Читаем без скачивания Рецензии на произведения Марины Цветаевой - Марина Цветаева

И переход — VVVV–V-VVVV–V-

Всплеск — и победоносный зов…

Далее ямб:

Из бездны. — Плавный вскок.

Что это не случайно, явствует из следующего: через страницу при подобном же переходе (стр. 30) подобное же строение строки:

Xрип — и громоподобный рев.

Переход от «V» совершается через пеоны «VVV» и «VVV» к «-VV-». Мелодия Марины Цветаевой явлена целым многообразием ритмов.

У нее есть и пластика образов («Вплоть до ноги упругой взлетает пенный клок»), и звуковая, гласящая фраза; так из «с» и «р», переходящего в «л», и из «б», переходящего в «м», строит она звукословие: стр-стлб-cрбр-сбр-рлм — в строчках:

Стремит столбоваяВ серебряных сбруях.Я рук не ломая[171]

и т. д.

Но не в лингвистике и не в пластике сила ее; если Блок есть ритмист, если пластик, по существу, Гумилев, если звучник есть Xлебников, то Марина Цветаева — композиторша и певица. Да, да, — где пластична мелодия, там обычная пластика — только помеха; мелодии же Марины Цветаевой неотвязны, настойчивы, властно сметают метафору, гармоническую инструментовку. Мелодию предпочитаю я живописи и инструменту; и потому-то хотелось бы слушать пение Марины Цветаевой лично (без нот, ей приложенных); и тем более, что мы можем приветствовать ее здесь в Берлине.[172]

В. Воронцовский

В Берлине птахи поют (1)

(Библиографическая заметка){41}

Часто встречаем мы людей, бросающих книжку стихов новых поэтов на первой же странице. Обычно такой жест сопровождается безапелляционным:

— Ерунда!

Подобных людей много. Их миллионы. Они толпа. Но они — и общественное мнение. А это уже не все равно. Это страшно. Новые поэты — молодежь. И мнение миллионов — их крещение.

И кто знает, может быть, вследствие этих «мнений» не одна звенящая душа молодого поэта увяла? Не одна птаха умолкла?

А это уже на детях и внуках наших. Как кровь.

К счастью, молодая поэзия в целом — живет. Звенит. Поет. Радует усталый глаз порослью новаторства, новых всходов и неподдельной весны настроений и восприятий.

Передо мною — две маленьких изящных книжечки — «Стихи к Блоку» М.Цветаевой и «Опустошающая любовь» И.Эренбурга.

На Олимпе современности — фигуры небольшие.

М.Цветаева в маленькую книжечку собрала свой крик к Блоку. Женский крик. По-женскому и сильный и капризный. Главное, капризный.

Имя твое — птица в руке,Имя твое — льдинка на языке,Одно-единственное движение губ,Имя твое — пять букв.Мячик, пойманный на лету,Серебряный бубенец во рту…

Так она о Блоке. О его имени. И разве не по-женски правдиво и тонко:

Имя твое — льдинка на языке…Серебряный бубенец во рту?..

Это значит — холодный и звенящий. Как лед и серебро. Таков Блок в душе женской. И не она ли, не женщина мечется любящая в этих строках:

Ты проходишь на Запад Солнца,Ты увидишь вечерний свет.Ты проходишь на Запад Солнца,И метель заметает след…

И по имени я не окликну,И руками не потянусь.Восковому святому ликуТолько издали поклонюсь.

Разве это не женщина? Как она есть? Не аккорд любящей и боящейся быть любимой? Любимая — это такое счастье!

И она это понимает (или чувствует), когда говорит:

Зверю — берлога,Страннику — дорога,Мертвому — дроги,Каждому — свое.Женщине — лукавить,Царю — править,Мне — славитьИмя твое.

Да, только славить. Любящая должна только славить.

И это ее — М.Цветаевой, крик к Блоку — сила женской души, резкий взмах смычка скрипки в оркестре настроения. Нестройный и нужный. Нестройный по форме, нужный по содержанию.

К этому — дополнение:

Должно быть, за той рощейДеревня где я жила,Должно быть любовь прощеИ легче, чем я ждала.

Нет, конечно не проще. Любовь — подвиг. Крест на твоих плечах, женщина.

Предстало нам, всей площади широкой,Святое имя Александра Блока.

И неправда. Только тебе предстало оно, это святое сердце — и ты его схоронила. А мы… мы сожгли «льдинку на языке» палящим голодом и цингой.

Мы, как сама говоришь:

Думали — человек!И умереть заставили.Умер теперь. Навек…Плачьте о мертвом ангеле.

Странно: мужчина и женщина об одном, М. Цветаева и И. Эренбург оба о любви.

Но какая разница!

Любовь М.Цветаевой (женщины) в любимом. Любя, она славит только любимого. Эренбург же (мужчина) любя, славит только любовь.

Вы понимаете эту разницу?

У М.Цветаевой умер любимый — и ей некого славить (разве только память его), у Эренбурга любовь никогда не умрет. Она у него не в человеке, а сама в себе.

Чем бы стала ты, моя земля,Без опустошающей любови?[173]

В страхе спрашивает он — и не дает ответа. Ни себе. Ни другим. Даже отвечать страшно.

Да и зачем? Ведь

Когда в веках скудеет звук свирельный,Любовь встает на огненном пути…И человеку некуда уйти.

И

Здесь, в глухой Калуге, в Туле, иль Тамбове,На пустой обезображенной землеВычерчено торжествующей любовьюНовое земное бытие.[174]

Еще подробность: для М.Цветаевой — любовь это:

Святое сердце Александра Блока.

Только Блока. У Эренбурга же любовь не связывается не только с личностью, но и с местом. Он даже города не укажет. А может быть, и страны не знает. По его ведь

Любовь встает на огненном пути.

А пути везде. Значит, и любовь везде.

Ясно и… пожалуй, не ново.

И по путям (везде!) ходит Эренбург.

С одним желаньем:

Привить свою любовь.[175]

И, видимо, прививает, потому что сейчас же добавляет:

Кто испытал любовный груз,Поймет, что значит в полдень летнийПочти подвижнический грузТяжелой снизившейся ветви.[176]

И еще:

В зените бытия любовь изнемогает.Какой угрюмый зной. И тяжко, тяжко мне…

Это уже не «груз», а «перегруз». Но такова любовь. Молодая. Без меры. Без краю.

Новое? Нет. Конечно, не новое. Книжки, которые пройдут бесследно. Лето выжжет эту молодую весеннюю поросль. Без остатка. И что делать? Каждый дает по силам своим, каждая птаха поет по силе разумения. И было бы неумно запрещать петь малиновкам только потому, что есть соловьи.

Пойте птахи!

Пойте, вас слушает жизнь.

Ю. Братов

В Берлине птахи поют (2){42}

Когда «писать стихи» было трудно — мало людей их писало. Теперь стихи пишут все, кому не лень.

Богатство нашего языка дает эту возможность излагать мысль рифмованными строчками, включая их в известный размер.

Но ведь это совершенно не значит, что каждый пишущий стихи поэт и что каждый поэт пишет стихи.

Две книжки стихов передо мной: Марина Цветаева, поющая необыкновенную любовь к А.Блоку не к человеку, а к поэту.

Ритм, размер, напевность и рифмы стиха дышат не земной любовью и читаются, как псалмы Давида, как музыкальнейшая поэзия «Песнь Песней».

О любви же, но земной и человеческой «поет» Илья Эренбург.

Конечно, могут найтись люди, которые и в Илье Эренбурге увидят поэта. <…>

И. Шендриков

По поводу двух рецензий{43}

«Красота в глазах смотрящего», говорили греки и теперь вполне основательно говорят, что о вкусах не спорят.

Если г-ну Воронцовскому Илья Эренбург представляется поэтом дерзающим, то для г-на Братова он — вовсе не поэт.

Ни тот ни другой не дают обоснования своих приговоров. Между тем единственно правильным мерилом оценки поэта, художника является прямой ответ на простой вопрос, передает ли художник и поэт другим то, что он переживает сам, и заражает ли других своим настроением, вложенным в его произведение.

С этой точки зрения Марина Цветаева трогает своей искренностью, своей тоской, замкнутой в маленьком кругу индивидуальных, почти личных, переживаний.

Что касается Ильи Эренбурга, то у него, что называется, ни кожи, ни рожи: стихи его не блещут ни изяществом и новизною формы, ни глубиною вложенных в них переживаний.