Читаем без скачивания Кровавый корсар - Аарон Дембски-Боуден

— Тогда без него мы сильнее. Ты извлек геносемя Третьего Когтя?

Пророк стер слюну с губ.

— Я приказал сервиторам поместить тела в криогенное хранилище. Я извлеку геносемя позже, когда у нас появится больше консервирующего раствора.

Вознесенный перевел взгляд на мортуарий — ряды ячеек, встроенных в дальнюю стену.

— Очень хорошо.

Талос откровенно передернулся, втягивая разбитыми губами воздух. Вознесенный подозревал, что боль, которую он испытывал, была почти нестерпимой. На это тоже стоило обратить внимание. Талос явился сюда не потому, что подчинился приказу. Даже будучи тяжело раненным, он пришел из-за места встречи, которое выбрал Вознесенный. Любопытством можно пронять даже самые упрямые души. Другого ответа нет.

— Я устал от этого существования, мой Пророк.

Слова повисли в ледяном воздухе между ними.

— А ты разве нет?

Талос напрягся, озадаченный замечанием.

— Говори конкретнее, — выдавил он кровоточащим ртом.

Вознесенный снова огладил когтями сосуды с геносеменем, оставляя на драгоценных контейнерах нарочито заметные царапины.

— Я говорю о тебе и обо мне, Талос. Каждый из нас грозит существованию другого. Ах, и не думай спорить. Мне плевать, правда ли ты настолько лишен амбиций, как утверждаешь, или грезишь о моей смерти каждый раз, когда решаешься задремать. Ты символ, ты знамя отверженных и недовольных. Твоя жизнь — это клинок, приставленный к моему горлу.

Пророк подошел к другому операционному столу и равнодушно оглядел стальные манипуляторы хирургического аппарата, свешивающиеся с потолка. Слой пыли сделал поверхность стола серой. Когда воин смахнул пыль перчаткой, стол под ней оказался бурым от старой засохшей крови. Тридцать шесть лет назад. Я сам извлек его геносемя.

Вознесенный наблюдал за тем, как Талос предается воспоминаниям. Существо могло проявлять терпение, когда того требовали обстоятельства. Спешкой сейчас нельзя было достигнуть ничего. Когда Пророк вновь обернулся к Вознесенному, его здоровый глаз оказался зловеще прищурен.

— Я знаю, зачем ты вызвал меня, — сказал он.

Вознесенный склонил голову набок, и лицо его украсилось зубастой усмешкой.

— Полагаю, знаешь.

— Ты хочешь, чтобы я начал пополнять наши ряды.

Талос поднял левую руку и выставил перед Вознесенным. Что-то блеснуло в локтевом сочленении.

— Я уже не апотекарий. Больше сорока лет я не ношу ритуальных инструментов. И никто из свежих пополнений, доставшихся нам от Халаскера, не имеет соответствующей подготовки.

Испытывая извращенное удовольствие оттого, что наконец-то решился заговорить об их отчаянном положении, Талос обвел рукой помещение:

— Посмотри на это. Призраки воинов прошлого заперты в морозильных камерах, а три дюжины операционных столов покрываются пылью. Оборудование превратилось в рухлядь из-за многолетнего пренебрежения и повреждений в боях. Даже Делтриану не под силу починить большую часть инструментов.

Черный язык Вознесенного облизал зубастую пасть.

— А если бы я мог вернуть все то, что было утеряно? Сможешь ли ты тогда восполнить наши ряды? — Существо, поколебавшись, втянуло воздух и разразилось басовитым полурыком-полустоном. — Если мы останемся разобщенными, у нас нет будущего. Ты должен видеть это так же ясно, как я. Божья кровь, Талос, — неужели тебе не хочется, чтобы мы вновь стали сильны? Неужели ты не хочешь вернуть те времена, когда мы могли встретить врагов лицом к лицу и гнать их, как волки гонят добычу, вместо того чтобы трусливо бежать от них?

— У нас осталась половина состава, да и то с натяжкой.

Талос облокотился о хирургический стол.

— Я сам подсчитал. Кровавые Ангелы перебили почти половину смертных и около тридцати наших воинов. Нас столько же, сколько было до присоединения людей Халаскера, — по крайней мере, не меньше.

— Не меньше? — Вознесенный втянул в пасть сталактиты слюны, свешивающиеся с клыков. — Не меньше? Не будь слеп к собственным проступкам, Талос. Ты уже убил семерых из них этой ночью.

Резкие слова сопровождал стон смятого металла. Вознесенный слишком сильно вцепился в стену, и чудовищные когти пробили сталь. С ворчанием существо высвободило клешню.

— Воины Халаскера присоединились к нам всего лишь пару месяцев назад, и внутренние свары разгорелись уже настолько, что кровь проливается почти каждую ночь. Мы вымираем, Пророк. И ты, способный заглянуть в грядущее, не имеешь права быть настолько слепым. Взгляни сейчас и скажи мне, проживем ли мы еще сотню лет?

Талос на это не ответил. Да Вознесенный и не нуждался в ответе. Пророк покачал головой.

— Ты призвал меня сюда, предлагая мирное соглашение, условий которого я не понимаю, в конфликте, который не я развязал. Я не собираюсь идти по стопам Малкариона. Я не хочу командовать тем, что от нас осталось. Я тебе не соперник.

Люкориф снова издал звук, смешанный с треском статики, — то ли шипящий смех, то ли презрительное фырканье. Талос не был знаком с ним достаточно близко, чтобы сказать наверняка.

— Ловец Душ носит оружие Малкариона, но утверждает, что не хочет быть его наследником. Забавно.

Пророк оставил насмешку раптора без внимания и сосредоточился на том существе, что некогда было его командиром. Прежде чем заговорить, ему пришлось сглотнуть скопившуюся во рту кровь.

— Я не понимаю, Вандред. Какие перемены заставили тебя заговорить так?

— Рувен.

Вознесенный выплюнул это имя, развернувшись всей тушей и упершись изуродованными клешнями в стену хранилища. Напружинив плечи, ссутулившись и глухо рыча, он уставился на заключенные внутри морозильных ячеек генетические сокровища.

— Это было на Крите, когда мы бежали от гнева Кровавых Ангелов. Мне до сих пор противно вспоминать о той ночи. Рувен, этот трижды проклятый ублюдок, нагло отдавал нам приказы, словно мы какие-то жалкие прислужники магистра войны. Я не собираюсь подчиняться тому, кто дезертировал из легиона. Я не склоню колени перед предателем, и не слабаку приказывать мне, что делать. Я… мы достойны лучшего.

Вознесенный снова обернулся, и его глаза впились в лицо Талоса с бесстрастным и бездушным упорством существа, порожденного океанскими глубинами.

— Я снова хочу испытать гордость. Я хочу гордиться нашими боевыми заслугами. Хочу гордиться своими воинами. Гордиться тем, что облачен во тьму. Мы должны восстать снова, в величии, превосходящем былое, или сгинуть навек. Я стану бороться за это, брат. И я хочу, чтобы ты сражался рядом со мной.

Талос оглянулся на обветшавшее оборудование и пустые столы. Вознесенный против воли восхищался той стойкостью, с которой воин переносил терзавшую его боль. Что-то — какая-то сдержанная эмоция — блеснуло в здоровом глазу Пророка.

— Чтобы отремонтировать корабль и восстановить силы, нам снова придется сделать стоянку в Зрачке Бездны.

— Так мы и поступим, — проворчал Вознесенный.

Талос не ответил, позволив тишине говорить за него.

Вознесенный снова облизнул черные губы.

— Возможно, на этот раз нам не придется проливать столько крови.

В ответ Талос с усилием втянул воздух.

— Я помогу тебе, — сказал он наконец.

Когда Пророк вышел из апотекариона, растрескавшиеся губы Вознесенного растянулись, отдаленно напоминая улыбку. Дверь закрылась за спиной Талоса с металлическим лязгом.

— Конечно, ты мне поможешь, — прошептало существо в холодную пустоту комнаты.

Дверь захлопнулась, оставив его в одиночестве в каком-то из коридоров в верхней части корабля — и предоставив полную свободу поразмыслить над словами Вознесенного. У Талоса не было никаких иллюзий: существо предложило мирное соглашение лишь ради собственной выгоды, и все уверения Вознесенного не ослабили бдительности Пророка. «Завет» стал небезопасен, в то время как напряжение между Когтями нарастало.

Когда, по мнению Талоса, он отошел достаточно далеко от апотекариона, поступь Пророка замедлилась. Приходилось постоянно вытирать кровь со здорового глаза, что изрядно раздражало. Обожженная половина лица замерзла, и холодный воздух поглаживал ее колючими пальцами. И кроме всего прочего, с каждым слабым ударом сердец по телу разносилась волна боли.

Оставаться здесь в одиночестве было неблагоразумно. После апотекариона ему в первую очередь следовало направиться к трюму с рабами. Если Вознесенный желал, чтобы его отряд стал сильнее, чем прежде, для этого требовались обученные слуги, артиллеристы, мастера-оружейники, но больше всего легионеры. Последнее было наиболее сложным, но в принципе достижимо. Станция Ганг стала поставщиком не только ресурсов, но и человеческого материала.

Пророк свернул в один из боковых коридоров. При каждом шаге сердца в груди судорожно сжимались. Они не бились, а трепетали, — казалось, Талос слышит гудение перетруженных органов. Накатила новая волна тошноты, непривычная и непрошеная. Генетические изменения, которым он подвергся в юности, сделали его практически нечувствительным к головокружению в человеческом понимании этого слова, но сильные стимулы все еще могли вызвать дезориентацию. Боль, как оказалось, тоже.