаружился желтоватый воск.

– Кукла… Восковая кукла, и ничего больше, – пробормотал он, успокаивая себя.

Но неприятное чувство не проходило. Неужели и он, после стольких лет, проведенных с Кандаром, подвержен какому-то дурацкому суеверию?! И вдруг ему показалась слишком явной связь между появлением таинственного чужеземца и этой фигуркой. Через мгновение он уже не сомневался: готовится заговор. И в заговоре какую-то роль играет дочь Лиллианы. Гельбиш не любил Лиллиану. Он ревновал к ней Кандара. Она вносила в душу Диктатора ненужную мягкость, мешала осуществлять мероприятия, которые он, Гельбиш, считал настоятельно необходимыми для блага государства. Лиллианы нет. Но ее место в сердце Кандара теперь занимает Мария. Гельбиш перенес свою неприязнь к Лиллиане на ее дочь.