Читаем без скачивания Эхо северных скал - Александр Александрович Тамоников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Своей семье, – тихо, но с достоинством ответил Белецкий. – И отправил я семью за границу потому, что знал, что наступит вот такой день и вы до нас доберетесь, безосновательно объявите врагами народа и сошлете в Сибирь, а то и дальше. А может, и в лагерь.
– Имеются конкретные доказательства антисоветской деятельности Белецкого? – спросил Шелестов. – Установлены его связи с германской разведкой?
– Мы это установим, – зловеще пообещал Литвяк. – Обязательно установим и к стеночке аккуратно офицерчика поставим. Еще и за гибель моряков ответит. Следы замести хотел? Концы в воду спрятать? Он, Максим Андреевич, нашел жадных до денег людей, которым наплевать на Родину. И на рыбачьем баркасе отправил семью в море. А там под видом терпящих бедствие его семью принял на борт английский пароход. И высадил их в Норвегии в порту города Буде. А на обратном пути Белецкий утопил судно вместе с экипажем, а сам доплыл до берега и выдал себя за несчастного, потерявшего память.
– Судно пошло ко дну не из-за меня, – покачал головой Белецкий. – Я спасся чудом. Что с остальными моряками, я не знаю. Я не мог их убить, потому что я русский и они русские люди. А бригадиром у них был мой бывший подчиненный, русский, в прошлом военный моряк Никифор Бугров. Он мне хотел помочь и помог.
Шелестов слушал, как уполномоченный допрашивает Белецкого, и не мог понять, а что же он от него хочет. Какой резидент вражеской разведки будет сидеть в глуши два года и ничего не делать? Глубоко законспирированная сеть? Так подобную сеть ведут годами, не трогают, наблюдают за ней. Отслеживают связи и ждут, когда она включится в работу, и тогда начнется игра с врагом в «кошки-мышки». Зачем Литвяк арестовал Белецкого?
Допрос закончился далеко за полночь. Уполномоченный ни на шаг не приблизился к своей версии причастности Белецкого к антисоветской деятельности и пособничеству врагу. Доказательств, кроме предположений, у него не было. Но один вопрос заставил Шелестова задуматься. Когда Белецкого снова заперли за решеткой, Максим вышел из дома, но вспомнил, что оставил на столе папиросы. Он подошел к открытому окну, где на ветерке колыхалась занавеска, и увидел Литвяка, стоявшего возле решетки. Тот задал вопрос тихо, но Максим услышал.
– Где оставшиеся драгоценности, Белецкий? – спросил арестованного Литвяк. – Где ты их припрятал?
Глава 4
Почти сутки Сосновский сушил свою одежду возле очага, кутаясь при этом в старую шкуру. Отрезав от шкуры два квадрата, он обмотал и обвязал ступни ног, чтобы можно было ходить. Дважды ему пришлось ходить за водой. Кашель не прекращался, а только усиливался. Михаил старался не думать, не строить никаких планов. Сначала сухая одежда, сначала набраться сил, а потом решать, что делать и как выбираться отсюда. Он пил горячий чай, варил из пшена кашу на воде и глотал ее, не чувствуя вкуса. К вечеру первого же дня Сосновский почувствовал слабость. Лоб горел, тело снова сотрясал озноб. Дважды за день он слышал гул моторов, но не мог понять, авиационные это моторы или мимо проходил катер. Михаил выходил из хижины, но так и не увидел людей. Одежда почти высохла, но ждать, когда она станет совсем сухой, он уже не мог. Надев белье, носки и чуть влажные брюки и свитер, он снова забрался под шкуру на лежанке. Лежать, лежать и ни о чем не думать и ждать.
«Чего ждать? – Взгляд Михаила уперся в остатки дров под окном. – Дня на два хватит, а потом? А ведь я простудился. Ради чего я лез из кожи и выбирался на берег? Чтобы сдохнуть здесь от воспаления легких? Ни ракетницы, ни дров в достаточном количестве, чтобы устроить дымный костер, подать дымом знак. Если его хоть кто-то увидит, поймет».
Собравшись с силами, Сосновский развязал и снова завязал свои тапочки из шкур. Захватив старый топор, который в хижине оставили рыбаки, он пошел по берегу, стараясь не рвать свою самодельную обувь. Холодный ветер забирался под шкуру, холодил тело через влажный свитер. Озноб не давал покоя, а кашель просто выворачивал наизнанку. Михаил понимал, что теперь простуда уже перешла от горла к бронхам, а потом, если не остановить ее, то доберется и до легких. Но самым важным сейчас вопросом был вопрос, где найти дрова. Откуда им тут взяться? На юге острова еще встречается арктическая ива, карликовая береза, кустарники, но здесь только камни.
И вдруг Сосновский замер. Это было похоже на сон, на волшебство. На берегу валялись доски, точнее, это был разбитый, выброшенный на берег рыбацкий баркас. Разбитый вдребезги и, видимо, частично уже унесенный волнами назад в море. Вот откуда доски, обрадовался Михаил и полез по скалам вниз к берегу. Порвав все-таки одну свою самодельную тапочку из шкуры, он спустился к берегу и стал собирать обломки досок, которые был в состоянии поднять и унести. И только теперь он понял, что сил осталось уже не так много. Оттаскивая от воды доски, то и дело усаживаясь, чтобы передохнуть, заходясь в кашле, он работал, наверное, часа два. Куча древесины получилась значительная, но теперь ее как-то надо поднять к хижине.
И снова навалилось отчаяние, снова захотелось лечь и ничего больше не делать, а только лежать, зажав голову руками. Но психика искала выход, не давала человеку сойти с ума. И новая хорошая мысль пришла в голову. А кто сказал, что весь этот запас дров надо сегодня, сейчас перетаскать в хижину? Достаточно перетащить запас на два дня. Завтра еще на два дня, и так несколько дней. Хватило бы сил, не свалиться бы в горячке. Ну, тогда уж точно конец. А когда человек в беспамятстве, он ничего не понимает. Тогда будет уж все равно.
В гору по скалам не подняться, сил не хватит тащить к хижине дрова. Проще, хотя и дольше, носить их по берегу, а потом по пологому склону от «пляжа», где он выбрался на берег, поднять к дому. И Сосновский понес. Шаркая ногами, как старик, спотыкаясь, останавливаясь, падая на колени и заходясь в кашле, он продолжал свой путь. Иногда ему казалось, что он видит среди скал белого медведя. «Надо захватить пистолет, – подумал Михаил. – Слабовато против медведя оружие, но пистолет лучше, чем ничего».
Крупа кончалась. Как сделать из муки хлеб, Сосновский не знал. Он пробовал есть муку, но в желудке возникли такие боли, что он бросил эту затею. Кроме всех прочих бед, у него стали случаться обмороки. Дважды обморок накатывал на улице, и он падал на землю. В глазах постоянно летали черные мушки, от кашля болела грудь. Михаил понимал, что в любой следующий день он вдруг почувствует, что не сможет идти за дровами. И тогда он решил набраться сил и принести за один день побольше обломков древесины. Но когда он по берегу добрался до места крушения баркаса, то, к своему огромному сожалению, не нашел там ничего. Море унесло во время последнего шторма все до последней щепки.
Сосновский опустился на камни, выронив топор. Он смотрел на пустынный берег и не думал ни о чем. Странная апатия накатила на него. Он просто устал сражаться за свою жизнь. Болезнь свалила его, сломала. «Нет, нельзя сдаваться, – вяло думал Сосновский. Он потер лицо руками, почувствовав щетину. – Что-то я делаю не так, – забилась в мозгу слабенькая мысль. – Я всегда знал, что пассивная оборона хуже, чем радикальные меры, которые приводят к быстрому и правильному результату. Пассив – это полумеры, это отсрочка конца. И конец будет. Сегодня или завтра, но он неизбежен. И если я не сделаю что-то важное и решительное, то умру здесь. Может, в двух шагах от людей, которые проходят мимо, проплывают на плавсредствах, пролетают на самолетах.
Михаил вернулся к хижине, вынес из нее шкуры, вынес котелок и чайник, наполненные водой. Пистолет, топор и нож он сунул под шкуру. Да, вот здесь, под этим камнем, он будет защищен от ветра. Тут его найдут. Когда-нибудь. Ведь хижиной пользовались рыбаки, а впереди еще все
