Читаем без скачивания Дураков нет - Ричард Руссо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Позже, когда те, кто стоял в голове очереди, обменялись нервными впечатлениями со стоявшими в хвосте, выяснилось, что во время прощания мертвец приоткрыл рот. Его губы сперва были сжаты в белую ниточку, но через два часа, когда последнего из скорбящих вывели, точно слепого, из темного дома священника на полуденное солнце, бальзамировщику снова пришлось потрудиться, поскольку рот священника оказался широко разинут, и прихожане испуганно отмечали, что покойник словно бы молит их вытащить у него из горла кость, которой он подавился тремя днями ранее.
Но отчетливей, чем гримасу усопшего, Салли запомнил собственного отца. Даже в детстве Салли понимал, что перед обаянием Большого Джима мало кто устоит. Он был из тех, чьему приходу не обрадовался никто. Если люди замечали его прежде, чем он их, они спешили отвернуться, сбивались в кучки, словно сговаривались улизнуть. Быть может, они видели его накануне вечером пьяным и буйным, или же он и в самом деле подрался, и они помогли ему встать, а он, окровавленный, таращился на них мутными глазами и орал, что они могут убираться в жопу. Или же они просто слышали о нем скверную историю. Судачили, что Большой Джим “держит свою хозяйку в ежовых рукавицах” – в ту пору так называли тех, кто избивает жен. Но и при своей сомнительной репутации отец Салли умел очаровывать. И те самые люди, которые притворялись, будто не замечают его появления, вскоре хлопали его по спине, уже не веря не только рассказам о нем, но и собственным глазам – а ведь они не раз видели, как его окровавленное лицо чернеет от гнева. Но теперь им было жалко его отпускать, ведь он такой славный малый, разве что грубоват и хохочет чересчур громко.
В тот день отца Салли – единственного из толпы – не смутила жуткая маска мертвого священника, точно Большой Джим всегда видел его именно таким. Устроив затор, он изобразил, будто читает молитву, и заставил сыновей преклонить колени на специальной богато украшенной скамье, после чего Большой Джим вместе с мальчиками представился епископу, тот приехал из Олбани, чтобы назавтра отслужить торжественную погребальную мессу. Салли заметил, что некоторые прихожане целуют перстень епископа, и обрадовался, что ни отца, ни брата, ни его самого не заставили это делать. Правда, прелат смерил отца Салли таким испепеляющим взглядом, что едва не прожег в нем дыру.
Перед уходом Большой Джим велел Салли с братом ждать его, никуда не уходить, а он-де сейчас вернется. В коридоре он наклонился к пожилой домработнице покойного и что-то спросил. Та смущенно указала ему, куда идти. Отец направился туда, куда указала старуха, потом вдруг свернул налево и стал подниматься по большой лестнице, которая вела на верхний этаж. Брат Салли понимающе ухмыльнулся.
Отца долго не было, и Салли, разнервничавшись, сообщил брату, что ему нужно кое-куда. “Очень”, – добавил он, чтобы брат точно понял, о чем речь. Если уж их отцу позволительно помочиться в доме покойного священника, то не зазорно и сыну. Все равно он больше не вытерпит.
Остановить их было некому, да никто и не заметил, и оба отправились наверх вслед за отцом. На верхнем этаже было пять комнат, убранных до того роскошно, что Салли с братом изумились, поскольку даже подумать не могли, что такое бывает.
Они отыскали отца в кабинете священника, Большой Джим застыл посередине уставленной книгами комнаты и рассматривал все вокруг: шикарный кожаный диван, на белых стенах картины в серебряных рамах, массивный дубовый секретер с медной лампой, огромный напольный глобус, до самого потолка книги в кожаных переплетах; в комнате пахло табаком и чем-то таким, в чем Салли впоследствии узнал одеколон и ликеры. На бюваре лежал золоченый набор ручек и карандашей и гладкий золоченый нож для писем.
Отец, казалось, не удивился и не разозлился при виде сыновей, хотя обычно порол их, если Салли и Патрику случалось ослушаться его приказа.
– Непыльная работенка, да? – Большой Джим обвел рукой кабинет – так, будто этот широкий жест охватывал комнаты наверху и внизу. – Из медяков на подносе для подаяния можно скопить немалую сумму. Поборы семь раз в неделю, а по воскресеньям и трижды. Так и разбогатеешь. Смотрите хорошенько. Вот вам так называемый обет нестяжания. Спорю на что угодно, что и обет целомудрия он исполнял так же, как обет нестяжания. Как думаете?
Салли не знал, что такое целомудрие, но знал, что ему уже ой как надо.
– Вон там, – указал отец. – На сортир непохоже, но это он самый и есть.
И действительно, если бы не унитаз, Салли нипочем не догадался бы, где оказался. Тут было просторнее, чем в их с братом комнате. Возле одной стены широкий диван, ванну и душ закрывали бархатные портьеры. Правда, смердело ужасно: сюда успел наведаться Большой Джим. Салли быстро и смущенно сделал свое дело, вымыл руки и вытер их о штаны, чтобы не пачкать плотные лиловые полотенца.
– Вот так сортир, правда? – сказал отец, когда Салли вернулся, они подождали, пока брат Салли тоже сходит (хотя Патрик и уверял, что ему не хочется). “А ты попытайся, – сказал отец. – Может, чего и выдавишь”.
По дороге домой они зашли в бар, чтобы отец Салли рассказал бармену о доме священника. Большой Джим перечислил подробности, которые упустил Салли, и чем больше накачивался пивом, тем живее и злее становились его воспоминания.
– Видел бы ты этот сортир, – говорил он мужчине за стойкой, которому – Салли это видел – уже надоело слушать про дом священника. – Он больше, чем весь твой чертов дом.
– Ты даже не видел мой дом, – возразил бармен.
– Да? – спросил отец. – Так ведь и ты тоже не видел этот сортир. Мало того. Сказать, в чем был епископ? Один его наряд стоит дороже, чем все твои шмотки. Даже не так: дороже, чем все твои шмотки и шмотки твоей жены, – и это только то, в
