Читаем без скачивания Повседневная жизнь Аравии Счастливой времен царицы Савской. VIII век до н.э. - I век н.э. - Жан-Франсуа Бретон

И последний козырь Шабвы — залежи каменной соли. Соль залегает уже в треугольнике тех холмов, что, возвышаясь в предместьях Шабвы, защищают ее и от наводнений, и от приносимых ими наносов, — именно в этом треугольнике и обосновались первые поселенцы во II тысячелетии до Р.Х. Они используют половодья, прокатывающиеся по вади 'Ирма, в целях интенсификации земледелия; они тянут по обе стороны от своего поселения каналы и акведуки{23}; они строят дома с каменным цоколем и со сложенными из сырцового кирпича верхними этажами и надстройкой. Производимые ими керамические изделия близки, как кажется, к палестинским моделям эпохи поздней бронзы{24}. Опираясь на это сходство, археологи надеются обнаружить культурный слой, который восходит к цивилизации еще более древней, чем южноаравийская.

Тексты, дошедшие до нас из эпохи архаики, весьма малочисленны. Найдено несколько надписей по-сабейски, но их содержание лишь с трудом поддается дешифровке. Дело в том, что сам город не был сабейским, и его обитатели писали на местном «хадрамаутском» диалекте, используя при этом сабейский алфавит. Какое-то число сабейцев, солдат и купцов, здесь все же поселились — вместе со своим божеством Альмакахом, которому, вероятно, было воздвигнуто святилище. Но местоположение храма установить не удается.

Спорадическое использование сабейского языка, несомненно, служит проявлением влияния Сабы как в культурном, так и в политическом плане, причем последний включает в себя осторожный курс сабейского мукарриба Кариб'иля Ватара, направленный на подчинение Хадрамаута его «отеческой» опеке. Город Барира, южнее Шабвы, оказывается в схожем положении: не будучи сабейской, Барира испытывает на себе воздействие людей из Сабы. Своеобразие древней культуры самого Хадрамаута при этом как бы затушевывается, покрывается вуалью, отступает вглубь, но тем не менее продолжает существовать, как бы выглядывая из-за нового культурного ансамбля. Со временем связи между южноаравийскими государствами все более крепнут. Минейцы поселяются в Шабве, принеся с собой культ 'Астара зу-Кабда; живут здесь и какие-то выходцы из Катабана. То, что люди разных этносов вместе со своими богами умещаются в рамках одной общины, характерно не только для Шабвы, но и для других метрополий, которые, так сказать, «обмениваются» между собой своими колониями.

Южная Аравия — это географический ансамбль настолько обширный, что как-то даже трудно представить его себе как нечто единое. Контрастность формирующих ее районов просто бьет в глаза: прибрежная равнина Тихамы, западные горы, внутренняя пустыня и плато Хадрамаута. Таковы типы рельефов и климатов, которые предопределяют собой как типы культурной жизни, так и модели социальной организации.

Прибрежные районы повернуты к морю: Хадрамаут — к Махре, к Оману и к берегам Индии, Тихама — к берегам восточной Африки. Пустыня Саб'атайн, обширная впадина, связывает своими караванными тропами Хадрамаут с Ма'ином и широко развертывается к Арабо-Персидскому заливу, к Ассирии и к восточному Средиземноморью: преодоление ее никогда не составляло особо трудной проблемы. Между этими крайностями западный Йемен, один, представляется менее всего достижимым. Все заставляет предположить, что именно там всегда преобладали центробежные силы. У каймы внутренней пустыни возникают главные государства, а потом развертываются их метрополии. Однако каждое из них сосредоточивается в одном или в нескольких вади, отделенных от прочих безводными зонами. Здесь политическое раздробление — правило: города-государства Джауфа делят между собой ничтожную по размерам территорию. Несмотря на известную языковую общность, каждая из этих политических единиц вырабатывает свой особый культурный стиль. Так, святилища в Хадрамауте вовсе не походят на те, что в VIII веке до н. э. возводятся в городах Джауфа. Для последних характерен нанесенный резцом на камень орнамент с изображением людей, зверей и растений. Он очень красив; однако нигде, ни в какой иной местности Южной Аравии не стал образцом для подражания, так никогда и не переступив узкие пределы этих городов-государств.

И все же вся это внешняя пестрота стилей не может скрыть глубинного, стоящего за всем этим разнообразием единства. Перенесем же наш взор на исторический фон: со времен неолита до эпохи бронзы и от последней до южноаравийской эпохи непрерывность и преемственность постоянно преодолевают противоположные им тенденции. Что ни говорите, а разрозненные и, по большей части, изолированные друг от друга южноаравийские социумы, каждый в своем вади, переходят к развертыванию ирригационных сетей в одну и ту же эпоху — в III тысячелетии до Р.Х., то есть почти одновременно. Такая одновременность подразумевает именно непрерывность в развитии техники и способов ее применения, а также, вероятно, и в развитии типов культуры (культуры финиковой пальмы, к примеру).

В ряде районов (укажем ради определенности на восточный Джауф) городища эпохи бронзы соседствуют чуть ли не вплотную с городищами более поздней южноаравийской эпохи. В других вади ('Ирма, Джуба) постоянство заселения той или иной точки местности иногда прерывается, что, однако, нисколько не меняет факта постоянной заселенности вади в целом. Эти поселения развертывают в районном масштабе товарообмен — в том числе и с племенами, обитающими на «высоких землях». Если же говорить о связях, выходящих за рамки данного района (данной местности, данного вади), даже за рамки всего южноаравийского региона, следует упомянуть в первую очередь контакты со странами Леванта, которые, по некоторым признакам, установились еще в «бронзовый век».

Общий вывод: это в контексте долгой региональной эволюции выковывается единство южноаравийской цивилизации.

В начале I тысячелетия до Р.Х. в каждом из южноаравийских государств был свой южноаравийский язык, отличный от прочих южноаравийских. Так, сабейский был общепринятым в Ма'рибском оазисе, мадхабейский — в Ма'ине и т. д. И все же разноплеменные южные аравитяне как-то, более или менее, разумели друг друга. Сабейский язык, нога в ногу с сабейской экспансией, в течение двух веков (VII–VI) довольно широко распространился в регионе за пределами собственно Сабы, но все же для большинства населения остался иностранным — правда, весьма престижным. В масштабе региона он является языком большинства культов, языком права и языком исторических текстов в монументальных надписях. Вероятно, он стал и разговорным языком в среде городского патрициата. Местные языки такой агрессии, естественно, противятся, а после распада Сабейской империи восстанавливают утраченные было ими позиции. В могилах и на стелах над ними надписи, как правило, делаются на местных диалектах: между своими принято говорить на своем языке.

Помимо своего языка, Саба навязывает всему региону модели своей культуры, свои учреждения и свою религию. В совокупности все это постепенно и медленно образует каркас единства страны по меньшей мере на протяжении трех веков (VII–V века до н. э.). Производительная деятельность во всех южноаравийских государствах оказывается очень схожей потому, что, не говоря уже об идентичности способов производства, она предопределяется примерно одной и той же техникой. Под техникой мы понимаем извлечение из карьеров каменных (известняковых, алебастровых и пр.) глыб, их обтесывание, применение различных материалов (камня, дерева, металла), но также — и общий замысел сооружений как светских, так и культовых. Добавим сюда высококачественную керамику, сосуды из стеатита, орудия из обсидиана, печати и т. д. Что касается культуры, ее многих аспектов, то богатейшие данные для суждений о них доставляет практика погребений и отражаемые в ней представления о загробном мире, то есть область, известная своим консерватизмом. При всем разнообразии обрядов одни и те же, в общем-то, идеи — прежде всего «последнего и вечного жилища» — воплощаются в надгробных монументах. Могила, в которой ее обитатель спит вечным сном без сновидений, предполагает лишь отдачу ему должных почестей.

Наконец, все городские поселения связаны между собой общей деятельностью — торговлей благовониями. Вовсе не следует смотреть на города, рассыпанные по побережью песчаного моря пустыни Саб'атайн, как на замкнутые в самих себе и изолированные от прочих единицы. Напротив, правильный взгляд на них должен охватить собой весь регион как нечто целое, соединенное узами коммерческих интересов. Когда же именно весь южноаравийский регион стал чем-то целостным? В фокусе споров по этой проблеме — два других вопроса: когда был приручен верблюд, и когда его стали не только употреблять в пищу, но и использовать в качестве транспортного средства? Всякая «большая торговля» протекает в общем-то в сходных формах; большая торговля благовониями, которую южноаравийские царства принялись вести с Севером, также очень скоро выработала общие для всех ее участников стандарты поведения, общую коммерческую практику и, что достаточно важно, приемлемую для всех документацию — расписки, письменные заказы и прочие финансовые обязательства.