Читаем без скачивания Посмертие - Абдулразак Гурна

Они шагали вглубь сельской местности, стало жарко, солнце давило на шею и плечи, по лицу и спине лился пот, и Хамза вновь приуныл. Он пошел в добровольцы, повинуясь порыву, сбежал от того, что казалось невыносимым, но не ведал, на что запродался и справится ли он с тем, что от него потребуется. Он кое-что знал о тех, к кому набился в товарищи. Все слышали об армии аскари, шуцтруппе, и их жестокости к людям. Все знали, что у их офицеров-немцев не сердце, а камень. Он решил уехать, стать их солдатом, и сейчас, когда они знойным днем шагали по грунтовой дороге, он устал, вспотел, у него перехватывало дыхание от страха за то, что он натворил.

Они остановились глотнуть воды, пожевать сушеных фиников и инжира. От дороги к скрытым за листвой деревенькам разбегались тропинки, но они никого не видели. Наверное, местные жители не хотели попадаться им на глаза. В одном месте на обочине, на лужайке под высоким тамариндом, виднелись грозди бананов, кучка маниоки, корзина огурцов и корзина помидоров. Рыночек, брошенный в спешке. Должно быть, приближение солдат застало людей врасплох, они не успели собрать товары — решили, что лучше убежать. Все знали, что по сельской местности ходят отряды вербовщиков.

Охранники остановили их здесь, позвали, рассчитывая, что хозяева товара объявятся, но никто не пришел. Тогда охранники раздали рекрутам бананы, только бананы, и крикнули прячущимся торговцам: счет пришлете губернатору кайзера. За весь переход конвойные ни разу не выпустили рекрутов из виду. Им полагалось облегчаться при всех, на обочине, по шестеро за раз, хотят они или нет. Привыкайте к дисциплине, смеялись охранники. Оставляйте дерьмо здесь, не тащите в лагерь, да закидайте землей.

Они шагали весь день, большинство босиком, некоторые в кожаных сандалиях. Немцы проложили эту дорогу, говорили охранники, чтобы вам не пришлось продираться сквозь джунгли. Чтобы мы с комфортом довели вас, ублюдков, до места. К середине дня у Хамзы так разболелись руки и ноги, что он шагал машинально: выбора нет, нужно двигаться дальше. Последние этапы марша стерлись из его памяти, однако, едва охранники сообщили, что осталось совсем чуть-чуть, рекруты встрепенулись, как скот, возвращающийся в загон.

В лагерь прибыли уже в сумерках, прошли окраиной большой деревни, жители которой сбежались к дороге поглазеть на рекрутов. Их провожали приветливыми возгласами и смехом, пока они не вошли в ворота бомы. В правой части лагеря располагалось длинное беленое здание. Балконы верхнего этажа смотрели на плац под открытым небом; кое-где в окнах горел свет. Вдоль всего нижнего этажа тянулись закрытые двери. В дальнем конце плаца, фасадом к воротам, стояло здание поменьше. И в нем на верхнем этаже тоже горел свет. Внизу была одна-единственная дверь и два окна, все закрыты. Слева от просторного плаца были полуоткрытые сараи и хлева для скота. В ближнем к воротам углу — небольшой двухэтажный домик: оказалось, гауптвахта. Туда-то их отвели и разместили в большой комнате на первом этаже; с потолочных балок свисали лампы. Дверь наверх была заперта, их же дверь оставили открытой, как и входную. Охранники-аскари остались и по-прежнему не спускали с них глаз, хотя, похоже, марш их тоже утомил. Они устали от ругани и насмешек и сидели у дверей, дожидаясь, пока их сменят.

В каждой группе, теснящейся на гауптвахте, было по восемнадцать новых рекрутов, потных, усталых, молчаливых. Хамза оцепенел от голода и изнеможения, сердце его колотилось от горя, над которым он был не властен. Три деревенские старухи принесли глиняный горшок варева из требухи и бананов, рекруты собрались вокруг горшка, чтобы подкрепиться, и по очереди зачерпывали похлебку, пока она не закончилась. Наконец явилась смена и стала по очереди водить рекрутов в темный уличный клозет возле гауптвахты. Потом отправили двух человек вылить ведро в выгребную яму за воротами лагеря.

— Бома за мзунгу, — сказал караульный. — Кила киту сафи. Хатаки мави иену ндани я бома лаке. Хапана рухуса куфанья мамбо я кишензи хапа.

Это лагерь мзунгу[28]. Здесь кругом чистота. Он не хочет, чтобы вы гадили в его боме. Здесь нельзя вести себя как дикари.

После этого ворота бомы закрыли. Была глубокая ночь, хотя Хамза слышал гомон деревни за оградою лагеря и потом, к своему удивлению, крик муэдзина, сзывающего людей на ишу[29]. Потом сквозь открытую дверь Хамза заметил масляные лампы, маячившие в темноте за плацем, но ни одна не направилась к гауптвахте. Просыпаясь ночью, он видел белеющее в темноте здание. Караульных не было видно. Казалось, их никто не стерег. А может, караульные остались снаружи, следили, не затеют ли рекруты какую каверзу, — или знали, что вновь прибывшие ночью не сбегут, поскольку это опасно.

Утром перед осмотром их выстроили лицом к длинному белому зданию. При свете солнца Хамза разглядел, что у здания жестяная крыша, выкрашенная серой краской, а вдоль всего фасада тянется деревянная терраса. Еще он разглядел, что за закрытыми дверьми нижнего этажа, которые он заметил в сумерках, прячутся конторы и лавки. Он насчитал семь дверей и восемь забранных ставнями окон. Двери и окна в центре здания были открыты. У центра площадки — впоследствии Хамза приучился называть ее экзерцир-плац — высился флагшток.

Омбаша[30]-нубиец, который разбудил их и выстроил на плацу, прохаживался туда-сюда вдоль шеренги, молча тыкал в рекрутов крепкой бамбуковой палкой, чтобы выровнять строй. Все были босые, даже те, кто вчера шел в сандалиях, и в обычной одежде, а омбаша — в военной форме цвета хаки, с кожаным патронташем, сапогах, подбитых гвоздями, феске с орлом и с тряпицей, закрывающей шею от солнца. Немолодой, чисто выбритый, худощавый и крепкий, несмотря на брюшко. Зубы побурели от ката. Строгое лицо его блестело от пота, на висках виднелись шрамы: пугающе невозмутимое лицо нубийца-аскари.

Удовлетворившись прямизной и неподвижностью строя, омбаша обернулся к офицеру: тот вышел из конторы, расположенной в центре здания, вдоль которого стояли рекруты. Омбаша выпрямился и крикнул: свиньи к осмотру готовы. Хава швайн таяри. Офицер, тоже в форме цвета хаки и в шлеме, не двинулся с места, но поднял стек, приветствуя омбашу. Выждав мгновение, дабы не уронить свой авторитет, он спустился с террасы и направился к рекрутам. Медленно пошел вдоль шеренги, время от времени останавливаясь и вглядываясь то в одного, то в другого, но ничего не говорил. По четверым похлопал стеком. Омбаша перед осмотром велел рекрутам стоять смирно, глядеть прямо перед собой и ни в