Читаем без скачивания Том 15. Дела и речи - Виктор Гюго

Настало время возвысить голос. Поднимается всеобщее возмущение. Бывают часы, когда человеческая совесть берет слово и приказывает правительствам слушать ее.

Правительства бормочут какой-то ответ. Они уже пытались однажды что-то лепетать. Они говорят: «Слухи преувеличены».

Да, слухи преувеличены. Город Балак был истреблен не за несколько часов, а за несколько дней; говорят, что сожгли двести деревень, а на деле всего лишь девяносто девять; то, что вы называете чумой, только тиф; не всех женщин изнасиловали, не всех девушек продали, некоторые избежали этой участи. Пленников кастрировали, но им также отрубали головы, что делает факт не таким весомым; ребенок, которого, как говорят, перебрасывали с одной пики на другую, в действительности был лишь наколот на острие штыка; из одного вы делаете двоих, вы увеличиваете вдвое и т. д., и т. д., и т. д.

И кроме того — почему этот народ восстал? Почему стадо людей не позволяет распоряжаться собой как стадом животных? Почему… и т. д.

Подобный способ оправдываться лишь усиливает омерзение. Затевать тяжбу с общественным негодованием — нет ничего подлее. Преуменьшение вины ее отягчает. Это изворотливость, выступающая в защиту варварства. Это Византия, оправдывающая Стамбул.

Будем называть вещи их именами. Убийство человека в лесу, именуемом лесом Бонди или Шварцвальдом, — преступление; убийство целого народа в лесу, именуемом дипломатией, — тоже преступление.

Еще большее. Вот и все.

Разве преступление становится менее значительным от того, что оно слишком велико? Увы! Это действительно старый закон истории. Убейте шесть человек — и вы Тропман; убейте шестьсот тысяч людей — и вы Цезарь. Быть чудовищным — означает быть приемлемым. Доказательства: Варфоломеевская ночь благословляется Римом; драгоннады прославляются Боссюэ; Второе декабря приветствуется Европой.

Однако настало время, когда старый закон должен смениться новым законом; как бы темна ни была ночь, все равно горизонт посветлеет.

Да, ночь темна. Дело дошло до того, что воскрешаются призраки; после «Силлабуса» появился коран: одна священная книга братается с другой; jungamus dextras;[52] позади святейшего престола видна Высокая Порта: нам дают право выбрать мракобесие по вкусу, и, видя, что Рим предлагал нам свое средневековье, Турция сочла, что она может предложить нам свое.

Отсюда то, что происходит в Сербии.

До чего же там дойдут?

Когда прекратится истязание этого героического маленького народа?

Настало время, чтобы цивилизация торжественно положила этому конец.

Это предписание — положить конец преступлению — мы, народы, и объявляем правительствам.

Но нам говорят: «Вы забываете, что существуют «проблемы». Убить человека — преступление; убить целый народ — «проблема». У каждого правительства есть своя проблема; у России — Константинополь, у Англии — Индия, у Франции — Пруссия, у Пруссии — Франция.

Мы отвечаем:

Человечество тоже имеет свою проблему; и эта проблема, вот она, — она больше, чем Индия, Англия и Россия: это ребенок во чреве матери.

Заменим проблемы политики проблемой человечности.

Все будущее в этом.

Скажем прямо: что бы люди ни делали, будущее настанет. Все служит ему, даже преступления. Страшные слуги.

То, что происходят в Сербии, наглядно показывает необходимость создания Соединенных Штатов Европы. Пусть на смену разобщенным правительствам придут объединенные народы. Покончим со смертоносными империями. Наденем намордники на фанатизм и деспотизм. Сломим мечи, прислуживающие суевериям, и догмы, держащие саблю в руке. Довольно войн, довольно убийств, довольно резни; нужны свободная мысль, свободный обмен, братство. Разве мира так уж трудно достигнуть? Республика Европы, Федерация Континента — другой политической реальности нет. Рассуждения это подтверждают, события тоже. В отношении этой реальности, которая является необходимостью, сошлись во мнениях все философы; ныне к доказательствам философов присоединяют свои доказательства палачи. Дикость, именно потому, что она ужасает, по-своему свидетельствует в пользу цивилизации. Под прогрессом стоит подпись Ахмеда-паши. Жестокости, совершаемые в Сербии, ставят вне сомнения тот факт, что Европе нужна единая европейская нация, единое правительство, единый всеобъемлющий и братский суд, демократия, живущая в мире сама с собой; все нации должны быть сестрами с общей столицей в Париже, иными словами — столицей свобод должен быть свет. Короче говоря, необходимы Соединенные Штаты Европы. В этом цель, это — гавань. Вчера это было лишь истиной; благодаря палачам Сербии сегодня это стало очевидностью. К мыслителям присоединяются убийцы. Доказательство было дано гениями, теперь его дают чудовища.

Будущее — это бог, чью колесницу влекут тигры.

Париж, 29 августа 1876

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ КОНГРЕССА МИРА В ЖЕНЕВЕ

Париж, 10 сентября 1876

Уважаемый и дорогой председатель!

Шлю вам свои братские пожелания.

Конгресс мира продолжает настаивать на своем, и он прав.

При виде искалеченной Франции, при виде истерзанной Сербии цивилизация негодует, и протест Конгресса мира необходим.

Миру препятствует Берлин; свободе препятствует Рим. К счастью, папа и император не единодушны; Рим и Берлин на ножах.

Будем надеяться.

Сердечно жму вашу руку.

Виктор Гюго.

1877

ЛИОНСКИЕ РАБОЧИЕ

25 марта 1877

Лионские рабочие страдают, парижские рабочие приходят им на помощь. Парижские рабочие, вы исполняете свой долг, и это прекрасно. Вы подаете благородный пример. Цивилизация приносит вам благодарность.

Мы живем в такое время, когда идея братства должна проявляться в великодушных деяниях: во-первых, потому, что доброе дело всегда есть благо; во-вторых, потому, что прошлое не хочет покориться своей участи и исчезнуть; в-третьих, потому, что пред лицом будущего, которое несет нациям объединение и согласие, прошлое пытается вновь пробудить ненависть. (Аплодисменты.)

Ответим ненависти солидарностью и единением.

Господа! Мои слова будут просты и серьезны. Говорить, обращаясь к народу Парижа, — высшая честь, и достоин ее лишь тот, кому свойственна прямота. И, прибавлю я, — умеренность. Ибо если прямота — это мощь, то умеренность — сила.

После этих оговорок разрешите мне высказать мою мысль до конца.

В настоящее время две противоположные силы борются за власть над миром.

Это странное время можно охарактеризовать немногими словами. О чем мечтают короли? О войне. О чем мечтают народы? О мире. (Продолжительные аплодисменты.)

Контрастом лихорадочной деятельности королей и назиданием для них является спокойствие народов. Правители вооружаются, народы трудятся. Народы любят друг друга и объединяются. Королям, замышляющим и подготовляющим насильственные действия, народы противопоставляют величие мирных деяний.

Великолепный отпор!

Народы сближаются, договариваются, оказывают друг другу помощь.

Вы видите: Лион страдает — Париж приходит в волнение.

Да позволят мне собравшиеся здесь патриоты рассказать им о Лионе.

Лион — прославленный город, город тружеников и борцов. Выше Лиона только Париж. Воскрешая в памяти нашу историю, можно, пожалуй, сказать, что именно в Лионе зародилась Франция. Лион — одна из древнейших колыбелей современного мира. В Лионе латинская демократия была привита к кельтской теократии; в Лионе Галлия преобразовалась и переродилась настолько, что стала наследницей Италии; Лион — точка пересечения того, чем некогда был Рим и чем теперь является Франция. Лион был первым нашим центром. Агриппа сделал Лион узлом военных дорог Галлии, и этот решительный способ внедрения цивилизации впоследствии был повторен сооружением стратегических дорог Вандеи. Как все города, имеющие некое предназначение, Лион пережил ряд бедствий: во втором веке город жестоко пострадал от пожара, в пятом — от наводнения, в семнадцатом — от чумы. Факт, достойный быть отмеченным историей: Нерон, сжегший Рим, отстроил Лион. Лион, знаменитый в истории, не менее прославился и в политике. В наши дни Лион выделяется среди других городов Европы смелым изобретательством, упорным, могучим и плодотворным трудом, усовершенствованиями в области промышленности, неуклонным стремлением к замене хорошего лучшим. В Лионе — трогательное, возвышенное явление, ибо лионский рабочий терпит нужду, — бедность создает богатство. (Движение в зале.) Да, граждане, я утверждаю: добродетель, заключенная в груде, социальная интуиция, угадывающая необходимость революций и неустанно требующая их, дерзание во имя прогресса, настойчивость, свойственная людям, несущим в себе будущее, — вот что характеризует Францию, вот что характеризует Лион. Лион был метрополией Галлии, он остался ею и ныне, с развитием демократии. Это город ремесел, город искусства, город, где машина повинуется духу, город, где в рабочем живет мыслитель и где Вольтер дополняет Жаккара. (Аплодисменты.) Лион — первый из наших городов, ибо Париж — нечто иное; Париж выходит за пределы нации. Лион — в сущности цитадель Франции, тогда как Париж — цитадель человечества. Вот почему помощь, которую Париж оказывает Лиону, вызывает восхищение. Можно даже сказать так: когда Париж помогает Лиону, столица мира помогает столице Франции. (Возгласы: «Браво!»)