Читаем без скачивания Планета шампуня - Дуглас Коупленд

Скай: Как понимать «билокси»? Билокси[8] — это вроде бы наркотик какой-то?

Мей-Линь: Э-э… Кофр — это что?

Гармоник: Милостивый государь, окажите любезность, помогите мне уразуметь, каков собой «километр»?

Бон вояж.

Скай, Мей-Линь и Гармоник — это то будущее, которое ожидает службу портье. Удел путешественников незавиден. Мои друзья не в состоянии отыскать на карте свой родной город. И очень приблизительно представляют себе, какой нынче год.

— Восточные штаты все такие крошечные, — обиженно ворчала Гея после того, как было окончательно и бесповоротно установлено, что ей не под силу показать на карте Бостон в штате Массачусетс — Слились бы все вместе, и дело с концом, самим же выгоднее.

— Давайте называть вещи своими именами, — рассудительно заметила Анна-Луиза. — Это я к тому, что если от нас требуется запоминать всю ту новую информацию, которую кто-то постоянно изобретает, нам приходится выбрасывать вон старую, иначе куда все это складывать? — Видимо, история и география — как раз то, что идет на выброс. Но, с другой стороны, что значит география для Гармоника, или Пони, или Дэвидсона, которые изо дня в день разговаривают с людьми по всей планете, причем одновременно, с помощью компьютерных сетей и модемов? Или что значит история для Мей-Линь или Геи, которые, сидя у себя дома, принимают через спутниковую антенну семьдесят пять телеканалов? Права Анна-Луиза: надо называть вещи своими именами. И мои друзья лучше, чем кто-либо, подготовлены психически к тому будущему, которое в реальности нас ожидает. Природа всегда ведь готовит своих детей к тому, что им будет нужно. Мы с моими друзьями — консультанты по выбрасыванию вон всего лишнего. Пожелайте нам удачи, а вам от нас — резюме и поцелуи.

— Мама! — взвизгивает Дейзи. — Скажи, что ты шутишь. «Китти-крем» — это же курам на смех! — Мы едем обратно, домой, прихватив с собой Мюррея; у Анны-Луизы — дневная смена.

— Ну-ну, деточка, не надо так сразу принимать новую идею в штыки. Как мы можем судить? А вдруг в дедушкиной затее скрыто жемчужное зерно деловой прозорливости, а мы просто неспособны его разглядеть? И еще — сама подумай: Киттикатьке, наверно, давно обрыдло без конца есть один и тот же корм, день за днем, день за днем!

— Джасмин, Киттикатька, к твоему сведению, — кошка! У кошек нет понятия о разнообразии. У них мозг-то с горошину. Они сплошь и рядом успевают забыть своих хозяев, когда те возвращаются после отпуска. А тебя послушать, так им подавай салат-бар!

— Как знать, как знать. Может, дедушкина идея не так и плоха, почему не попробовать!

Но по блеску в ее глазах я уже вижу, что Джасмин заразилась «китти-кремовой» лихорадкой, — это как чума, свирепствующая в средневековом городе в кольце крепостных стен: никогда не знаешь, кто следующий. Дейзи тоже замечает симптоматические искорки в глазах Джасмин, и мы с ней делаем друг другу гримасы, означающие: «Только не это!» К тому же у меня вообще настроение из рук вон, потому что мне сдается, что наше финансовое положение хуже, чем я подозревал. Юнец незрелый.

Я больше для проформы вношу предложение, чтобы Джасмин обратилась к своему папаше с просьбой элементарно выделить ей хоть какую-то часть его состояния — все лучше, чем заставлять ее участвовать в сомнительной пирамиде «Китти-крем»® в качестве торгового агента. Но мой и без того слабый энтузиазм быстро сходит на нет. Мы все прекрасно знаем, что дедуля — фанатичный приверженец бескомпромиссного индивидуализма. Никаких бесплатных обедов и прочая дребедень! Наверно, он просто жмот, а сегодня, кроме всего прочего, у Марка день рождения, и всем нам хочется хорошего настроения.

— Остановись тут, ладно? — говорит Дейзи. — Я выскочу купить соевого молока.

16

Ну и дела.

Горячая выдалась у нас в Ланкастере неделька. Джасмин подстриглась, а бабушка с дедушкой обанкротились.

Я направляю мой боевой Комфортмобиль на север, к канадской границе, выдавая байт за байтом последние новости моему верному напарнику в борьбе с преступностью Анне-Луизе, которая сидит, нахохлившись, рядом со мной, без конца тыча в кнопку «Поиск», и с маниакальным упорством рыщет по шкале диапазона FM в погоне за прибрежными хип-хоповыми станциями, то вдруг всплывающими, то вновь убегающими из зоны приема.

— Окрас рыжий, стрижка суперкороткая, -докладываю я, — от макушки книзу остренькие пряди, как лучи морской звезды. Вид экстремальный — будто она собирается выступить со своей политической платформой.

— Стрижка «эльф». Ретро.

— Говорит, с короткими рыжими волосами она чувствует себя гламурно-роково. Бисексуально. Вообще-то ей идет. Выглядит еще моложе, чем раньше, — как старлетка в Каннах.

— Видимо, чечевичная диета и правда делает свое дело.

— Видимо. Да, и еще она теперь пользуется косметикой. Дейзи вне себя, потому что Джасмин вдруг зачастила в наш косметический музей. А Дейзи считает, что Джасмин нужна совсем другая цветовая гамма.

Спящие вулканы, грозно напоминая о потоках раскаленной вязкой лавы, несут свой бессменный караул; насыщенный влагой воздух избавляет нашу кожу от привычного напряжения. Леса, протянувшиеся по обе стороны дороги, для нас, уроженцев прерий, в диковину: чудится, будто они полны забытых тайн, будто мы когда-то здесь жили, давным-давно, еще до того, как включилась наша настоящая память.

— Кстати, о стрижке, — напоминаю я, — ты ножницы не забыла?

— Все с собой. — Похлопав в подтверждение ладонью по нейлоновой сумке на поясе, Анна-Луиза бросает наконец диапазон FM и принимается рыться в коробке с компакт-дисками. Мы договорились, что когда доберемся до мотеля «Алоха» в Канаде, она попробует изобразить на моей голове новую стрижку — последний писк.

Возвращаясь к банкротству бабушки и дедушки: во вторник вечером они позвонили к нам в дверь — бабушка в слезах, дедушка с опрокинутым лицом.

— Папа… Мама! Садитесь, — захлопотала Джасмин. — Поешьте вот чечевицы. Бобовые успокаивают.

— Правда? Даже не знаю, золотце…— замялся дедушка.

— Как можно в такую минуту думать о своей утробе? — взвилась бабушка.

Дедушка, учуявший уже характерный, с оттенком кошачьей мочи аромат кориандра, при мысли о бесплатной жратве срочно взял себя в руки.

— Может быть, немного погодя, Жас. А сейчас лучше бы по глоточку виски, а?

Оказывается, они потеряли все свои сбережения и (болваны, болваны!) свою долю в ныне рухнувшем фонде взаимного кредита Роджера У. Фридмана «Безнал 2000» с штаб-квартирой в Арлингтоне, Вирджиния.

— О-ох, дедушка. Неужели и это? — простонал я.

— Три раза всё перезакладывали, — рассеянно сообщает бабушка.

— Роджер, — злобно шипит дедушка, — живет себе в Брунее с целым гаремом тринадцатилетних девок. Поди достань его, гада!

— Как-то даже обидно за них, тебе разве нет? — спрашивает Анна-Луиза, и указатели сообщают нам, что до канадской границы осталось всего полпесни.

— Не особенно. Поделом им — пока всего добра не лишились, вели себя как последние жлобы. Это ж надо додуматься — подрядить родную дочь торговать машинками для раздачи кошачьего корма, а самим разъезжать по Пекинам в бизнес-классе! Может, хоть теперь они станут людьми. И если им и правда придется бегать продавать «Китти-крем», я плакать не буду, — Юнец незрелый. Но сами прикиньте: бабушка с дедушкой всем владеют и всех заставляют плясать под свою дудку — денег завались, свободного времени тоже девать некуда. А молодым рассчитывать не на что.

Тут я, впрочем, хочу рассказать заодно об одном эпизоде, который случился за ужином в тот вечер, когда к нам пожаловали бабушка с дедушкой. Дедушка собрался уже было двигать к дому, как вдруг закашлялся — без дураков, в легких грохало, прямо как у туберкулезника, и нам оставалось только сидеть и вежливо дожидаться, когда его отпустит. Наконец приступ вроде бы прошел, и мы встали из-за стола и потопали к двери, как вдруг дедушка грохнул напоследок 1000-килотонным залпом — прямо в сандаловый подсвечник, который Джасмин купила на ярмарке народных промыслов, разом загасив все три свечи. Мы — ничего, дошли себе до входной двери и распрощались с ним и с бабушкой, как положено. А потом, пока Джасмин, бабушка и дедушка шли к почти уже изъятому у них «линкольну-континенталю», Дейзи, Марк и я вернулись в столовую и, не проронив ни слова, посмотрели на подсвечник. Дейзи и Марк стали у свечей, а я взял с камина коробок спичек, вернулся к столу и снова зажег их. Как только свечи как следует разгорелись, мы все трое сдвинули головы и молча вместе их задули, успев точь-в-точь к возвращению Джасмин.

— Чем вы там занимаетесь, крошки мои? — спросила она нас от дверей, но мы ничего ей не сказали, и она ушла в кухню. Такой был момент — о нем другим не расскажешь. Он был наш и только наш. Мы, братья и сестра, инстинктивно почувствовали, что если нам предстоит остаться в потемках, то лучше пусть это будут потемки, которые мы сами себе устроили.