Читаем без скачивания Попаданец в себя, 1963 год (СИ) - Круковер Владимир Исаевич

– Слушай, – спросил я, растерянно, – если ты такой крутой был, то почему?..

– Почему не остался вором? Щипачем, например. Этот ты имеешь ввиду? Не интересно это. Менты меня опустили, короче, и мне, знаешь, понравилось. Видно я где-то потенциально был склонен к пассивному сексу. Впрочем, я и с девочками могу, особенно, когда они сверху. Но от мужиков я сильней тащусь… Физиология. С возрастом проявилось это во мне. Ты же видишь, что и мужских вторичных признаков у меня мало.

– Но сколько тебе все же? И почему бичуешь?

Сколько надо! – зло выкрикнул он. – Я, может, ссученный, но тебя не закладывал. За добро не привык злом платить. Кроме того, я в бичах больше зарабатываю, чем где-либо. Еще немного повкалываю, куплю квартиру на юге и завяжу. Буду трахаться только для кайфа собственного. Ты, надеюсь, в трущобы уже не вернешься, так что я с тобой откровенен. Люблю неожиданных людей…

И он, стервец, состроил кокетливую рожицу и подмигнул мне, как последняя шлюшка.

Глава 9

…Идиотский сон снился мне. И так ясно снился, в красках. Будто привычно грюмкнули двери за моей спиной и я оказался в камере. Кондиционер в следственном изоляторе предусмотрен, естественно, не был – клубы спертого жаркого воздуха буквально ударили меня в лицо, как некий кулак, пахнущий потом и нечистотами.

Камера была большая, но казалась маленькой, так как была переполнена подследственными. Я сознательно не сказал на предварительном допросе, что был судим, надеясь поживиться у первоходочников. И они смотрели сейчас на меня жадными глазами, уверенные в том, что новичок даст им возможность повеселиться.

Рассортирована хата была обычно: за столом восседали сытые паразиты, их полуголые торсы были покрыты бездарными наколками, выше, в самой духоте нар, ютились изможденные бытовики, а справа у толчка сидело несколько забитых петушков.

Стандартная картина камеры общего режима, где шпана пытается вести себя по воровским законам, извращая саму суть воровской идеологии. Амбал с волосатой грудью пробасил:

– Кто это к нам пришел? И где же он будет спать? Ты кто такой, мужичок?

Я не удостоил его ответом, а просто прошел к туалету, расстегнулся и начал мочиться. Потом пошел к столу.

С верхних нар на цементный пол упало серое полотенце. Начинающие уголовники пытались меня тестировать. Эта детская проверка заключалась в изучении моей реакции. Интеллигент обычно поднимает полотенце чисто механически и ему уготована роль шестерки, мужик просто перешагивает через него, а вор (как считали эти пионеры) вытирает о рушник ноги.

Я отпихнул полотенце в сторону и подошел к столу. Подошел и уставился на амбала, задавшего мне провокационные вопросы. Я смотрел на него остекленелым, безжизненным взглядом, лицо мое было совершенно неподвижно, как маска. Не зря же в краслаге мне дали погоняло «Мертвый Зверь». Амбал некоторое время пытался выдержать мой взгляд. Я слышал, как в его тупой башке со скрипом ворочались шестерни, пытаясь совместить мое нестандартное поведение с привычными ему аксиомами. Наконец он отвел глаза и пробурчал:

– Чего надо то?

– Я долго буду ждать? – спросил я тихо.

– А чо надо то? – забеспокоился бугай.

– Ты что, сявка, не понял что ли? – прибавил я металла в голосе.

Создалось впечатление, что под этой грудой мяса разгорается небольшой костер. Он ерзал, подергивался. Не до конца понимая странное поведение новичка он, тем ни менее, шкурой ощущал опасность. К тому же – я на это и рассчитывал – ему хотелось уступить мне место. И это желание, противоречащее хулиганскому уставу хаты, смущало его больше всего.

– Да ты чё, мужик, я тебя чё – трогаю, что ли?

Ну вот, он уже оправдывался. Мне на миг стало его даже жалко. Куда уж этому безмозглому качку меряться с профессиональным зэком.

– Ты где, падла гнойная, мужика нашел? Мужики в деревне землю пашут, а мне что-либо тяжелей собственного члена врачи поднимать запрещают. Шлифуй базар, лярва жирная.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Амбал привстал. Он понимал, что должен как-то ответить на оскорбления, но в тюрьме он все же был впервые, про воровские законы знал понаслышке и боялся их нарушить. Примитивные люди больше всего боятся непонятного, а я был ему очень непонятен.

– Молодец, – сказал я с неожиданной после моей резкости теплотой, – соображаешь. Иди, сынок, посиди на шконке, папаша от ментов набегался, его ножкам покой нужен.

Теперь он начал понимать. Его лицо выразило облегчение, он уступил мне место и сказал:

– Чо ж ты сразу не сказал? Я же не лох, понимаю порядок.

– За что, батя? – подал голос молодой парнишка, сидящий во главе стола. Я вычислил его еще с порога и сознательно спустил полкана на амбала, понимая, что лидер никогда не станет доставать незнакомца сам, а поручит проверку кому-нибудь из своих подручных.

– Что, за что?

– Ну, повязали за что?

– Сто семнадцатая, – сказал я, иронически на него глядя.

117 статья – вещь неприятная. Тех, кто сидит за изнасилование, за мохнатый сейф, в тюрьме не любят. А, если выяснится, что жертвой была малолетка, насильник может сразу идти к параше, все равно его туда спровадят.

Лицо юноши дрогнуло. Он чувствовал подвох, но не мог понять в чем он заключается. Я не стал выдерживать слишком большую паузу. Люди по первой ходке не отличаются крепкими нервами, а драка в хате, как и любая разборка мне не была нужна.

– Изнасилование крупного рогатого скота, – продолжил я, улыбнувшись. И добавил тихонько: – Со смертельным исходом.

На секунду в камере наступила тишина. Потом грянул смех. Смеялись все, особенно заразительно смеялся сам спрашивающий. Он понимал, что я купил его, но купил беззлобно. К тому же ему было немного неловко – по воровским законам он не имел права задавать подобный вопрос.

Минут через пять смех утих, но тут амбал, который все это время недоуменно вертел головой, вдруг, переварил шутку и зареготал зычным басом. И камера вновь грохнула.

Я протянул парню руку:

– Адвокат. Чифирнуть организуй.

Знакомство с хатой состоялось и меня сейчас интересовали другие вопросы. Ведь я уже не был простым аферистом, я стал каким-то суперменом, по крайней мере – в глазах Седого, и он должен был отнестись ко мне серьезно. Я всей шкурой чувствовал, что не задержусь в тюряге. Единственное, чего мне стоило избегать – это кичманов: воры наверняка запустили ксиву о моей подставке во время побега. Так что на тюрьме меня могли кончить без суда и следствия. Будь я хотя бы в законе, тогда судили бы по правилам, на сходняке, но я же был волком-одиночкой.

Впрочем, в хате общего режима мне пока неприятности не грозили. Хоть я и не был в законе, но авторитет имел и никто, кроме самих воров, не имел права со мной расправиться. Поэтому я чифирнул с парнем и его корешами, забрал у очкарика с верхних нар книжку (оказался Л.Толстой) и завалился на почетное место на низу у окна, прикрывшись этой потрепанной классикой.

Я не пытался читать, горячка последнего дня еще не остыла в моей памяти. Я четко помнил, что мне предстоит встреча с заказчиком и что эта встреча может кончиться тем, что меня поставят на ножи. А тут еще зэк с соседней шконки начал лаять басом.

Я открыл глаза. Из телевизора заливалась голосом Зыкиной какая-то песня.

Видно Витина исповедь обратила память к моим тюремным эпизодам. Опять ясно и четко вспомнилась зона, втиснувшаяся на территорию бывшего немецкого монастыря: серое влажное пространство без единой травинки, деревца – бетон, асфальт, железо, крашенное серой краской. Удивительно мерзкое место.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Еще удивительней был мой барак. Туда обычно селили инвалидов, поэтому вечером он представлял колоритное зрелище: зэки отстегивали руки, ноги, пристраивали к тумбочкам костыли, вынимали челюсти. Ночью эти инвалиды издавали кошмарные звуки, похожие одновременно и на скрежет металла по стеклу, и на рожковые вопли автомобильных сигналов. Меня сунули в этот барак, чтоб быстрей окочурился, (одна из форм пресса). И такая возможность могла представиться мне быстро: большая часть инвалидов болела туберкулезом, частично залеченным в тюремной больничке.