Читаем без скачивания Золото Роммеля - Богдан Сушинский

13

– Ваша пунктуальность, господин Скорцени, достойна удивления даже в среде пунктуальных германцев, – деловито молвила Марта фон Эслингер, наблюдая, как Скорцени втискивается на сиденье рядом с ней.

Ладно скроенный брючный костюм лишь подчеркивал миниатюрность и изысканность форм этой женщины, хрупкость которой могла восприниматься истинными немками как вызов общепринятой монументальности их бедер и бюстов.

– Да это же вы и звонили мне, фрау Эслингер! Теперь я узнал вас по голосу.

– Конечно, я. Стоит ли подвергать это сомнениям?

– То есть никакой Жанны д’Ардель в природе не существует?

– Не будем спорить с природой.

– И находились при этом где-то рядом с отелем.

– Ничуть не сомневаюсь в вашей прозорливости, – невозмутимо признала Эслингер, срывая с места свой ягуароподобный спортивный автомобиль, не имеющий ничего общего с обещанным бежевым «пежо». – Да, это я звонила и выманивала; и я же отвезу вас к той женщине, свидание с которой способно навеять вам совершенно неожиданные воспоминания.

– Вы так считаете? – усомнился Скорцени, понимая, что имени вновь не услышит. В эти минуты он чувствовал себя прескверно. Его самолюбие оказалось задетым. Игры, затеянные любовницей Умбарта, он, в принципе, мог бы прекратить мгновенно. Его так и подмывало сделать это. И если бы не желание добраться до «покровительницы»…

– Это не я, это она так считает, – ведать не ведала о его благородном гневе Марта фон Эслингер. – У нее есть для этого все основания.

– Речь идет о Стефании Ламбези?

– То есть имеется в виду княгиня Мария-Виктория Сардони, – с той же стоической невозмутимостью обнаружила свои познания владелица дорогого спортивного автомобиля. – Не возражаю, в этом контексте уместно вспомнить и ее имя. Но вы прекрасно знаете, что сейчас она пребывает где-то на севере Италии. Возможно, уже на своей вилле «Орнезия». Словом, немного терпения, господин штурмбаннфюрер; еще немножечко терпения…

Пока она лихо выводила своего мустанга из крутого виража, в который вошла на серпантине горы, Скорцени успел внимательно присмотреться к ее внешности. Короткий, с чуть очерченной горбинкой носик, худощавые смуглые щеки, узкий, почти не выступающий подбородок. Абсолютно ничего привлекательного! А ведь о страсти этой женщины, любовницы штурмбаннфюрера Умбарта, в Корсиканской бригаде СС ходили легенды. Вот что значит познать женщину в постели. И тем не менее… Ну, абсолютно ничего сногсшибательного.

– Пытаетесь понять, что такого особенного мог найти в этой женщине, во мне то есть, ваш коллега и земляк Умбарт… – с ироничным упреком раскрыла его терзания Марта. – Не утруждайтесь, для меня самой это тоже загадка. Злые языки утверждают, что ему льстит забавляться в постели с австрийской аристократкой. Как вы… допускаете такое?

– Я допускаю все, что угодно, пока не сумею убедиться в его ложности. Приемлемая формулировка?

…Небольшая двухэтажная вилла, обнесенная металлической оградой, словно крепостным частоколом, располагалась между тремя размытыми холмами, каждый из которых представлял собой особый природный мир – со своим ландшафтом, растительностью и даже цветом. Один представал в бутафорном подобии скалы, другой был засажен молодым садом, третий напоминал пепельный осколок кратера давно потухшего вулкана.

– Возводить виллу в такой монашеской унылости, когда в полумиле – залив лазурного безмятежья?.. – пожал плечами Скорцени.

– Местность тоже не в моем вкусе, однако же вилла, как вы понимаете, не моя. Всего лишь арендую часть ее.

– Вот почему штурмбаннфюрер Умбарт слывет человеком, погрязшим в бедности, скупости и долгах.

– По крайней мере, по этому поводу вам уже не придется прибегать к донесениям агентуры, – беззастенчиво хихикнула разорившаяся аристократка. – Другое дело, что вам непременно сообщат: «Марта фон Эслингер – австрийская националистка, сепаратистка и масонка».

– Почти традиционный набор обвинений врага рейха, – признал штурмбаннфюрер.

– Однако опыт господина Шварца, владельца отельного поместья «Корсика», свидетельствует, что с некоторых пор к подобным слабостям своих земляков Отто Скорцени относится почти с библейским милосердием.

– А еще он свидетельствует о том, что Скорцени тоже не чужды некоторые непростительные слабости.

– Так уж и «непростительные»?

– Послушайте, госпожа фон Эслингер, – сказал штурмбаннфюрер, выходя из машины и мгновенно примечая, что в беседке, просматривающейся между кустами, притаился охранник, – кажется, вы не понимаете, что ни тот амбал, который притаился в беседке, ни два дебила, которые после третьего выстрела высунут свои головы из жилого здания, не помешали бы мне пристрелить вас прямо здесь же, под венецианской аркой входа на виллу.

– Почему вы предполагаете, что я не осознаю этого? – вздрогнула фон Эслингер, совершенно не ожидавшая, что их полусветская беседа в машине завершится столь ужасным «дипломатическим разъяснением». – Просто мне казалось, что вы прибегнете к своим угрозам еще там, у отеля. А пристрелите – на одном из поворотов, у обрыва или у зарослей. Более неудачного места для зачтения приговора, чем подъезд виллы, даже трудно себе представить.

– Это пока еще не приговор, а обычная констатация реалий.

– Так, мы все же войдем в здание или будем митинговать у ворот? – Марте фон Эслингер понадобилось немало усилий, чтобы заставить себя улыбнуться, однако улыбки как таковой не получилось.

– Войдем, естественно.

– Странные вы, мужчины: одни, садясь рядом со мной в машину, начинают нервно ощупывать мои коленки, другие, столь же нервно, – кобуры своих пистолетов. Даже не знаешь, на кого из вас злиться, а кому сочувствовать. Между тем на втором этаже, в комнате для молитв и покаяний, существует здесь и такая, вас, Отто, с огромным нетерпением ожидает госпожа Леннарт.

– Простите, не понял?

– Я сказала: вас ждет госпожа Леннарт. Вот уж не думала, что, услышав имя «папессы», вы решитесь переспрашивать его.

– Но в это невозможно поверить. Госпожа Леннарт, «папесса», здесь? – с непосредственностью провинциала ткнул он пальцем в сторону виллы. – Как она могла оказаться на острове? Я спрашиваю совершенно серьезно, – повысил голос Скорцени. – Хватит с меня на сегодня мифической мадемуазель д’Ардели.

– Прекратите, господин Скорцени! – вдруг возмутилась Марта фон Эслингер. – Спрашиваете, как она могла оказаться на острове? Но ведь вам сие должно быть известно лучше, нежели мне. Кто здесь олицетворяет службу безопасности рейха: я или вы?

От неожиданности штурмбаннфюрер замялся.

– А что вы хотите от мужчины, который столько времени нервно рассматривал ваши коленки, не решаясь притронуться к ним? – наконец нашелся он.

– Вот вам урок, Скорцени: нельзя обер-диверсанту рейха менять разлагающий климат Италии на не менее разлагающий климат Корсики. Надеюсь, услышав имя «бедного, вечно молящегося монаха Тото», переспрашивать его вы уже не решитесь. И не только потому, что постесняетесь моей въедливой ухмылки.

14

Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что Марта фон Эслингер не лгала: там, в глубине комнаты, почти у самого окна, между огромной, на всю высоту стены, картиной «Мадонна с младенцем» – и небольшой кафедрой для чтения Библии и покаяний, действительно стояла Паскуалина Леннарт. Обер-диверсант рейха признал ее как-то сразу же, еще даже не разглядев как следует лица; признал, несмотря на то что сейчас она была одета в длинное светское платье, очень напоминающее платья придворных дам прошлого столетия.

– Да хранит вас Господь, Скорцени, – негромко и взволнованно проговорила «папесса», осеняя приблизившегося штурмбаннфюрера крестоналожным движением руки. – Уверена, что вы будете снисходительны к слабой женщине и не станете обвинять в той настойчивости, которая была проявлена мною в попытке встретиться с вами.

– Как снисходительны были и вы ко мне, когда какое-то время назад я столь же настойчиво прорывался к вам, в резиденцию папы римского «Кастель Гандольфо». Вот что значит быть дальновидно терпимым к порывам и порокам друг друга.

– Вы заговорили устами библейского мудреца, – улыбнулась «папесса». – Это уже кое о чем свидетельствует.

– Вот именно: «кое о чем», – учтиво склонил голову Отто.

Сменив одеяние, Леннарт и сама в какой-то степени изменилась: теперь перед Скорцени представала не монахиня, а вполне симпатичная светская женщина, с коротковато стриженными, крашеными рыжеватыми волосами, которые свидетельствовали о попытке скрыть возрастной налет. А щедро напудренное симпатичное лицо, со слегка расширенным вздернутым носиком, и умопомрачительные духи, создающие вокруг Паскуалины томное благоухание, – точно так же свидетельствовали о жестком намерении любой ценой понравиться мужчине. Пусть даже погрешив против канонов монашеского сана.