Читаем без скачивания Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы - Станислав Виткевич

Улыбается.

Б а л а н д а ш е к (который стоял, словно онемев, вопит в диком отчаянии). Мой последний Пикассо! А я думал, что хоть что-то уберег от этих варваров!

М а р и а н н а (которая не дрогнула в течение всей этой сцены). Ээ! Мазней больше, мазней меньше. Перестаньте, господин Каликст. Оно и лучше, коли останутся одни только подлинные шедевры. Вы ведь, милостивый государь, и сами точно не знаете, не блеф ли все это!

Б а л а н д а ш е к (вдруг). А! Чтоб его черти взяли, этого Пикассо, только бы она вернулась. А тут как на зло, в довершение всех бед и ужасных предчувствий, мне захотелось черной женщины. Черной как смоль, с блеском в глазах, полных черного восточного обмана. Где же я видел такую? Или она мне приснилась?

М а р и а н н а. Там в зале такая есть. Жена господина Прангера, тайного министра финансов.

Б а л а н д а ш е к. Кухарочка! Последняя просьба. Пойди туда, в залу, и осторожно, чтоб муж не заметил, пригласи эту даму сюда. Скажи, что у господина Баландашека к ней важное дело.

М а р и а н н а. А что — и пойду. Я ведь вам всегда девочек водила — пойду и теперь. Ой, только как бы тут не вышел каламбур.

Выходит направо. Баландашек падает на канапе и закрывает лицо руками, танцы и музыка достигают пика.

Т е ф у а н (входит из залы). Да что ж такое? Все никак в себя не придет. Все еще в отчаянии из-за утраченной мазни? Но, верно, уж не настолько ты глуп, чтоб не понять значимость моих теорий. А едва поняв, следовало немедленно прекратить огорчаться. Если же этого не произошло, я буду вынужден считать вас конченым кретином.

Б а л а н д а ш е к (вставая). Ах, сударь. Горе мое стократ хуже. Моя невеста — ваша жена — не вернулась. Я сам не свой, сную как ласка в клетке. У меня скверные предчувствия. А тут еще вдруг нестерпимо захотелось черной женщины, хоть землю грызи. Я просто внутренне вою от вожделения. Вам знакомы эти внезапные животные прихоти? Невесть откуда они берутся, но человек — существо разумное — становится просто придатком к какой-то выплюнутой косточке, к какой-то рукоятке без ручки, куску затвердевшего мяса, к какой-то трубочке с кремом. Уж и не знаю — к чему?! О, это ужасно!!

Т е ф у а н. Ничего ужасного тут нет. Вы не отступайте. Вещь вполне обычная, и не надо ее раздувать до каких-то метафизических масштабов. Охота вам черной — пусть будет черная. Чего ради, во имя чего вы должны себе отказывать в таком удовольствии? У вас, видать, коллекционерский зуд? Знаете? Дюжина китайских чашек, и вдруг одна — трррах! Тут — одинокое блюдце, там осколки — а страдания безмерны. Вы должны себе это компенсировать в другом измерении. Уж я-то знаю. Я коллекционировал женщин, как вы — картины. Конечно, когда был молод. Если какой-нибудь экземпляр от меня ускользал — я был в отчаянии. О, теперь-то нет. Но все эти вещи я знаю au fond[13]. Меня никто не проведет. Вспомните слова Кэда, ужасного предателя из Шекспира: «Мы только тогда в порядке, когда у нас полнейший беспорядок».

Б а л а н д а ш е к. Вы меня утешили. Я опять хорошо себя чувствую — почти хорошо, да не совсем. О, как же меня мучает тревога и угрызения совести из-за моей невесты! А мне охота черной — черной, как бархат! Говорю вам: мозги у меня расползаются, как кипящая магма. Но вы меня спасли от анализа. Хорошая цитата из какого-нибудь гения прошлых веков порой значит в тысячу раз больше, чем собственный опыт. На то и существуют старые мастера, чтоб их цитировать — но цитировать в подходящий момент. Переживать этого мы уже не можем.

Из бальной залы входит  г о с п о ж а  П р а н г е р. Говорит тихо и отрывисто.

Р о з и к а. Вы-хотели-со-мной-говорить-господин-Каликст?

Б а л а н д а ш е к. Да. То есть, собственно, не я, а какой-то демон внутри меня — некто неизвестный. Понимаете?

Т е ф у а н. Не хочу быть бестактным. Удаляюсь. Знаю я эти дела. Ох, как хорошо я их знаю!

Выходит в бальную залу.

Р о з и к а. Говорите. Я и так знаю все.

Б а л а н д а ш е к. Сударыня, я в критической точке. Задыхаюсь от противоречий. Но мне кажется, что вы одна... только не подумайте, будто я сошел с ума, я действительно не хочу врать. Но разве это не любовь: когда двое животных вожделеют друг к другу до умопомрачения?

Р о з и к а. Не говори. Я знаю. Есть только моменты желания и внезапного резкого насыщения. Иногда, изредка (голосом, дрожащим от страсти) бывает так, что где-нибудь — в трамвае, в поезде, в гостинице — встречаются те, кому суждено — понимаешь? — суждено принадлежать друг другу. Они должны стать своими, стать собственностью сокровенной сути, личности каждого из них — не люблю этого слова: личность — оно и слишком ёмко, и слишком пусто. Но ты меня понимаешь? Есть только это, больше ничего, и счастье, бесконечное счастье. Я только женщина, и я — твоя...

Б а л а н д а ш е к (бросаясь к ней). Вот то-то и оно! Я говорил буквально то же самое. Или мне все это снится? Люблю тебя, люблю! (В последний раз задумывается обо всем.) Именно то, что говорил и я — абсолютная правда: в трамвае, в гостинице, на улице — все равно. Это и есть настоящее, а не что-то иное. Все эти затяжные, мучительные романы, эти сложности!.. А мне сегодня хочется женщины, черной, как Небытие!

Р о з и к а (обнимая его). Возьми меня. Я черная, я ничья. Меня нет. Я призрак, у которого горячая плоть. Не говори больше. Возьми меня отсюда. Я твоя. Ничего нет кроме тебя.

Баландашек увлекает ее налево, они исчезают за дверью, ведущей в галерею.

Т е ф у а н (входит из залы и осматривается; про себя). Хорошо — эта парочка эротических дегенератов испарилась. (В залу.) Можно входить, прошу вас. Можем поговорить спокойно. (Входят: П р о т р у д а, Г а л л ю ц и н а  и  А б л о п у т о.) Ну, теперь и мы, старцы, стоящие одной ногой в гробу, и вы, мумии, испепеленные жаром прошлого, можем наконец наговориться досыта и без околичностей.

П р о т р у д а (присев на диван). Скажу прямо: мне эта тайная власть надоела. Я хочу царствовать, восседая на троне, а не на стуле в передней у этого господина, которого все считают большим человеком. Я желаю власти явной.

А б л о п у т о. Ваше Превосходительство, все это будет, неизбежно будет. Только потерпите. Вы, женщины, совершенно не умеете ждать.

Т е ф у а н. А мне как раз это и нравится. Вхожу в ресторан — все меня знают как некоего Тефуана, черт-те кого. А я себе думаю: погодите, канальи, вам и невдомек, что это я вами правлю, автоматизирую вас без вашего ведома, и если когда-нибудь вы обретете блаженство в единении с Высшей Сущностью — то причиной тому — я, один только я, и никто другой. Простите, господа и дамы, я знаю цену и вам, но идея-то, в конце концов, моя.

Г а л л ю ц и н а. А если именно сегодня тебя кондрашка хватит, что тогда, господин граф? Ничем из всего этого ты насладиться не успеешь.

А б л о п у т о. Да, но зато — посмертная слава! Мы, мужчины, творцы нового, живем только после смерти. Все едино: художники мы или люди действия.

Г а л л ю ц и н а. Мы, женщины, вдобавок женщины пожилые, этого не понимаем. Мы кончаемся здесь и желаем, чтоб все было перед нами, как на блюдечке. Выкладывай сразу, что там у тебя есть, а нет — так пошел к черту. À propos[14]: я пошла освежиться после уан-степа с Фибромой, и в какой-то комнате мы наткнулись на некое змеящееся сплетенье разъяренных гадов. Хозяин дома и кое-кто еще... гм — однако: молодость — прекрасная штука.

А б л о п у т о (не давая ей продолжить). Фи! Да бросьте вы. Я понимаю, о чем вы, но и это у вас будет, мои прекрасные дамы. Только не сегодня. Право —не сегодня-завтра все прояснится. Я же специалист по военным революциям — «pronunciamiento», как их называют в Юго-Америке. Если по-доброму не выйдет, пущу в ход войска, и тогда уж всему конец.

Т е ф у а н. Воздержись пока, Мельхиор. Pronunciamiento не дают устойчивых результатов. Я снова начинаю с самой сути, а потом выныриваю на поверхность, под которой — пустота, никакой тебе сути, и — властвую, и власть моя безмерна. В театре я уже этого достиг. А теперь полностью отдамся вам, ведь у меня будет больше времени, если комедия дель арте приживется к Чистой Форме в театре. Незачем будет сочинять все эти пьесы, плодя так называемый «pure nonsense».

Ф и т я (вбегает справа). Помогите! Барыню принесли домой мертвую.

Несколько раз подпрыгивает на месте и выбегает.

А б л о п у т о. Вот те на! Ох и расстроится наш бедняга Каликст. Такая милая девушка была эта Спика.

Все встают, остолбенев. В зале слышен чужой, громоподобный голос.

Г о л о с. Прекратить танцы. Музыка — стоп. Труп в доме.

Из залы выходит директор  Г а м р а ц и й  В и г о р  в накинутой на фрак шубе, слева выбегает  Б а л а н д а ш е к  и как бешеный бросается в правую дверь; публика из бальной залы бурлит у дверей в гостиную, музыка прекращается.