Читаем без скачивания Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин

История про встречу одноклассников

Я пошёл на встречу одноклассников. Встреча была — мама не горюй. Топография тел наших тел была странна. Толстые стали худыми, а худые — толстыми. Мы помнили "АББУ" и ещё не забыли Софию Ротару. Мы пили под отечественное и плясали под французское. Особенно было интересно, как пляшут бандит с прокурором.

Одноклассницы мои, как и я, происходили из страны на четыре буквы, где секса, как известно, не было. Теперь все добрали своё по-разному.

Надо сказать, что я часто ходил на встречи однокурсников, благо выпусков было много — и в нескольких учебных заведениях. Здесь всё было другое — на удивление, почти никто не менялся визитными карточками, да и род занятий многих остался неизвестным.

Приятель мой Пусик хватал всех женщин за жопы. Я спорил и много выиграл в спорах, предсказывая его поведение и то, когда и что он произнесёт. Я-то знал, что в середине вечера он начинает называть всех женщин "пьяное животное", а всех мужчин поголовно — "зайцами". Бандиты, правда, несколько напряглись — они не знали — не очень ли это позорно, когда тебя называют зайцем.

У талмудических евреев, впрочем, имелось по поводу зайцев своё мнение, но они его вслух не высказывали.

На удивление структура людских сообществ повторялась. Потому как во всякой компании есть синий чулок, есть пьяница, соня из чайника, свой заяц, герцогиня и шляпники.

Видел там почти точную копию гибкой и тонкой женщины из другого мира — причём моя одноклассница была похожа на неё не только телом, повадками, но и даже запахом. Впрочем, это был не парфюм, а какие-то феромоны.

Когда я рассказал это некоей светской девушке, та ужаснулась:

— Боже мой, неужели ты её нюхал?!

Я отвечал с некоторой долей задорности:

— А что ж мне её не понюхать? Мы всё же плясали, знаешь. Вот Пусик вообще всех одноклассниц переплясал — а нетрезвых и по два раза. И уронил всего двух.

04 июня 2003

История про карпов

А мне вот карпов жалко. Какого хрена их душить? Пусть живут.

04 июня 2003

История про зоолетие

Надо признаться, что я один из тех, кто посетил город Санкт-Петербург и увидел праздник зоолетия и Белую ночь-light. И это правильно, что бы мне не говорили. Как бы меня не чморили и мумукали. Я ведь до следующего зоолетия не доживу.

А так я слышал много разного, да и видел немало. Вот, например, несколько человек очень серьёзно говорили мне, говорили, заглядывая мне в глаза, говорили мне с придыханием:

— А ты знаешь, до чего дошёл наш губернатор Яковлев? Он нанял две эскадрильи истребителей для разгона облаков. У Лужкова нанял, разумеется.

Я злобно молчал — погода портилась. Видимо тучи победили в воздушном бою. А так хорошо было в начале, наверное — истребители, закладывающие виражи над городом, улепётывающие тучки…

Зато ещё я увидел на Московском проспекте несколько тысяч милицейских задниц — ехал мимо них пять минут, десять — и всё передо мной милиционеры стеной и спиной стояли. А на заднице у них топырились серые плащ-палатки, свёрнутые в фаллические символы.

Потом я ходил на Неву смотреть — а там воды не видно, потому что повсюду стояли корабли с иностранными делегациями. Корабли эти выше Ростральных колонн, выше Александрийского столпа — медленно колыхались как плавучие памятники. На верхушках мачт в них сидели снайперы и вяло кричали птичьими голосами — земля, дескать, земля.

Затем я пошёл в отель "Европа" и начал наблюдать премию "Национальный бестселлер". Смотрел там, как братается писатель Рыбаков с писателем Быковым.

У меня даже возникла мысль о шоу — вывести всех писателей Быковых и Рыбаковых на сцену и заставить брататься, но я вспомнил, что кто-то из них умер. Кто-то из Быковых… Нет, кажется, из Рыбаковых. В первый раз я за шесть лет ошибся — думал премию дадут Быкову, а дали её какой-то мне неизвестной паре из Риги. Впрочем, знатному критику Басинскому не нравился вообще никто — про всех он говорил, что пишут без божества, без вдохновенья, а нужно, чтобы были и жизнь, и слёзы, и любовь.

Знатный критик Павел Басинский от огорчения сразу выпил водки и сел в фойе. Он сидел там как демон Максвелла. То разрешал выход, то нет. И каждому выходящему он подсовывал победившую книжку и велел прочитать третий абзац.

Кто бы не читал — всё критику Басинскому не навилось.

Одному человеку он сказал, что тот читает слишком тихо, другому, что слишком краснеет. Мне сказал, что я для такого чтения ещё не изжил остатки культуры, а каком-то толстяку — то слишком пугается ненормативной лексики.

Наконец, вышел из зала молодой человек, взял в руки книжку и прочёл смачно и чётко — со всякими блядь да ёб твою мать. Прочёл молодой человек четвёртый абзац, губы утёр, крякнул, да и отправился себе восвояси.

Критик Павел Басинский сразу же ко мне наклонился, да и говорит:

— Кто это? Вон-вон, кто!?

— Это, — отвечаю я ему, — Шнуров. Да забудь ты, об этом Паша, пойдём лучше "Несмертельного Голована" хором на два голоса читать и про всяческую "Орфографию" забудем напрочь.

Увидел я а Северной столице и настоящую девушку-вампира, и, как полагается, не пустили меня через мост лейтенанта Шмидта, и во двор на Красной, меня не пустили, в тот двор, где мой горячо любимый дедушка провёл несколько лет своего детства, пережидая блокаду Юденича.

А ещё увидел сумасшедших эрмитажных старушек, что не перенесли ночного разорения присутственного места, толпы бесплатных посетителей, тех посетителей, что придя в темноте в Зимний дворец, наплевали в зеркала, стащили несколько картин и по ошибки ощипали часы "Павлин".

Теперь старушки бродят там на манер Акакия Акакиевича, и, притворившись цыганками выглядывают на прохожих всякий антиквариат.

И в глаз мне посветили лазером с Заячьего острова- так что и сам я стал головой подёргивать и ногу приволакивать.

Поэтому покинул я город Санкт-Петербург и поехал между хмурой землёй и серым небом — наблюдать из бессонного окна солнечное затмение.

06 июня 2003

История о Главном Позоре

Главный позор — это совсем не то, когда ты обкакался прилюдно или заснул в ожидании барышни. Это не тот случай, когда тебя застали читающим чужой дневник или ковыряющимся в письменном столе начальника. И когда сокамерники отходят от тебя, застёгивая брюки — вовсе не случай главного позора.