Читаем без скачивания Мэйфейрские ведьмы - Энн Райс

Мисс Рози, работавшей в ризнице и следившей за пополнением запасов вина для причастия и чистотой алтарных покровов, тоже было известно немало поистине шокирующих фактов о Мэйфейрах и «том человеке».

– Сначала его видели со Стеллой, потом с Антой, а теперь вот с Дейрдре, – говорила она своему племяннику, студенту колледжа имени Лойолы, который, однако, считал ее просто суеверной дурочкой.

Жившая в том же квартале старая чернокожая служанка знала о «том человеке» все. По ее словам, это был не кто иной, как фамильный призрак, причем единственный, кого ей довелось видеть при ярком дневном свете: он сидел рядом с девочкой Мэйфейров в дальнем конце сада. А девочку после смерти, конечно же, ждут адские муки.

Именно тогда, летом 1958 года, я готовился к поездке в Новый Орлеан.

Я только что закончил составление первоначальной версии истории рода Мэйфейров, которая впоследствии должна была стать основой полного и подробного повествования, однако уже тогда по существу мало чем отличалась от той, что предлагается здесь читателю, и меня крайне беспокоила судьба Дейрдре Мэйфейр.

Я понимал, что экстрасенсорный дар, и в первую очередь способность видеть и слышать призраков, буквально сводит ее с ума.

После многочисленных споров со Скоттом Рейнольдсом, встреч и консультаций с полным составом совета было наконец принято решение о необходимости моей поездки в Новый Орлеан, где мне предстояло выработать собственное суждение о готовности Дейрдре Мэйфейр к личной встрече с агентами Таламаски: достаточно ли она повзрослела и достаточно ли психически уравновешенна.

Элайн Барретт, наш старейший и наиболее опытный исследователь, скончалась годом ранее, и с тех пор я считался (на мой взгляд, незаслуженно) ведущим экспертом Таламаски в области ведьмовских семейств. Мою компетентность никто не оспаривал. К тому же тех, кого в свое время наиболее сильно потрясла и испугала гибель Стюарта Таунсенда и Артура Лангтри – и кто поэтому мог резко выступить против моей поездки, – уже не было в живых.

11. Досье Мэйфейрских ведьм

Часть IX. История Дейрдре Мэйфейр

Полностью пересмотрена и исправлена в 1989 году

Я прибыл в Новый Орлеан в июле 1958 года и поселился в небольшом, малоприметном отеле во Французском квартале. Первым делом я встретился с наиболее осведомленными и опытными из наших исследователей, внимательно прочел официальные отчеты и записи и прояснил для себя целый ряд важных вопросов.

В течение многих лет мы искали и поддерживали отношения с несколькими близкими дому Мэйфейров людьми. С ними я тоже постарался вступить в контакт. Встреча с Ричардом Ллуэллином, как я уже говорил ранее, прошла успешно, и мне потребовался не один день, чтобы обдумать все полученные от него сведения и составить отчет.

Удалось «случайно столкнуться» и с молодой светской преподавательницей из школы Святой Розы де Лима, которая работала именно в те месяцы, когда там училась Дейрдре, и была в курсе событий, связанных с исключением девушки. К сожалению, эта учительница принадлежала к числу тех, кто поверил в связь Дейрдре с «взрослым мужчиной», и считала ее испорченной и лживой девчонкой. Она подтвердила, что кое-кто из девочек действительно видел знаменитый изумруд. Совет школы пришел к заключению, что Дейрдре просто украла его у своей тети. А как еще могла столь ценная вещь попасть в ее руки?

Чем дольше я беседовал с этой женщиной, тем яснее осознавал, что присущая Дейрдре чувственность отнюдь не оставалась незамеченной и оказывала влияние на отношение к ней окружающих.

– Она была такой… такой зрелой… Знаете, когда у шестнадцатилетней девушки такая огромная, пышная грудь, ей не составит труда…

Бедняжка Дейрдре!.. Я едва не спросил ту учительницу, не считает ли она, что в подобных обстоятельствах самым верным выходом из положения было бы просто изуродовать девушку, однако сдержался и поспешил закончить разговор. Вернувшись в отель, я выпил неразбавленного бренди и сам себе прочел лекцию о вреде излишней эмоциональности в нашей работе.

К несчастью, эмоции переполняли меня и в последующие дни, когда я часами бродил по тихим улочкам Садового квартала, время от времени подходя поближе к особняку на Первой улице, чтобы внимательно осмотреть его со всех сторон. Поверьте, я действительно был очень взволнован – ведь до того момента мне в течение многих лет доводилось лишь читать о нем в отчетах! Но если есть на свете дом, буквально источающий и распространяющий вокруг себя атмосферу зла, то это дом на Первой улице.

«Но почему?» – не переставал я спрашивать себя.

Передо мной было совершенно запущенное, обветшавшее строение. Фиолетово-серая краска облупилась, обнажив кирпичную кладку. Сквозь щели в парапетах пробивались стебли сорной травы и тоненькие ветви папоротников. Плети буйно цветущих лиан так плотно увили боковые террасы, что практически полностью скрыли от глаз узорчатые металлические решетки. Разросшиеся лавровишни не позволяли увидеть другие деревья в саду.

И все же картина должна была бы выглядеть скорее романтической, чем мрачной. Однако даже в ясный жаркий летний день, несмотря на пронизывающие густую листву лучи солнца, все вокруг казалось сырым, мрачным, отталкивающе неприятным. За долгие часы, проведенные там в созерцании и размышлениях, я успел заметить еще одну закономерность. Оказавшиеся возле особняка прохожие неизменно спешили перейти на другую сторону улицы – лишь бы не оказаться в непосредственной близости от него. Конечно, тротуар перед ним давно уже покрылся грязью, потрескался и вздыбился, разорванный корнями огромных дубов, но и другие выглядели не намного лучше, и тем не менее люди не обходили их стороной.

В этом доме обитало зло. Оно словно ожидало чего-то, тяжко вздыхая, а быть может, кого-то оплакивало.

Вновь и вновь укоряя себя – и не без оснований – в излишней эмоциональности, я пытался понять, что происходит и каковы условия, в которых я оказался. Нечто, обитавшее в доме, несомненно несло в себе злое начало, ибо по сути своей было губительным. Оно «жило и дышало» – в том смысле, что оказывало влияние на окружающих и его присутствие ощущалось слишком явно. Мою уверенность в том, что это «существо» скорбело и оплакивало кого-то, в немалой степени укреплял тот факт, что с момента смерти Стеллы ни один рабочий не смог выполнить порученный ему в доме ремонт. С тех пор как Стеллы не стало, особняк неуклонно ветшал и разрушался. Возможно, именно этого и добивалось неведомое «существо»: тело Стеллы гнило и разлагалось в могиле, так пусть же и дом гниет и разлагается вместе с ним.