Читаем без скачивания Рожденные на улице Мопра - Евгений Васильевич Шишкин

— Не забудь, Антон твой сын! Если мы сейчас не сделаем размен с мамой, всё пропало. Она выйдет замуж, а я останусь на улице. И Антон тоже!

— Сколько? — бесстрастно спросил Алексей.

— Не меньше, чем сорок тысяч. В рублях это будет… Я не знаю. Там с нулями замучаешься.

— Да-да, замучаешься. — Он положил трубку. Требовательная Наталья смолкла.

А какая она была славная! Тоненькая, как хворостинка, светловолосая, волоокая, рассеянная. Наталья играла в театре, в нее нельзя было не влюбиться… Ну и пусть любовь шальная. Зато сколько поэзии и счастья было между ними — сумасшествие, маковая поляна, мексиканский ром… А путешествие на верблюдах с проводником бедуином! Жаль, что всё кончилось банальной изменой и грубым разводом с взаимными перекорами.

— К вам господин Комаровский, — пришибленно заглянула в кабинет секретарша.

— Палкин-Комаровский? Просите!

Он был безмерно толст, жирен, потлив, лыс и многословен. В его огромных телесах что-то, казалось, постоянно движется, бурлит, ходит ходуном. Несмотря на объемы, Палкин-Комаровский был подвижным, деятельным профессионалом. Он обладал разительным журналистским пером. Обожал банкеты, жратву и выпивку на дармовщину. Заметив за Палкиным-Комаровским повадки гомосексуалиста, Алексей руки ему не подавал, просто раскланивался: не то чтобы совсем брезговал, но не хотел пожимать толстую, но с тонкими, будто конусно заточенными пальцами руку. С лица Палкин-Комаровский был симпатичен, синеглаз, улыбчиво-губаст, в поведении не лишен приятных манер и умения «цицеронить».

— У меня, господин Палкин-Комаровский, — заговорил Алексей, хотя мысленно называл журналиста «Ляжкой», — два приглашения на тусовки. Конференция казаков в подмосковном Дворце культуры…

— Не-не-не-не-не-е-е-е, Алексей Василич, у меня с евреями мир до гроба! — прервал Палкин-Комаровский. — Я про евреев, как про покойников: или хорошо, или ничего… В перестройку, когда гласность объявили, я еще не опытен был, взял да опубликовал в статье… я ведь родом из Ташкента… открытые в общем-то данные, сколько евреев эвакуировалось в Среднюю Азию в годы войны. Что тут началось! Меня никто не печатает, смотрят косо, пришлось залечь на дно и всплыть с новым псевдонимом: Ян Комаровский, даже прикидывался, что у меня дедушка из польских евреев. Теперь я везде нахваливаю Пастернака и его «Доктора Живаго», которого никто целиком не прочитал, восхищаюсь стихами Мандельштама, которых никто не знает, цитирую афоризмы Эйнштейна, которые ему не принадлежат, ругаю военкомат и доказываю оригинальную версию, что Сталин был обреченным антисемитом, потому что хотел окружить себя русскими плебеями, быдлом легче управлять, а евреи — избранная нация, умный образованный народ, рано или поздно евреи свернули бы Сталину шею…

— Достаточно, — удовлетворился выпаленным телеграфным ответом Алексей, хотя речь заводил о конференции казаков и про иудеев не обмолвился. — Второе приглашение. Наш партнер Марк Гольдин открывает новый телеканал. Нужна броская статья о презентации для популярного издания. У нас есть несколько газет, где мы выкупаем площади. Марк расплатится с нами рекламным временем.

— Во-во-во-во-во-о-о-о-о, это мое, Алексей Василич! В какую газету пишем? В «эмкашку-какашку»! Туда побольше чернушки, жарёхи, и обязательно Пугачиха, она, как рулон туалетной бумаги в туалете, без нее в «эмкашке-какашке» сразу скучаешь… Можете не беспокоиться, я уже и название придумал: «Капитал Марка». — Дальше Палкин-Комаровский заговорил будто по писаному, будто зачитывал готовую статью: — Целое созвездие знаменитых имен сверкало своими бриллиантами. Во время официальных речей некоторые звезды не присутствовали. Но на фуршет подтянулись все. С замазанным синяком исполнительница шлягеров Ксюша. Как всегда красовался наколкой на плече плейбой Богдан. Кстати, под конец фуршета он упал лицом в салат, бывает… И плейбои перебирают на халяву. Среди вип-гостей, конечно, блистала примадонна с Филиппом. Похоже, Алла Борисовна по-прежнему влюблена в своего молодого супруга. Он, разумеется, в ней души не чает. Еще бы! Составить пару такой…

— А если Пугачевой на презентации не будет? — спросил Алексей.

— Потом напишем опровержение: репортер мог быть пьян, принять за Пугачеву двойника и тому подобное, опровержение читать никто не станет, а телеканал Марка уже засветится. В журналистике, Алексей Василич, сами знаете, лучше пересолить, чем недосолить! Словом, побольше икры, шампанского, красивых женщин, импозантных мужчин… На десерт подпустим Жириновского, он-то уж точно припрется на ТВ, он тоже как туалетная бумага, им подтёрся в конце статьи — и всем весело… Жириновский выпил водки, обругал Америку, обозвал ведущего вечера негодяем и сплясал вприсядку, чтобы показать, что он, хоть и сын юриста, а народный русский типаж. Статью закончим фейерверком, будет он или не будет — не важно. Грозди салюта летели выше останкинской телебашни…

— Чай? Кофе? Может, рюмку коньяку? — предложил Алексей.

— От кофе не откажусь. Коньяку хочу, но не могу, еду давать астрологический прогноз на радио, надо быть как стеклышко, чтоб никаких придирок… Вообще, беда русских: пьем на работе. Если б не это, никакие бы евреи за нами не угнались! — Палкин-Комаровский мотнул большой щекастой головой, преобразился, и тут же заговорил в ключе астрологического предсказания: — До обеда у вас будет покалывать правую ягодицу, после обеда — левую, главное — не начинайте новых финансовых дел, остерегайтесь кучерявых партнеров, побудьте с семьей, почините кран на кухне… Вы, Алексей Василич, кто по гороскопу? Ах, вы не верите в прогнозы астрологов. Впрочем, я тоже, но это не имеет значения, людям надо говорить то, что их щекочет…

— Я закажу вам кофе, — сказал Алексей и направился из кабинета в приемную: — А вы расскажете мне подробнее о той статье, про эвакуацию евреев в Среднюю Азию в годы войны.

— Только вам и только по секрету, — шепотом сказал Палкин-Комаровский. — Сами понимаете, какие сейчас времена. Половина правительства в России — французы, ни одна страна мира такого не допустила, за исключением, разумеется, Израиля. Понимаете? — и с какой-то заинтересованностью и даже ласковостью он потрепал Алексея за рукав пиджака.

В приемной Алексей взглядом поднял из-за стола секретаршу, продиктовал:

— Светлана Альбертовна, вы сейчас идете в мужской туалет и кладете туда новый рулон туалетной бумаги. Это первое! Второе. В кофе для господина Комаровского — тридцать капель слабительного. У него, оказывается, уже неделю запор, а у нас — прекрасное слабительное в аптечке!

Прежде чем отправиться в Подмосковье на «казачью конференцию», Алексей Ворончихин вызвал к себе Стасика, молодого юркого стажера из отдела паблик-рилейшнз:

— Изложишь текст на бумаге, обработаешь и к завтрашнему утру представишь статью. — Алексей включил диктофон. — Конференция казаков началась с молитвы. Иначе и быть не могло! Казаки через все невзгоды пронесли православную веру. Выступления атаманов то и дело прерывались радостными возгласами: «Любо!» А в конце, если не считать фуршета, горилки и сала, все спели любимую казачью песню: