Читаем без скачивания Draco Sinister - Кассандра Клэр

Гарри же решил не обращать внимание, если Драко не хочет говорить о чем-нибудь более насущном и полезном.

— А ты нет? — прошипел в ответ Драко.

— Не больше, чем Хагриду. Давай, Малфой, суди сам: у нее ветер в голове, она помешана на парнях — с чего ты взял, что она сумела бы придумать такой сложный план нашего спасения?

— Она же чемпион Тремудрого Турнира, — резонно заметил Драко.

— Так же, как и я, а ты всегда тыкал меня в то, что все мои планы сущее дерьмо.

— Все твои планы — сущее дерьмо. А ты не думаешь, что это может быть просто необходимая маскировка?

— Ну, если так, то это очень хорошая маскировка…

— По мне так любая маскировка хороша, если в ней есть сексуальный лифчик. Если, конечно, мы не говорим о маскировке Хагрида — о, я представил, и мне сразу стало нехорошо… Отвлеки меня, Поттер, скажи что-нибудь.

— Флёр возвращается, — заметил Гарри, отталкиваясь от стены.

Торопливо приближаясь, Флёр улыбалась им, ее серебристые волосы волнами качались на ее плечах.

— Пойдемте, — по-французски позвала она, жестом показывая, что они должны следовать за ней, — путь свободен, давайте!

— Что же я не взял с собой отцовскую мантию-невидимку, — пробормотал Гарри, когда они побежали по коридору и, обогнув угол, последовали за Флёр. Все нырнули в распахнутую ей дверь.

Захлопнув дверь, она прижалась к ней спиной. Они стояли на узкой лестничной площадке, от которой вниз, в полную темноту, уходили ступеньки. Было так сумрачно, что Гарри видел вместо Флёр и Драко только неопределенные темные силуэты, увенчанные серебристыми волосами, сиявшими в темноте, как маяки. Он потянулся к карману, нащупывая свою палочку…

— Нет, — Флёр остановила его, крепко схватив за запястье. — Никакой магии.

— Почему?

— На каждом этаже замка охрана. Мы не можем рисковать.

— Флёр, но ведь темно! Мы свернем себе шеи!

Флёр что-то пробормотала по-французски, из чего Гарри уловил, что он трус с жабьей физиономией, и зашагала вниз по ступенькам. Поколебавшись, Драко и Гарри пошли за ней. После того, как лестница сделала три витка, высоко на стене обнаружился факел, который Флёр и взяла.

Теперь они шли цепочкой: впереди Флёр, потом Драко и, наконец, Гарри, их пугающе длинные тени скользили по каменным стенам.

От лестницы Гарри бросало в дрожь, его зубы стучали. Ни о каких перилах и речь не шла, каменные ступени были грубыми и неровными, и Гарри был уверен, что рано или поздно споткнется и полетит головой вперед на Драко. После десятого поворота, когда, казалось, финал уже был близок, Гарри услышал, как Флёр слабо охнула. Он вытянул шею, но ничего не увидел за головой Драко, лишь слышал, как тот вскрикнул:

— Флёр, держись!

Она быстро пришла в себя и, спустившись по ступенькам, Гарри увидел, что же испугало ее.

Лестница упиралась в большую дубовую дверь, украшенную замысловатым резным растительным орнаментом: листья, цветы, вьющиеся виноградные лозы. А в центре было вырезано лицо, с носом, больше напоминающим клюв, и ртом — узким, с опущенными книзу уголками губ. Глаза были живыми, они шарили по сторонам, горя сардоническим весельем.

Драко сошел с лестницы:

— Хм… — дверь уставилась на него. — Вы говорите?

Дверь издала слабый звук, похожий на скрип ржавых петель, немного напоминающий слова:

— Может быть…

— Вы говорите по-английски?

— Да, — раздраженно ответила дверь. — Я говорю на этом людском языке.

— Вы и вправду на нем говорите, или же мы собираемся провести следующий час, громко выясняя друг у друга путь на пляж?

— Я же сказала тебе, что говорю, — зарычала дверь, — что тебе еще нужно?

— Мне нужно, чтобы ты нас выпустила, — произнес Драко, покосившись на Флёр. Та кивнула.

— Вы и вправду уверены, что хотите наружу? — с тихой злобой поинтересовалась дверь. — Там сейчас не очень приятно. Здесь гораздо безопаснее.

— Уверены, — произнес добравшийся до последних ступенек Гарри.

— А знаете ли вы, чему вы себя подвергаете в… — начала дверь, но в этот момент Драко подвинулся — преднамеренно или нет — и свет факела упал на пристегнутый к его поясу меч.

Казалось, дверь съежилась. — Я не знала, что это вы… — обратилась она к Драко и широко распахнулась.

Лицо Драко от удивления вытянулось, но Гарри не обратил на это внимания. Сквозь распахнутую дверь он увидел лоскут звездного ночного неба и узкую полоску травы, — снаружи, — подумал он, — наконец-то…

Он шагнул за дверь, и Флёр с Драко последовали за ним.

С чувством свирепого удовлетворения Снэйп смотрел, как в проеме закрывающейся двери меняется лицо Сириуса, так уверенного, что Снэйп поможет ему решить небольшую проблему, какой бы грязной она ни была, — недоверие… отчаяние… и — хлоп! — дверь шумно закрылась.

Сириус был из той породы людей, кому все давалось легко, без борьбы и без лишений, из той породы людей, к кому окружающие всегда были готовы броситься на подмогу, из той породы людей, кому весь мир был готов все отдать, не дожидаясь просьб.

Хотя, конечно, это было не то, чтобы совсем правдой…

Не задумываясь над тем, что он делает, Снэйп прошел на кухню и слепо уставился в стену.

Азкабан.

Он остановил смех Сириуса, заткнул его навсегда. Временами Снэйпа посещали сны про Сириуса в Азкабане, где смех его рассыпался криком, словно осколками разбитого стекла. В этом было какоето особое удовольствие, грызущее, темное…

Все это было очень странно: ведь из всех людей он больше всех ненавидел Джеймса — просто за то, что он был именно таким… Если Сириус обожал дразнить и доставать Снэйпа, пряча его учебники и отвлекая во время экзамена непристойными песенками, то Джеймс… просто не обращал на него внимания, смотрел на него, как на пустое место.

А потом Джеймс спас ему жизнь, и это было просто ужасно.

Он помнил, как Джеймс оттащил его прочь от Стонущих стен и швырнул на землю, извергая проклятья в адрес Сириуса, и Снэйп поблагодарил его — не так, как это обычно делают люди, его все еще трясло от страха и потрясения, — он благодарил за спасение своей жизни, хотя они и не были друзьями, а Джеймс взглянул на него своими холодными серыми глазами и произнес:

— Я сделал бы это для каждого.

И в этот миг он возненавидел его еще больше, возненавидел так, как он уже не возненавидит никого на свете.

Но теперь Джеймс был мертв, и в этой ненависти не было никакого смысла. Джеймс был мертв, Лупин — жалок… для ненависти остался только Сириус. Сириус не был похож на того, кто сказал бы ему, что он пустое место… Сириус, которого Джеймс любил, — Снэйп даже не мог себе представить, что так можно любить. Не друга — вообще кого бы то ни было.