Читаем без скачивания Том 15. Дела и речи - Виктор Гюго

Свобода — это призыв к народам. Равенство — призыв к человечеству. Братство — призыв к душам людей.

Путешественники, пережившие катастрофу, причальте к этому великому берегу — республике!

Здесь — гавань. (Долго не смолкающие приветственные возгласы. Крики: «Да здравствует республика!», «Да здравствует амнистия!», «Да здравствует Виктор Гюго!»)

ШЕСТНАДЦАТОЕ МАЯ

I. Отсрочка заседаний

Речь н а собрании левых депутатов сената

18 мая 1877 года

При каких обстоятельствах совершается событие, вызывающее у нас такую тревогу?

Позвольте мне изложить вам это. Меня поражают две вещи.

Вот первая из них:

Франция пребывала в состоянии ничем не омраченного мира; полная самообладания, она быстро восстанавливала силы после несчастий, перенесенных ею за последние годы. Франция являла миру великие примеры — пример в труде, пример в развитии промышленности, пример во всех видах прогресса. Она была прекрасна в своей безмятежности и в своей деятельности; она собиралась пригласить к себе представителей всех народов; она взяла на себя инициативу организации всемирной выставки и, израненная, изувеченная, но по-прежнему великая, готовилась устроить празднество в честь цивилизации. И вот, в этот момент кто-то нарушил ее плодотворное, священное спокойствие. Кто именно? Ее же правительство. Произошло нечто равносильное объявлению войны. Кому? Франции, пребывающей в мире. С чьей стороны? Со стороны властей. (Возгласы: «Да! Да!» Единодушное одобрение.)

А вот второе обстоятельство, поражающее меня.

Если во Франции царит мир, то в Европе его нет. Если положение внутри страны не внушает беспокойства, то положение за ее пределами вызывает тревогу. Пламя охватывает континент. На востоке столкнулись две империи; на севере выжидает удобного случая третья; могущественная соседняя держава на севере бьет боевую тревогу. Сейчас более чем когда-либо необходимо, чтобы Франция оставалась мирной, — только при этом условии она останется сильной. И вот такой момент избирают для того, чтобы ее будоражить! В этот час, когда страна полна благоразумия, правительство совершает безрассудства.

Два важнейших факта — мир во Франции, война в Европе — требовали, чтобы правительство было мудрым. Правительство же в этот час вступило на путь авантюр.

Достаточно одной искры, чтобы все вокруг воспламенилось, а правительство размахивает факелом. (Глубокое волнение в зале.)

Да, правительство авантюр. В данный момент мне не хочется оценивать его более сурово, ибо я все еще надеюсь, что некие страшные воспоминания послужат ему предостережением и оно не пойдет дальше. Я рекомендую сторонникам единоличной власти внимательно прочитать конституцию. (Движение в зале.)

Там есть несколько важных статей, говорящих об ответственности.

Я мог бы сказать больше, но ограничиваюсь этими немногими словами. У меня — сенатора — есть определенные обязанности; у меня — гражданина — есть определенный долг. И я не пренебрегу ни тем, ни другим.

Я знаю и утверждаю, что вы, мои коллеги, окажете мужественное сопротивление противозаконному превышению власти и антиконституционной узурпации. Будем же более пристально чем когда-либо следить за действиями правительства. В нынешнем положении нужно помнить следующее: чем большее недоверие вы проявите к новому министерству, тем большее доверие вы встретите со стороны нации.

Господа, успокоим же Францию. Успокоим ее относительно настоящего, успокоим ее и относительно будущего.

Республика — это окончательное освобождение. Надежда — одно из имен свободы. Любые козни потерпят крах. Истина и разум одержат верх. Справедливость восторжествует над судьями. Человеческая совесть восторжествует над духовенством. Народный суверенитет восторжествует над диктатурой, как клерикальной, так и военной.

Франция может положиться на нас, а мы можем положиться на нее.

Так будем же верны всем нашим обязанностям и всем нашим правам. (Единодушное одобрение. Продолжительные аплодисменты.)

II. Роспуск

Речь в четвертой комиссии сената

21 июня 1877 года

Я до сих пор хранил молчание и не собирался выступать в прениях, так как надеялся, что главный вопрос обязательно будет поставлен, и предпочитал, чтобы это сделали другие, а не я.

Однако этот вопрос не был поставлен. Я вижу, что заседание собираются закрыть, и считаю своим долгом выступить. Я не хочу, чтобы меня выбрали председателем комиссии, и прошу моих друзей вместе со мною проголосовать за нашего уважаемого коллегу господина Берто.

Сказав это и подчеркнув мою полную незаинтересованность в результатах предстоящего голосования, я перехожу к вопросу, требующему, с моей точки зрения, немедленного разрешения.

Здесь присутствует министр. Пользуясь его присутствием, я обращаюсь к нему; и вот что я хочу сказать господину министру торговли:

Невозможно допустить, чтобы президент республики и члены нового кабинета не предусмотрели вероятного хода дальнейших событий, который для нас совершенно очевиден. Речь идет о том, что через три месяца распущенная сегодня палата может появиться вновь с возросшим числом депутатов-республиканцев. Мало того. В этом случае ее авторитет и влияние значительно усилятся благодаря тому, что полномочия этой палаты будут заново подтверждены решающим волеизъявлением суверенной Франции.

Что же будет делать правительство перед лицом этой палаты, которая одновременно будет и старой палатой, отвергнутой вашим единоличным правителем, и новой палатой, угодной суверенному народу? Какой план действий оно выработало? Какую линию поведения рассчитывает оно проводить?

Выполнит ли президент без колебаний свой долг, состоящий в том, чтобы подчиниться воле нации и уйти в отставку? Сойдут ли со сцены вместе с ним и министры? Одним словом, каково будет решение президента и его кабинета в том серьезном случае, на который я только что указал?

Я ставлю этот вопрос присутствующему здесь члену кабинета. Я ставлю его категорически и недвусмысленно. Никакие увертки невозможны: либо министр мне ответит, и я зафиксирую его ответ; либо он откажется отвечать, и я отмечу его молчание. В обоих случаях моя цель будет достигнута; и независимо от того, скажет ли министр что-нибудь, или будет молчать, в этот вопрос будет внесена ясность, которой я добиваюсь.

При этих словах, среди глубокого молчания, в обстановке напряженного ожидания со стороны всех сенаторов поднялся г-н де Мо. Вот его ответ: «Вопрос, поставленный господином Виктором Гюго, может быть задан только президенту республики. Он превышает компетенцию министров». Этот ответ вызвал сильное волнение. Раздались возгласы. Виктор Гюго продолжал:

Вы слышали ответ господина министра. Так вот: я приведу уважаемому господину де Мо факт, который имеет почти прямое отношение к нему лично.

Весьма близкий ему человек, видный оратор правой, чьим другом я был в палате пэров и чьим противником я был в Законодательном собрании, господин де Монталамбер, хоть он и принадлежал в то время к числу сторонников Елисейской партии, после июльского кризиса 1851 года встревожился по поводу намерений, которые приписывались тогда президенту, господину Луи Бонапарту, заверявшему, впрочем, всех в своей лояльности.

Тогда господни де Монталамбер, памятуя о нашей старой дружбе, попросил меня задать министру Барошу от имени нас обоих тот самый вопрос, который я только что задал господину де Мо. (Глубокое внимание в зале.) И тогдашний министр дал на этот вопрос совершенно тот же ответ, что и нынешний министр.

А через три месяца свершилось то преступление, которое вошло в историю под названием «Второе декабря». (Сильное волнение в зале.)

III. Речь на публичном заседании сената

22 июня 1877 года

Господа! Между двумя властями вспыхнул конфликт. Сенату надлежит рассудить их. Сегодня сенат станет судьей.

И вместе с тем сегодня сам сенат будет судим. (Аплодисменты слева.)

Ибо если над правительством есть сенат, то над сенатом есть нация.

Никогда еще положение не было столь серьезным.

Сегодня от сената зависит, будет ли Франция умиротворена ила взбудоражена.

Умиротворить Францию — значит успокоить Европу; взбудоражить Францию — значит встревожить весь мир.

От сената зависит, свершатся ли избавление или наступит катастрофа.