Читаем без скачивания Любимец Израиля. Повести веселеньких лет - Аркадий Лапидус

И вдруг… голос прорезался!

То есть не совсем с потолка, так как я и в детстве пел "У дороги чибис, у дороги чибис!.." и всякое такое. Но тут где-то на втором курсе я как-то открыл рот, а оттуда такая иерихонская труба завыла, что я, аж присел.

Ну, это я вам скажу!.. Такое ощущение, что ты – Бог! Ну, только что не было и вдруг!.. На одной низкой ноте даже стёкла в окнах начинали дребезжать, а зубы готовы были выпрыгнуть. А тут – Новый Год! Я и выбежал в горячке на сцену и бодро так и очень громко начал: "Рисует узоры мороз на оконном стекле!..". Все аж замерли от моей невероятно звонкой оглушающей неожиданности…

Я ещё поднажал и всё…

На верхней ноте захлебнулся!

Баянист в одну тональность, в другую – без толку! Я был в таком шоке, что сориентироваться не смог. Потом долго разные специалисты выясняли, то в самодеятельности, то в консерватории, то в филармонии, то ещё бог знает где – бас у меня, баритон или драматический тенор.

Похожая история произошла с моей родной тётушкой. Только удар сверху был не с плюсовой температурой, а с минусовой. Она в пять или шесть лет как-то заблудилась и замёрзла. Когда её нашли и отогрели, то у неё открылся дар видения сначала прошлого, а потом и будущего.

Будучи ещё ребёнком, она в игре с подругой схватила её за руку и, впав в транс, начала рассказывать со всеми подробностями историю о кораблекрушении, где её папа был капитаном. Но главное, она сказала, что её папа приедет через три дня.

Через три дня, пропавший без вести два года назад, папаша приехал…

К студенческим годам тётушка уже научилась произвольно входить в транс. Сокурсницы иногда пользовались этим, но время было атеистическое, училась она в медицинском институте, потом была партийной…

Залавливала она эту свою способность как могла, никому о ней не распространялась и, в конце концов, успешно почти задавила. Иногда эти трансы ещё накатывали, но всё реже и реже.

Как-то ей прислали из Канады альбом со снимками развития раковых клеток в разных стадиях и прочим материалом по профилю её диссертации, но сопроводительное письмо задержалось. А через два дня защита. Задрожала моя тётушка от нервного напряжения и вдруг увидела весь материал, да ещё и переведённый на русский язык…

И в последний раз, уже восьмидесятилетняя, проходя мимо киоска с продажей лотерейных билетов лото-спринт, она неожиданно указала парню, покупающему билет не на тот, который он взял, а на другой. Парень купил, развернул билет, а там "Москвич-412"…

Мда-а…

Так вот голос-то появился и на скрипке я даже кое-что своё выпиливал, а зубрить надо было не квинтовый круг, а "Внутренние болезни", "Акушерство и гинекологию", "Венерические болезни" и тому подобное совсем не музыкальное ассорти.

"Нет романтизму! Закуска не та!.."

Мужиков у нас было не больше пяти на группу и мы инстинктивно держались дружной кучкой. Тем более что женская часть состояла из разновозрастных гражданок. Некоторым было, как и мне, по пятнадцать-шестнадцать, а некоторым по тридцать лет, а то и больше. К тому же кто-то и в колониях уже посидел и ожесточился и огрубел очень и очень. И многие считали каждую копеечку. Стипендия же была, как я уже говорил, – двадцать рублей! Это столько же раз в столовой как следует пообедать. И то, за экзаменационную тройку её отбирали. А где-то подработать было очень трудно – днём учёба, а вечером практика в больнице. К тому же многие снимали углы в частном секторе. Да и в лохмотьях не походишь! Выглядеть тоже надо по-человечески – девчонки всё таки!..

Однажды поймали одну хронически голодающую девочку за кражей стипендии у кого-то и такой самостийный трибунал устроили, что она от позора и стыда убежала и где-то на разъезде у своего нищенского дома бросилась под поезд. Её ещё волокло километров десять, и такое кровавое месиво было, что еле опознали. Лучше бы милицию вызвали и в колонию запекли…

Мда-а…

Толпа – это страшная и, в основном, разрушительная сила! И я это ощутил на себе тоже. Не люблю я распространяться насчёт лирики и её беспощадных ударов, но без этого трудно будет понять мотивы дальнейших моих «фокусов», спровоцировавших гнев толпы.

Не знаю как у других, а у меня интерес к дамскому полу всё разрастался и разрастался, а дальше романтизма – никуда! Все эти «Айвенго», "Женщины в белом", "Джейн Эйры", Фениморы Куперы, Майн-Риды и тому подобная сладкая чушь и застольный бред забили мне мозги с детства так же как Тому Сойеру, но у того уже в детстве подружка была – Бекки Тетчер, а у меня, в основном, только вздохи. Для меня все дамы были вроде бы как инопланетянки. И вдруг этих инопланетянок вокруг – море! Самых разноцветных и разновозрастных! И толку – никакого! Вроде бы в меду сидишь, а попробовать – ни-ни! И почти все заводят романы на стороне, а на нас, сокурсников, смотрят лишь как на бесполых подружек. Все их тайны для нас – откровения, и мы главные советчики в их амурных делах и модных приговорах. А нам – шиш!

Раздразнили донельзя!

Ну, остальные парни читали, наверное, меньше и потому быстро устроились. По той же так презираемой мной схеме "Дважды два – четыре!". И то не в своём родном коллективе, а на стороне. А меня эти «Аэлиты» чуть было до половой неврастении не довели.

Чтобы не заболеть, плюнул я на их инопланетное происхождение, да так плюнул и озлобился, что слишком! То одну хлопну по попке, прилюдно, то другую…

Доигрался до того, что девчонки схватили меня как-то на большой перемене, затащили в пустую аудиторию и чуть было не лишили детородной перспективы. Вроде бы в шутку, но в коллективном азарте всякое бывает, и я перепугался ого-го как. Всё-таки медички!.. Да и то, что среди них есть бывшие уголовницы, не очень утешало…

Вырвался я, с трудом отдышался, и какое-то время вёл себя пристойно.

Но тут грянуло очередное сельхозудовольствие. А как я уже говорил, наше медучилище ежегодно шефствовало над табаксовхозом. И там каждый раз после работы наступал волнующий вечер.

Парни надёргали девчонок из работающего рядом с нами сельхозтехникума и из местных и разбрелись кто куда. Кое-кто из наших дам тоже в благословенную темноту не в одиночку углубился. Один я как перст туда-сюда шастаю среди оставшегося медового улья и облизываюсь, и злюсь всё больше и больше. Типичные вечные "страдания юного Вертера", но уже на другом историческом отрезке и в других декорациях, ситуациях и материале. Поэтому злюсь не только от того, что на голодной диете нахожусь, а и от того, что я, полный романтики и тончайшей духовной организации, с дулей в карманах хожу, когда одноклеточные благополучно нетрудно и вкусно размножаются. Да и раздражало ещё то, что слишком уж гордо ходят этакие вроде бы недотроги и почти литературные по виду Ассоли, а сами только о самцах думают, а не о Греях.

И вот, наверное, для того, чтобы показать всем действительную сущность этих воздушных созданий, я снова начал прилюдно презрительно хлопать их по упругим попкам. Ну и, конечно, опять дохлопался…

Наша группа жила в одном из отделений табаксовхоза в почти достроенных коттеджах. Это большой зал и три небольшие комнатки. В зале на матрацах располагалась основная женская половина, в двух небольших комнатах, тоже на матрацах парни, и в одной, на нормальной кровати педагог. В том коттедже, где жил я, нас парней было шестеро, а дам – человек восемнадцать.

И вот в один прекрасный послерабочий вечер парни как всегда прифраерились, наодеколонились и только собрались на свидания, как кто-то из дам им и крикнул:

– Тащите вашего шутника-юмориста! Допёк он нас! Мы с ним сейчас разберёмся! Мы его сейчас посватаем! Тут сразу три не против!..

– Ура-а! – заорали парни и, думая, что это одна из очередных молодёжных игр, бросились ко мне.

Меня как волной холодной обдало!

Я сразу всё понял!

Тем более что опыт уже был…

Но моё отчаянное сопротивление парни приняли за кокетство и, дружно оторвав от пола и подняв над головами, как ленинское бревно, понесли к залу.

– Мужики, вы что? Они же из меня сейчас фарш сделают! – заорал я. – Ножик хоть дайте для защиты! Ножик!..

– На! – сказал кто-то и тоже в шутку сунул мне в руку увесистый складной нож.

Дверь распахнулась, и, казалось, тысяча женских рук вцепились в меня. Вырвав у парней, они втащили меня в зал, и тут же с оглушительным ударом дверь захлопнулась, и увесистый крючок заблокировал её.

Парни оторопели.

Это уже была явно не игра, и они начали стучать и требовать моей выдачи.

– Мы вам его девушкой выдадим! – крикнул какой-то прокуренный сиплый голос, и я выдернул лезвие ножа.

– Ножик! У него ножик! – раздался визг, и агрессивная масса отшатнулась.

Я метнулся в свободный угол зала и, почувствовав спиной защитный тыл стен, выставил нож. Человек шесть разгорячённых далеко не юных и некрасивых баб тяжело дышали в метре от меня. А одна, самая азартная, делала рывки, но свист лезвия отбрасывал её.