Читаем без скачивания Рыбья Кровь и княжна - Евгений Таганов

С любопытством смотрел Дарник и на чужеземное население Таруса. Среди них попадались белые, коричневые и совсем черные лица, носатые и плоские, некоторые с клеймами на лбу и выдранными ноздрями.

— Бегут из Калача непрерывным потоком, — пояснил Борть. — Я уже сам их на самой тяжкой работе использую, а они все равно в Турус лезут. Вот приедет какой хазарский тиун за своими беглыми рабами и преступниками, и что мне тогда с ними делать? Отдам — запорят, не отдам — с войском придут и правильно сделают.

— А ты напиши на воротах по-ромейски: «С Туруса выдачи нет», — смехом подсказал ему Дарник.

— И напишу! — обрадованно загорелся воевода.

Поговорив, они решили, что всех беглых иноземцев князь заберет с собой, а всех новых беглых Борть будет отправлять строить Малый Турус, где будет запрещено останавливаться всем проезжим и проплывающим купцам.

Многие крепостные гриди хотели вернуться в Липов, вместо них Дарник оставлял Бортю равное число оптиматов. Еще три ватаги пришлось оставить для Малого Туруса. Но и без того количество тех, кто намеревался отправиться в Липов, превышало число оседланных коней. Поэтому Рыбья Кровь разделил хоругвь на две неравные части: малую дружину пересадил на весла двух дракаров, что были захвачены у северных пришельцев-норков, а большую пустил наземным путем, чтобы проверить, кто будет в Липове быстрей: конники без запасных лошадей или дракары, плывущие против течения. Сам, естественно, выбрал речной путь.

Целыми сутками князь сидел на носу, под полотняным навесом, наслаждаясь бездельем и молчанием. Перебирал в уме каждую подробность набега конной хоругви и находил в нем все более и более приятные стороны. Раньше своим высшим воинским достижением Дарник считал резню, когда они вдвоем с Быстряном убили девятерых захвативших их в плен пьяных хлыновцев. Потом эту кровожадность вытеснили три дня сражения с норками у короякского Перегуда, при котором липовское войско не потеряло ни одного воина. И вот теперь на первое место вышли нынешние три столкновения, включая и захват хазарской вежи, где не было не только собственных потерь, но не был убит и ни один из вражеских воинов, и, тем не менее, победы получились не менее внушительные, чем прежде.

Да и без побед, как здорово они входили в зимовья тарначей и никого там не обижали! Причем он не делал по этому поводу никаких особых распоряжений, просто ехал впереди воинов и всё вокруг с любопытством разглядывал, а его спокойствие и нежелание всё крушить и ломать каким-то образом передавались всему войску. За три недели похода он ни разу не наказал ни одного гридя, и, тем не менее, они всё исполняли безупречно. Впервые за три года самостоятельной жизни воинственная и кровавая деятельность принесла ему хоть какое-то ощущение собственной правильности и полезности.

Может быть, это как раз и есть та личная правда, по которой ему стоит жить, думал князь.

6

В Липове между тем происходили большие беспорядки. Пригретый князем новый набор ополченцев без его твердой руки вышел из повиновения Меченого и назначенных вожаков, выбрал своих предводителей и зажил отдельной жизнью в палатках и шалашах своего левобережного стана. Полученное оружие и доспехи привели за несколько недель вчерашних лесовиков в состояние полного опьянения от ощущения собственной силы. С точностью повторилась ситуация с прошлогодними «союзниками», которые пытались диктовать Дарнику условия совместного похода, только нынешние ополченцы вели себя еще более непредсказуемо. Забыв про строевые занятия и схватки двое на одного, вволю спали и ели и выявляли лучших одиночных поединщиков. Разозленный их строптивостью Меченый решил:

— Пускай князь возвращается и сам их обуздывает. — И убрался к своим камнеметчикам в Островец.

Какое-то время ополченцы не доставляли городу особых хлопот. Но потом ополченцы избили возниц, привозящих им еду, украли с десяток овец липовцев и вооруженными ватагами стали бродить вокруг Островца, придумывая как показать свою удаль. Быстрян с Меченым поняли, что это уже не легкое баловство, и снарядили лазутчиков для захвата самых отъявленных смутьянов. Одиннадцать верховодов были схвачены и посажены в поруб-темницу. А на следующий день в Липове впервые зазвучал вечевой колокол — это звонили проникшие в посад ополченцы, требуя народного суда над самоуправными воеводами.

Быстрян располагал двумя сотнями крепостных гридей, и справиться ему с четырьмя сотнями разрозненных ополченцев не составляло труда, но устраивать резню посреди посада он посчитал неуместным. Приняв его бездействие за робость, юные крикуны пригрозили поджечь в посаде воеводские дворища, если их товарищей не выпустят из темницы. Посовещавшись с хорунжими, Быстрян выполнил это требования в надежде, что ополченцы вернутся на луг левобережья, где их легко будет рассеять. Однако, словно чувствуя, что в городе им гораздо безопасней, бунтари остались в посаде, шумно празднуя свою победу над воеводой-наместником и утверждая, что князь оплатит их кормежку и постой в домах липовцев. Сбитые с толку горожане не знали что и думать, многие в самом деле вели подсчет съеденного и выпитого навязчивыми гостями, чтобы потом предъявить княжескому казначею.

Установилось шаткое равновесие, когда сильных бесчинств не видно, но полным хозяином положения ни та, ни другая сторона себя не чувствовала. В пику наместнику ополченцы всюду славили и приветствовали княжну, делая вид, что подчиняются только ей.

— Что вы хотите, чтобы я сделала? — спрашивала Всеслава у воевод.

— Скажи, что хочешь посмотреть их полевой стан, — посоветовал Меченый. — Даже если их половина уйдет с тобой, это будет хорошо.

— А кто охранять ее среди них будет? — возразил ему Быстрян.

— Они же не совсем сумасшедшие, чтобы княжескую жену обидеть, — отстаивал свое главный камнеметчик. — Я возьму полсотни колесничих и сам с ней пойду.

— Я все поняла, — произнесла Всеслава, жестом останавливая их спор.

В тот же день она в сопровождении ватаги арсов переехала верхом по наплавному мосту в Островец, а оттуда в стан ополченцев. Те всей толпой последовали за ней.

В городе вздохнули с облегчением. Меченый срочно созывал по дальним вежам ватаги, предназначенные для княжеского похода, хорунжий Лисич раздавал оружие бойникам, Быстрян определял порядок нападения на стан ополченцев. Те, пронюхав об этих приготовлениях, княжну из стана не выпустили, попросив ее быть их заступницей перед князем. Всеслава согласилась и постаралась устроиться на отведенном ей месте со всеми удобствами: шатрами, служанками и клетками для птиц.

— Ну и что теперь Дарник скажет нам? — упрекал Меченого Быстрян.

— Женится в третий раз. Делов-то! — отшучивался тот, подражая князю.

Прибытие в гости к Всеславе ее дяди Шелеста с сотней короякских бойников и ополченцев еще больше усилило общую неразбериху. Липовские воеводы делали вид, что ничего страшного не происходит, просто княжне захотелось своим присутствием поддержать боевой дух у новой княжеской хоругви. Весть об уходе оптиматов от Гребня в неизвестном направлении достигла к этому времени Липова, и все недоумевали, куда делся князь. Хазарский посол рвал и метал, говоря, что лето давно наступило, а Рыбья Кровь где-то бродит и пустяками занимается. Быстрян с Меченым как могли его успокаивали:

— Пусть сначала другие полки у Черного Яра соберутся, наш князь себя ждать не заставит.

Каждый день на южную дорогу выезжали конные разъезды, чтобы не прозевать приближения летучей хоругви. Скептики бились об заклад, что Рыбья Кровь захочет удивить и прибудет непременно с запада, а то и с востока. Кто-то даже спорил насчет северной дороги. Но никому не пришло в голову, что он может появиться речным путем.

Увидев рано поутру норковские дракары, гриди на пристани Островца ожидали, что сейчас им доставят очередную партию освобожденных рабов и какие-либо новости из Туруса. Вместо этого на деревянный настил причала Островца прыгнул сам князь, свежий, улыбчивый и язвительный:

— Как-то вы невесело своего князя встречаете?

Следом вывалили четыре ватаги безлошадных оптиматов. От рыбаков на реке Дарник уже знал обо всем происшедшем, и его интересовало лишь одно:

— Всех оседланных коней сюда!

Кое-как нашли двадцать лошадей под седлом, еще столько же выпрягли прямо из городских телег. Прибежавший Меченый пытался что-то объяснить князю, тот не слушал, вскочил с двумя ватагами оптиматов на то, что подвели, и галопом поскакал к стану ополченцев.

Давно не испытывал Рыбья Кровь столь ослепительной ярости, даже когда узнал, что Всеслава выслала Зорьку с сыном, и то было как-то полегче, сам вид подростка-княжны суживал приступ гнева. Сейчас же на его гордость посягнула целая толпа оголтелых юнцов, и, сжимая в кулаке клевец, он готовился прямо с седла расколоть головы первой дюжине, что подвернется ему по пути.