Читаем без скачивания Когнитивный диссонанс - Марта Кетро

И вот подходит ко мне муж, смотрит с тревогой и говорит:

— Птичка, давай врача вызовем?

— Не приедет, у меня страхового полиса нет.

— Надо сделать, когда поправишься.

— Конечно, по-хорошему мне бы надо дня на три к родителям поехать, заняться полисом и паспортом.

— Вот я после первого уеду, ты и займись.

Я криво и мучительно улыбаюсь — поди, не выживу, зачем мертвому полис?

— Только смотри, именно к родителям, а то я тебя знаю, твои брюнеты только и ждут…

У меня даже нет сил смеяться. Я три дня не мыта, пахну смертным потом, даже кошкам противно, опухла вся — нет, ну какие брюнеты могут меня ждать, бригада таджиков-могильщиков?

Я тебя, говорит, знаю. Меня — да, но вряд ли я найду еще одного такого извращенца, чтобы с ним изменять этому…

Хотя, если честно, кандидаты не переводятся. Первого марта получила от Антона письмо: «Весна наступила. Повидаемся?» и номер телефона с уточнением «лучше SMS». Его немногословность мне определенно нравится. Ответила: «Четвертого, в 19.00 в «Шоколаднице» на Малой Дмитровке, тел…» — «Буду».

Я отдаю себе отчет, что сеть «Шоколадниц» — заведения для студенток, не статусные, как принято говорить. Приличные женщины должны ходить в дорогие кафе вроде «Галереи» и других, чьи названия я даже не знаю, потому что недостаточно приличная. Мне нравятся уютные недорогие забегаловки с простой пищей, с несколькими сортами чая и мягкими диванами. Какая разница, куда забредать во время долгих прогулок, лишь бы обслуживали быстро и не отравили ненароком. Поэтому, выбирая для встреч с незнакомыми «шоколадку», я страшно смущаюсь, но поделать ничего не могу, привычка. Там иногда можно подслушать удивительные разговоры.

Как-то раз, попивая пу-эр, уловила в шуме голосов абсолютно нездоровую интонацию плохого лектора. Поворачиваю голову — за соседним столиком дяденька средних лет втирает пышной блондинке про энергии. Чертит схемы на салфетке, нещадно акцентирует: «Как только ты начинаешь отвлекаться, твое Внимание рассеивается. Ты теряешь Силу, и в твоей Защите образуются дыры. И что тогда наступает? Страх и Ужас!»

Она курит и что-то негромко отвечает. «Ребенок? Ты знаешь, как нужно воспитывать ребенка? Если он хочет в три часа ночи голым выйти на лестницу, пусть идет! Тогда…»

А я думаю, что страх и ужас даже не в том, что она с ним переспит, а в том, что не дай бог послушается. Вообще в том, что она сейчас тут сидит. С этим человеком. Который учит ее жить. Красивая, грива длинная, густая, вьющаяся, какого-то редкого пепельного оттенка, а руки округлые и сильные. А она сидит в этой подростковой кофейне и молча рассматривает психа, толкующего о коконе сознания. Ну зачем он тебе, женщина?!

Или однажды: сидят за мной две девушки, щебечут. Ощущение, что я подслушиваю выездное собрание Анонимных Алкоголиков или продавцов гербалайфа.

— Я делаю это уже два года! Каждые две недели я хожу и подкрашиваю, хожу и подкрашиваю! Мой парень тащится от Дженнифер Энистон, поэтому я сделала такую же прическу. Каждые две недели! И в прошлом году первого октября мы поженились!!

— Вау, вау! Поздравляю! Как я за тебя рада! А я тем летом собралась отдыхать и захотела вот такой цвет. И за неделю я ходила к ним пять раз! Первые два получился желтый, потом совсем белый, но я сказала: «Я должна в Турции выглядеть как решила!», и они сделали!

— Поздравляю! А мой парень…

Мне — я подумала — дали бы твоего парня минуты на три, не больше, он бы сам сделался похож на Дженнифер Энистон, особенно голосом… Видишь ли, на Дженнифер Энистон денег нету, так он нормальную девку проапгрейдил — дешево и сердито, каждые две недели башку в перекись окунать.

А потом и думаю, а чего я возмущаюсь-то. Он хочет Дженнифер Энистон, а она хочет парня, который хочет Дженнифер Энистон. Люди нашли друг друга…

И я уверена, что никакие они не пластиковые пупсы, хотя так выглядят. У них могут быть настоящие человеческие дети. И настоящие человеческие чувства, хотя и протравленные перекисью.

Утром назначенного дня с удивлением поняла, что волнуюсь, как девица. А он какой? А вдруг я ему не понравлюсь? Нет, правда, вот эти тени у меня под глазами — от зимы или теперь всегда так будет? Я вижу себя прежней, неизменившейся и только изредка, мельком, проходя мимо зеркала, бросаю неузнающий взгляд — ой, кто это? — не может быть, чтобы я. Секундный испуг, я чуть поворачиваюсь, приглушаю свет, складываю губы особым образом — и все, та, чужая, тетка исчезает. Одна беда — фото. Иногда после вечеринок обнаруживаю в Сети снимки какой-то коровы в моем платье. Чтобы не впадать в депрессию каждый раз, решила для себя: это плохие фотографы с пластмассовыми мыльницами виноваты. Конечно, ведь я-то красавица…

И вот сегодня все вертелась, втягивала живот, надевала то черное, то широкое, закалывала волосы, распускала. А потом вдруг устала — ну кого я хочу обмануть? И зачем? Что он Гекубе, что ему Гекуба, и почему, собственно, в тридцать… хм… с небольшим я обязана выглядеть на двадцать пять?

Как раз когда я надевала костюм сельской учительницы — серую шерстяную юбку и поношенную зеленую кофточку, — пришла эсэмэска: «Марта, простите, вынужден уехать по работе, давайте в другой раз». Ах, так?! Что-то подсказывает мне, следующий шанс я дам ему нескоро…

Только после того, как встреча сорвалась, я поняла, что ждала ее очень сильно. Рассчитывала проверить свои чары на новеньком или просто соскучилась без приключений, не знаю. Знаю только, что какая-то пружина внутри вдруг ослабла, безвольно повисла.

Временами мне становится за себя очень-очень стыдно. Когда была маленькой, по телевизору иногда показывали фильм «Последнее лето детства», если не ошибаюсь. Там какой-то мальчик лет десяти говорил про девочку, точнее, девушку уже (наливную, с длинной челкой): «Белка, она неверная…» Временами я чувствую в себе эту рыжую беличью неверность на уровне инстинкта, из одного туповатого желания натащить побольше орехов, из страха перед наступающей бесконечной зимой, которую все равно не пережить.

Может быть, этот страх появился, когда любимые мужчины научились умирать. Юные, сильные, энергичные, занимающие столько места, раскинувшись в постели (и в моей жизни), они вдруг в единую минуту исчезали. Образовывалась пустота, которую ни другой любовью, ни счастьем, ни орехами не заполнить.

А может быть, я опять лгу. Боюсь старости, вот и все. Сейчас здоровье мое таково, что в пять утра могу сделать горячую ванну и залезть туда со стаканом виски или даже мартини со льдом. Снаружи горячо, внутри холодно. Сколько еще — десять лет или двадцать, прежде чем я начну бояться, а вдруг прихватит сердце от контраста? Прежде чем полчаса пешком станет для меня много? Перестану есть острое-соленое-жирное — потому что печень-желудок-почки. Коротко говоря, начну беречься. Солнца, воды, еды, усилий, волнений.