Читаем без скачивания Мафусаиловы хляби - Ольга Рубан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Все необходимые документы я подготовлю к обеду, - насупился доктор, снова поменяв местами «Кремль» и канцелярскую подставку, - После часа дня можете забрать ребенка.
Не попрощавшись, Дарья вышла из кабинета и застыла в нерешительности, куда направить стопы – сразу в магазин за крепким замком или все-таки сначала навестить дочь? Второй вариант ее нервировал и угнетал, но казался необходимым. Она все-таки мать, хоть и плохая… Она двинулась вниз по лестнице, но не смогла пересилить себя и остановиться двумя этажами ниже, где располагалась одиночная (камера) палата ее дочери. Она еще успеет хлебнуть сполна всех уготованных ей материнских забот.
…
По приезду в Красноярск, она две недели трусливо ночевала в больнице, располагаясь на пустых койках, которые ей указывали сердобольные бабушки-санитарки или, в отсутствие оных, скрючившись в коридорных креслах. Персонал относился снисходительно к одуревшей от тревоги матери и даже время от времени разрешал ей пользоваться душевой для персонала.
Материнская тревога, конечно, правила бал, но безвылазно сидеть в больнице ее заставлял всего лишь страх заявиться домой и поставить Женю в известность. Первое время она надеялась на профессионализм краевых медиков, которые быстро выяснят причины машкиного помешательства и приведут ее в норму, но, когда прошла неделя, а потом и две, а дочкино состояние не изменилось, она все же поплелась домой.
Заранее подготовившись к потоку желчи и обвинений в материнской несостоятельности, она решила для себя принять их, как должное. Действительно, это ведь она увезла ребенка к черту на рога, потом потеряла его и вот привезла назад в полном… неадеквате. Ничего этого не случилось бы, если бы тогда она послушно переселилась в снятую им квартиру. Даже школу менять не пришлось бы…
Дверь ей никто не открыл, и она, чувствуя себя вором, отперла ее собственными ключами. Ее встретила пустая, гулкая квартира и записка, воткнутая за зеркало в прихожей.
«Надеюсь, ты не наделала глупостей, а Машка цела и невредима. Элла предлагала подать заявление в полицию, но я, в память о наших добрых отношениях, не стал этого делать. Ты мать, и ребенок должен быть с матерью. Квартиру я, как и обещал, оставляю тебе. Коммуналка оплачена на год вперед. Также в нашем месте тебя дожидается небольшая помощь, но я надеюсь, что ты все-таки, наконец, найдешь работу. Поцелуй за меня Машку. С любовью, Женя»
Прочитав записку, Дарья вместо ярости, ревности и обиды почувствовала почти болезненное облегчение. Свалил - и скатертью дорожка. Упоминание о «нашем месте» тоже не вызвало никакого сентиментального всплеска.
Она прошла в спальню и, встав на колени, вынула кусочек деревянного плинтуса под изголовьем кровати. Раньше они туда прятали от любопытной Машки всякие взрослые штучки. Никакого криминала – в основном, презервативы и лубриканты, изредка пакетик с марихуаной или диск со «взрослыми» фильмами. Сейчас отверстие целиком занимал пухлый пакет с наличкой.
Дарья пересчитала деньги. Женя не поскупился. Хватило бы, как минимум, на год хоть и скромной, но вполне спокойной жизни. Если бы не…
Тогда она улеглась на голый, затянутый полиэтиленом, матрас кровати и устало разрыдалась, рассеянно удивляясь, почему еще не ослепла от такого количества соли.
…
С тех пор прошло почти три месяца, и слезы давно иссякли, оставив внутри глубокую и совершенно пустую дыру. Она уныло обошла по-прежнему пустые комнаты, поглядела на все тот же голый матрас. Постельное белье Женя и его новая пассия забрали, а ей так и не пришло в голову купить новое. Вместо жалости к себе, внутри ворохнулось раздражение, ведь все это время она словно подсознательно рассчитывала, что белье появится само собой. Как и все остальное. Постель сама застелется, посуда перемоется, холодильник заполнится, а Машка вылечится… Все как-нибудь само…
Она сдернула полиэтиленовый чехол, убрала его в пустой шкаф и вдруг почувствовала себя лучше.
…
Эйфория в тот памятный день, когда Машка нашлась, продлилась всего лишь до вечера. Во время короткой завывающей сиреной поездки, Дарья привычно лила слезы, но в кое-веке от счастья. Да, она прекрасно видела, что Машка оглушена, но это ее пока не настораживало. Было бы даже странно, если бы девочка отделалась легким испугом.
В больнице им выделили двухместную палату, а девочку сразу увезли на диагностику, анализы и сбор биоматериала. После ее отмыли, поставили укол и уложили спать.
Доктор пояснил, что видимых повреждений, в том числе, обморожений нет. Первичный осмотр показал, что физическому насилию (в том числе, сексуальному) девочка, с большой долей вероятности, не подвергалась. Впрочем, точно можно будет сказать только после получения результатов. Жизни ее ничего не угрожает. Единственное, что вызывает опасение – это глубина шока, граничащая с каталептическим ступором. Возможно как воздействие психотропных веществ, так и сильное психоэмоциональное потрясение. Девочку до утра погрузили в медикаментозный сон, тревожить ее не стоит.
Оставшись с дочкой наедине, Дарья на цыпочках подошла к ней, вгляделась в ее спящее лицо и почти не узнала. Осунулась, конечно, исхудала, лицо покрылось красными струпьями, но это было не главное. Она словно… опустела. Так пустеют разве что трупы, лишившись заполняющей их прежде индивидуальности. Захотелось растормошить ее, увидеть глаза, но она не смела. Возможно, так действует укол… Чтобы занять себя, она принялась разбирать дочкины вещи, которые перед этим принес медбрат. В гардероб они одежду отправлять не стали, потому что утром ее должна была забрать полиция.
Она помнила, как приняла сначала Машку за негритянку, да и в скорой удивлялась тому, какая девочка грязная. На лице и руках грязь была такой густой, что начала трескаться. Ей припомнилось, что даже веки ее были в засохшей коричневой глине. Но при этом на одежде грязь была только с изнанки. Словно… Словно она разделась донага, закопалась в мокрую землю, а потом выкопалась и снова оделась… Пуховик был и вовсе, как новенький, а вот сапожки… сапожки были чужие.
Она полезла дальше и нашла еще незнакомые вещи. Юбка с замком на бедре и блузка с бабочкой – Машкины, а трусы и майка – чужие и при этом явно мальчиковые. Колготок она не нашла вовсе. Решив, что в спешке вещи перепутали с вещами других маленьких пациентов, она нашла санитара и
