Читаем без скачивания Рожденные на улице Мопра - Евгений Васильевич Шишкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Она там будет? — спросил Стасик, вздернув нос.
— Она будет у тебя в статье! — сказал Алексей.
— Тогда, может быть, с нее денежек за рекламу содрать?
— Из тебя получится толк, Стасик! — воскликнул Алексей.
— Я бы еще подпустил этого, в подтяжках, который по сцене прыгает… — предложил Стасик, входя во вкус.
— Нет, — поморщился Алексей. — Газманов с еврейскими кровями. Казакам слушать его будет тошно… Продолжим статью.
IX
Конференция «Казачество и современность», а попросту большой казачий сход выглядел внушительно, красочно, не тусовочно-разгильдяйски. В просторном фойе Дворца культуры висели плакаты с иконописными святыми, хоругви, сине-желто-красные флаги Донского казачества, штандарты казачьих формирований. Два бесплатных буфета с закусками, чаем из самовара и выпивкой обслуживали единоверцев. Фойе гудело от оживленных голосов, от цокота шпор, от бравурной музыки военного оркестра, что погромыхивал медью на галерее второго этажа; пестрело от мундиров, погон и эполет, от лампасов и орденов на груди. Казаки выглядели степенно, бородато и усасто.
Хотя в фойе было немало людей в гражданских костюмах, Алексей сразу почувствовал себя белой вороной. Он негромко, учтиво обратился к двум есаулам с крестами на груди:
— Мужики… — Но не успел и вопрос задать, как тут же был сурово припечатан:
— Мы не мужики! Мы казаки!
Алексей пожал плечами:
— Я хотел узнать, где тут ответственный администратор?
Распорядитель, к счастью, нашелся сам, вскоре. Обходительный, шустрый клерк в темном кашемировом костюме и дорогом полосатом галстуке. Ему очень нравилось называть гостей «господин», «госпожа», а к обществу обращаться «господа!»
— Господин Ворончихин, от вас небольшой спич — от спонсоров мероприятия. После основных докладов… Вы наш почетный гость. Ваше место в президиуме.
— Может, спич перед докладами?
— Не в моих силах, — положа руку на сердце, сказал клерк. — Все расписано. Думаю, вы не заскучаете. Прошу вас в буфет, чай, напитки…
Алексей поначалу держался особняком, но постепенно, наполнив чашку чаем из самовара, влился в нарядную, эполетистую толпу, стал приглядываться; фланируя с чашкой от одной группки к другой, охотно вслушивался в разговоры. Кулуарные разговоры — самая соль на любом сходе! Трибуна, президиум — для формальных речей, а суть — в фойе, в курилке, в буфете. Иногда Алексей так вслушивался в чужие диалоги, что, казалось, у него отрастали уши.
… — Слыхали, чего удумали? Фильм снимают про еврейский партизанский отряд, который воевал в Белоруссии.
— Откуда ему там бы взяться-то? Осолопели совсем!
… — Солженицын правильно февраль семнадцатого года описывает. Вот откуда у них воля взялась!
— Хто? Солженицын? Да хто он такой? Прохиндей! Ежли б не еврейское диссидентство, не видать бы ему нобелевки как своей задницы.
… — Москали поганые! Крым хохлам и татарве отдали. Деньги все — жидам. Кавказ — чеченам.
— Надо Казачью республику на Дону строить. Отделиться от Москалятины!
— И шоб нихаких там жидов и русского мужичья!
Среди подъесаулов, вахмистров, хорунжих, сотников мелькали черные ризы священнослужителей — тоже в чинах: иереи, протоиереи, архиепископ — в белом клобуке. Невольно взгляд Алексея магнитился к редкому женскому полу. Одну из здешних дам ему удалось послушать. Он тихонько подошел к кучке, где стояла высокая горделивая женщина в бордовом длинном вечернем платье, с высокой черной буклистой прической, с крепко подведенными карими глазами; она курила тонкую сигарету в длинном мундштуке, небрежно стряхивала на пол пепел, у нее были жирно накрашены красным фырчливые толстые губы; она рассказывала заинтересованным слушателям, которые лепились вокруг:
… — Когда мы жили в Витебске, мне бабушка поговорку говорила. Я испачкаю платьице, она мне: что ты ходишь грязная, как жидовка? А теперь, посмотрите, они чище всех. У них сплошной праздник! Все жидовские шлюхи на экран выползли.
— Чище всех, говорите? — возразил один из ближних слушателей, старый казачий офицер. — Нетушки! Они нашей крови в гражданскую столько пролили — на сто веков не отмыться!.. Бывший жидовский лавочник комиссар Юровский нашего Царя батюшку расстрелял. Никогда проклятое жидовское семя не заживет чисто на русской земле.
Дали звонок. Люди в фойе вздохнули, избавились от посуды, потянулись в зал.
Конференция началась с чтения правительственной, краснощекой телеграммы знаменитого казака, премьер-министра Виктора Степановича Черномырдина. Ведущий, грузный казачий сотник в портупее, зачитывая телеграмму, даже подделывался голосом под премьер-министра, который горячо приветствовал форум. Потом выступал с докладом бравый седовласый казачий генерал. Выступал коряво. Пробовал говорить без бумажки — не клеилось; начинал читать приготовленный текст — выходил набор пафосных залпов.
— Казаки сегодня — последний гарант стабильности на Юге России. Нет казаков — нет никакого российского Кавказа!
После лозунгов седого усатого генерала зал единодушно аплодировал, с разных мест летели выкрики:
— Любо!
Это «Любо!» катилось по рядам словно звуковой вал, появлялось ощущение спаянности и эйфории зала.
— Любо! Любо!!
Алексею Ворончихину тоже становилось как-то «любо» — задорно, ликующе, но вместе с тем какая-то тревога вкрадывалась в сердце: словно за ним кто-то пристально и не дружески наблюдал; хотелось оглядеться по сторонам.
Затем была пара бравурных атаманских выступлений, пара дежурных думских приветствий, речь архиепископа Феофана, который видел в казачестве «неколебимую опору православной веры». Алексей начал было позёвывать в президиуме, мечтать поскорее выпалить свое приветствие досточтимому собранию и податься восвояси. Но тут объявили выступление доктора филологических наук, профессора Артамохина. Профессор сидел в президиуме с краю, во втором неприметном ряду.
Трибуну занял человек невысокого роста, с рыжевато-русой аккуратной бородкой, в обычной потертости, рабочем профессорском костюме. Пиджак на нем сидел даже мешковато. Вокруг карманов лоснилось… Он снял очки, улыбнулся и острым цепким взглядом окинул зал, бросил взгляд на президиум, на Алексея. Алексей даже вздрогнул: как же он раньше не разглядел такую личность! Уж не он ли наводил тревогу, пялясь в Алексеев затылок из второго ряда? Профессор Артамохин тут чужаком не считался. Он был скорее гвоздем конференции. Зал почти с первых же его слов вострепетал некой потайной, но естественной радостью, — притворство в таких случаях немыслимо. Алексей и на себе почувствовал оживление и азарт аудитории.
— Сейчас евреи трубят на всех углах о холокосте, — мягко говорил профессор Артамохин. — Разберемся, братья и сестры, что это за термин. «Холокост» — с древнегреческого «всесожжение». Стало быть, речь ведется о полном истреблении евреев. Ну что ж, мы, конечно, скорбели бы и, возможно, даже прослезились, если был бы настоящий холокост, настоящее всесожжение. (Шорох, веселое оживление в зале.) Но его не было и в помине! Славян в годы Второй мировой войны погибло на порядок больше, чем евреев, но никто
