Читаем без скачивания Эхо Антеора - Рейне Харо

– Да нет мне дела до ангела! Я беспокоюсь лишь о тебе!

– Тогда отдай их мне.

Хартис непонимающе заморгал, глядя на требовательно вытянутую ладонь и на кривую усмешку, что пересекла блестевшее от слез лицо его возлюбленной – совсем ей не свойственную, бесчувственную, холодную.

– Решай, мой господин. Ты обязан выбрать сейчас. Я или камни.

Доведенная до грани, Лу мало задумывалась, насколько жестоко или несправедливо поступает в этот момент. И все же краем сознания с немалым удивлением – и удовлетворением – отметила, что Хартис принял решение без малейших колебаний.

Зеленый бархат послушно лег в протянутую руку. Лу сжала мешочек так, словно в нем находились не гадальные камни, а все беды мира. Движимая ненавистью такой силы, какой ей не доводилось испытывать за всю свою жизнь, девчонка сделала то, что сочла единственно верным – яростно швырнула зеленый мешочек в открытый огонь.

Стоило камину поглотить это нежданное подношение, как произошло странное.

Пламя вскинулось, словно туда плеснули горючего, взвившись белыми языками чуть ли не до потолка. На краткий, но отчетливый миг воздух в комнате ожил, затрепетал, озаряя все пространство переливающимися радужными аврорами.

Лу ошарашенно отпрянула. Когда она поняла, что натворила, ее пронзил ужас. Она хотела броситься к камину, руками в огонь, чтобы спасти то, что сама и уничтожила… Но в ту же секунду осела на пол, застонала и скорчилась от безумной боли, от знакомой, но оттого не менее мучительной ломоты в костях.

Ей казалось, она привыкла и научилась переносить приступы стойко. Но нынешний оказался значительно хуже предыдущих. Песок в скелете Лу пришел в буйство, невиданное, лютое. Терзал все нутро, словно пытаясь вырваться наружу, высвободиться от сковавших его объятий плоти.

Непроницаемая пелена застилала глаза – разрывающая агония, душащие слезы. Лу не отдавала себе отчет в том, что делает. Не знала, в каких позах корчится и насколько громко воет, какие проклятия выкрикивает в безумном порыве, какие силы молит ниспослать ей пощаду. Не знала, сколько времени прошло, прежде чем она потеряла сознание от болевого шока.

Очнулась она уже в постели. Боль стихла, но Лу все еще чувствовала ее отголоски. Силясь избавиться от них, откинула одеяло и села, стиснув зубы и стараясь напрячь каждую жилку внутри себя. Невольно вспомнила, как раньше так же порою сидела в темноте, напрягая все тело в попытках сотворить хоть какое-нибудь волшебство.

Можно ли считать, что ее мечта сбылась, пускай и за счет гадальных камней? Она вспомнила всполохи радужных аврор, задаваясь не столько вопросом, почему они возникли, как тем, почему столь красивое зрелище сопровождало столь низменный поступок. Теперь Лу чувствовала, будто швырнула в огонь не камни, а собственную душу. Вспышка гнева выжгла все внутри, оставив лишь пустое пепелище.

С помощью браслета она включила лампу с поднявшимися на задние лапы медведями, нашарила изящный карманный хронометр, – подарок Вивис и Руфуса на день рождения, – чтобы свериться со временем. Кто-то переодел ее в сухую рубаху и, вероятно, обтер лоб и тело – с наполненной водой плошки на столике свешивалась тряпица. Тут же стояли две пустые склянки из-под эликсиров и лежал токен на заботливо завязанном шнурке, который Лу вернула на шею.

Она вышла в холл, тускло освещенный одним торшером в углу. Даффи, босая, стояла на лестничной площадке, прижимая к себе тряпичного зайчика и прислушиваясь к доносившимся снизу голосам. Кажется, Хартис разговаривал с обоими родителями в кабинете.

– Там дядя плиехал?

– Да. Но он не может остаться надолго. Ему нужно поговорить со своими мамой и папой, хорошо? – Лу подхватила девочку на руки. – Пойдем, я уложу тебя в постель.

– Лассказес сказку?

– Тогда мы помешаем твоим родителям спать.

– Они не спят. Я слысала. Они говолили.

– Я всех разбудила, да?

– Ты кличала, – насупилась Даффи и обвила руками ее шею.

– Прости.

– Тебе больно?

– Уже нет. Тебе нужно спать. Пойдем.

Стараясь не производить шума, она открыла дверь одной из спален, крадучись отнесла девочку в ее кроватку, отгороженную от остальной комнаты бумажной ширмой со звездочками. Родители Даффи лежали тихо – если они и бодрствовали, то виду не подали, за что Лу была чрезвычайно им благодарна.

– Лассказес сказку завтла? – прошептала Даффи, поудобнее устраивая своего тряпичного зайчика на подушке.

– Хорошо.

– О чем она будет?

– О девочке, которая портила все, к чему притрагивалась. – Лу подоткнула одеяло, погладила Даффи по волосам. – А теперь спи.

Она так же тихо вышла, плотно прикрыла дверь и увидела Хартиса, поднимавшегося по лестнице. Встретившись с Лу взглядом, мужчина застыл. Он успел переоблачиться в обычную одежду, и, кажется, вместе с доспехами избавился и от лихорадочного возбуждения, в котором пребывал по приезде. Теперь он выглядел уставшим, опустошенным, потерянным. Сердце Лу болезненно сжалось.

– Ты поговорил с родителями? – глухо спросила она.

– Да. Я хотел вызвать тебе целителя, но мама сказала, это бесполезно.

– Так и есть. – Лу поежилась, плотнее запахнула рубаху, ей вдруг стало зябко. – Руфус, должно быть, совсем разбит из-за того, что с тобой случилось…

– Он справится. А… ты? Как себя чувствуешь?

– Нормально.

Хартис кивнул и, не зная, чем занять руки, стал подбирать раскиданных по полу бумажных зверюшек, вырезанных Даффи. Повисло напряженное молчание. Лу пыталась отыскать слова, но ничего, ровным счетом ничего не шло в голову. Первым ее порывом было извиниться, но она остановила себя, решив, что это будет неискренне. Ведь окажись камни в ее руках сейчас, она бы сожгла их вновь. И сожгла бы столько раз, сколько потребовалось. Даже если ее приступ был ответом на этот поступок, она терпела бы боль снова и снова, лишь бы избавиться от них – ведь они причинили зло человеку, которого она так любила.

Но теперь этот человек, находившийся всего в нескольких шагах от нее, словно был отгорожен глухой, непроницаемой стеной. Потому девчонка просто стояла, беспокойно теребя шнурок на шее, который без кольца ощущался пустоватым. И мучилась чувством дежавю, словно что-то такое уже происходило между ней и Хартисом.

Когда они не знали, как себя вести. Когда не знали, кто они друг другу.

В тот день шел сильный дождь. И каждый из них боялся сделать первый шаг. Одна была рабыней, готовой сбежать на край света, лишь бы не признавать обуревавшие ее чувства. Другой – господином, изображавшим безразличие в страхе быть отвергнутым. Неизвестно, удалось бы им когда-либо прозреть и увидеть то, что оба старались утаить. Но в тот вечер меж ними оказались гадальные камни, которые дали ответ, открыли им глаза, подтолкнули навстречу друг