Читаем без скачивания Великий Мусорщик - Кузнецов Исай Константинович

– Да, да… да. Конечно… – Гельбиш взял себя в руки и улыбнулся.

Справка

Официальной датой принятия лакунцами христианства считается 469 год, когда святой Лей спустился с гор и стал проповедовать Евангелие язычникам Лакуны. В те времена в стране не было официальной религии. Люди поклонялись солнцу, луне, деревьям, камням. Но большая часть исповедовала древнюю языческую религию, неизвестно откуда и когда занесенную в эту дикую страну. Еще в годы деятельности святого Лея в Лакуне совершались человеческие жертвоприношения Вэллу – так здесь называли древнего Баала. В лесах и на горах происходили чудовищные оргии в честь грозного божества.

Святой Лей погиб, растерзанный поклонниками Вэлла. Но его последователи не прекратили своей деятельности. Постепенно христианство распространилось по всей стране, хотя приняло несколько странные формы. В народе оставалась жить вера в Вэлла. В церкви его проклинали, но народ продолжал считать его божеством. Божеством злым, не простившим людям их измены.

Считалось, что Вэлл не властен над душами, его власть оканчивается со смертью человека в тот момент, когда душа покидает тело и предается во власть Господа.

Но власть его над живыми безгранична. Все несчастья людей – болезни, голод, тюрьма, преждевременная смерть, уродство – все это дела Вэлла. Господь милостив. Бесконечно добры и полны всепрощения Христос и Матерь Божья. Они прощают даже грешников. Но в их власти только добро. Зло творит Вэлл. И перед ним бессилен сам Господь.

Борьба с Вэлловой ересью никогда не прекращалась в Лакуне. И тем не менее ее влияние проникло даже в церковные обряды. Так, например, новорожденного крестили в полной темноте, чтобы Вэлл не обратил на него своего злобного взгляда. Точно так же с момента обручения до самого венчания невеста скрывала свое лицо под черным покрывалом, чтобы взгляд Вэлла не коснулся ее глаз: это грозило неисчислимыми бедствиями. Невеста снимала покрывало лишь в то мгновение, когда обряд венчания заканчивался и жених надевал ей кольцо. Покрывало, как и подвенечное платье, должно было быть черным. Подружка невесты также скрывала лицо под черным покрывалом. Жених, наоборот, являлся к венчанию в белом костюме.

Этот обычай сохранялся едва ли не до самой Революции 19 Января, хотя в столице среди наиболее просвещенных граждан он перестал бытовать задолго до прихода к власти Кандара. Впрочем, после Революции прекратил свое существование и церковный брак, как и другие религиозные обряды.

Из книги сэра Ричарда Гревса “Ваал сегодня”. Лондон, 1959. С. 278–279

Глава тринадцатая

Кандар полагал, что решение дочери венчаться по старому, давно забытому и отмененному обряду – не что иное, как простительная в ее возрасте причуда. Иного мнения держался Гельбиш. Он не мог не связать эту странную затею диктаторской дочери с появлением восковой фигурки Вэлла и с другими не менее загадочными событиями последних дней. Не вполне ясна ему была и роль Мэта. Но в том, что за всем этим кроется заговор, он уже не сомневался.

Желание Марии венчаться ночью в заброшенной часовне казалось ему более чем подозрительным, и он дал распоряжение отрядить десяток надежных сакваларов для наблюдения за прилегающим к часовне районом. Впрочем, подобная мера была вполне естественна: забота о безопасности Диктатора – первейшая обязанность Министра Порядка. Он сам лично следил за приготовлениями к венчанию, за тем, как убирали из часовни мусор, накопившийся за долгие годы. Внимательно простукал стены и осмотрел заросли кустарника вокруг. К ночи приготовления были закончены.

К двенадцати часам к часовне подъехал на своей машине Лей Кандар, высветив фарами нескольких человек, стоявших у входа. Это были Мэт, Гельбиш и один из его помощников в священническом одеянии.

Мэт, в белом костюме, как того требовал обычай, выделялся в темноте, и Кандар подошел к нему легкой, пружинистой походкой. Он пожал ему руку и еще раз поздравил с предстоящим бракосочетанием. Они обменялись улыбками, давая понять друг другу, что смотрят на предстоящую церемонию именно так, как она того заслуживает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ночь выдалась безлунной и ветреной, будто специально для того, чтобы обряд был окружен таинственностью. Подъехала машина с невестой. Кандар помог Марии в черном платье, с черным покрывалом, закрывающим лицо, выйти из машины. Вслед за ней вышла еще одна девушка – как и Мария, с закрытым лицом, – подружка невесты.

– А где Гуна? – спросил у нее Кандар.

– Госпожа Гуна нездорова, она не может приехать.

По голосу Кандар узнал Зею, одну из двух горничных Марии. Он слегка удивился, что Мария взяла в подружки ее, а не Вилу, свою любимицу, но гораздо больше его удивило отсутствие Гуны. Он не очень любил старшую сестру своей матери, но ее отсутствие в такой, все-таки торжественный, момент покоробило его. Он ничего не сказал, тем более что Мария, в соответствии с обычаем, не имела права отвечать и вообще разговаривать, пока священник не спросит, по доброй ли воле готовится она связать свою жизнь с будущим супругом.

Все прошли в часовню. Здесь пахло плесенью и ладаном. В круглые окошки с выбитыми витражами задувал ветер. Золотились тускло иконы Христа, Божьей Матери и святого Лея, привезенные из Атеистического музея. Кандар придирчиво оглядел “священника” и нашел его в достаточной мере импозантным. Не хватало, правда, бороды, обязательного атрибута лакунских священнослужителей, но найти человека, помнящего старинный ритуал, да еще с бородой, вообще не представлялось возможным: в соответствии с Гигиеническим Уставом ношение усов и бород в Лакуне было строго-настрого запрещено. Можно было, конечно, приклеить искусственные, но Кандар справедливо опасался, что тогда церемония примет откровенно пародийный характер.

Закрыли дверь, и венчание началось.

Мэт стоял рядом с Марией перед привезенным из музея старинным, двенадцатого века, аналоем. Он держал Марию за руку и чувствовал, что рука ее, неуверенно касаясь его ладони, слегка дрожит.

Гулко звучала молитва под сводом часовни. Помощник Гельбиша хорошо знал свою прежнюю профессию. И обряд совершал с нескрываемым удовольствием, даже можно сказать, с упоением, что и было с досадой отмечено Гельбишем.

С лица Кандара не сходила улыбка, поначалу ироническая, но постепенно приобретавшая совсем иную окраску. Неожиданно для себя он понял, что слушает молитву с умилением, ему вообще несвойственным. Он вспомнил детство, мать, водившую его в церковь, и то смешанное чувство любопытства, страха и скуки, которые он испытывал тогда…

Все совершалось по правилам, и Кандар подумал, что даже слишком серьезно. Но тут же решил, что так и должно быть: Мария будет довольна.

Служба подходила к концу.

– По доброй ли воле ты, Мария, отдаешь руку и сердце Мэту? – спросил “священник”.

Мария кивнула.

– Да… – произнесла она чуть слышно.

– Да! – твердо и четко ответил Мэт на тот же вопрос.

Надевая кольцо, он заметил, что рука Марии дрожит все сильнее и сильнее.

Теперь Марии следовало снять покрывало и поцеловаться со своим супругом.

Мария медлила… Наконец дрожащими руками она откинула покрывало, и Мэт отпрянул: перед ним была не Мария…

– Вила! – воскликнул Кандар. – Это ты, Вила?

– Я… – прошептала девушка.

Мэт стоял ошеломленный и обалдело смотрел на Вилу. Гельбиш кинулся к девушке и, схватив ее за руки, закричал:

– Где Мария?! Как ты посмела?

– Мне приказала госпожа, – испуганно проговорила Вила.

И вдруг, как всем показалось, от резкого порыва ветра дверь в часовню распахнулась, и свечи погасли. В полной тишине Гельбиш почувствовал, как чьи-то сильные руки схватили его и отбросили в сторону. Он упал.

– Свету! – заорал он. – Свету! Скорей!

Кто-то, кинувшись зажигать свечи, наступил ему на руку. Гельбиш завопил от боли. Завизжала Зея, хлопнула дверь.