Читаем без скачивания Плохая война - Борис Вячеславович Конофальский

А в Эшбахте началась пьянка. Офицеры раздали серебро, что получено было за пленных. Кое-что забрал Рене на постройку заставы. Много забрали офицеры, еще часть взяли сержанты. Но даже так выходило, что каждому простому причитается по талеру. Это не считая оружия, доспехов, лодок, телег и провианта, что еще не были проданы. Так что солдаты, особенно те, что не успели жениться, шли в кабак. А куда же еще идти солдату? В кабаке его всегда встретит добрый кабатчик да покладистые бабы, все будут ему рады за самую мелкую серебряную монету. И ничего, что у тех баб не все зубы на месте или морды биты. Солдаты – люди неприхотливые, им и такие нравятся. А тем, кто с претензией, кому подавай дам мытых и приятного вида, так свое тоже получали. Сразу, как только слухи дошли, что войско с победой идет домой, так из города Малена, из Лейденица и даже из Эвельрата приехали в повозках вездесущих торговцев дамы самые разнообразные, на все вкусы и все кошельки. Находились среди них и такие, что просили за благосклонность и полталера, и были они так пригожи и опрятны, что ими и офицеры не побрезговали бы.

В общем, в кабаке было не протолкнуться, даже порой и не войти. Люди пили прямо на дороге перед кабаком, тут же ели, а за воняющими мочой углами кабака, на радость местной детворе, ушлые дамы одаривали ласками пьяных солдат.

Дело было веселое, и к вечеру Волков послал Максимилиана к Брюнхвальду, чтобы тот выставил на ночь своих сержантов, что были трезвы, дабы не случилось чего нехорошего. Как иначе: пьяные солдаты злы бывают, когда у них кончаются деньги, а выпивку или женщин еще хочется. А талер кончается быстро. Два дня – и нет монеты, теперь она у кабатчика да у ловких баб.

* * *

К вечеру во двор въехала карета. Было в доме тихо. Дворовых Волков почти и не видел, как приехал, только Мария суетилась у плиты да по дому. Она и сапоги ему снять помогала.

А тут, только карета во двор въехала, и жизнь в Эшбахт вернулась.

Бригитт первая в дом взбежала, яркая, простоволосая, хоть и немолодая уже, но ей можно волосами хвалиться, так как незамужняя она, а волосы у нее красоты необычайной. Волков встал с кресла, а она села пред ним в книксен, голову склонила и, не скрывая, что рада его видеть, схватила его руку и поцеловала, так долго держала руку его, что Мария это заметила. Девка эта все замечала, что в доме происходило.

– Я Богу за вас молилась, господин, – говорила Бригитт, нехотя отпуская его руку. – Я с самого начала знала, что вы врага одолеете.

– Я очень по вам скучал, госпожа Ланге, – негромко сказал он ей в ответ.

– Честно? – И веснушки на ее лице и шее залило красным.

– Богом клянусь, что думал о ваших волосах. И не только о них.

Бригитт женщина уже взрослая, ей уже двадцать шесть, кажется, а на улицу убежала как девочка, бегом кинулась.

Суета, дворовые мужики сундуки тащат наверх в покои, Бригитт их бранит, если стены углами задевают, царапают.

А вот и госпожа Эшбахт в дверях появилась. Едва кивнула мужу и через губу, как одолжение сделала, спросила:

– В добром ли вы здравии, господин мой, не ранены ли вы?

При этом едва присела, в тоне даже намека на интерес нет.

Волков взял ее за руки, обнял, а она лицо отворачивала.

– Я в порядке, хворал немного от старой раны, но сейчас хворь прошла. А вы как, госпожа моя?

Госпожа Эшбахт молча поморщилась, потребовала у Марии вина, так как в дороге ее укачало. И лишь получив желаемое, сказала:

– Дорога дурна: ухабы, холод, лужи ужасные, – устала от нее. – Элеонора Августа скинула шубу и уселась в кресло у стола пить вино. – То всё вы виноваты, гоняете меня туда-сюда. И отчего вы мне не велели в доме папеньки жить? Отчего я как странница жила в чужом доме?

– Разве вам плохо было в доме доброго епископа?

– Плохо. Почему мне в моем доме не жить? В доме отца?

– Так мне было спокойнее, – ответил Волков.

Мог бы он сказать ей сейчас, что в большом доме своего отца она себе и помимо Шауберга еще кого-нибудь из старых своих знакомцев могла сыскать да в постели своей приютить, но не стал ей такого говорить, чтобы не злить еще больше.

– А мне было бы спокойнее, если бы вы замок имели и я не бегала от всякого разбойника как бездомная. – В эту фразу Элеонора вложила всю желчь, которая в ней была, все свое дурное самочувствие.

– Я постараюсь построить замок, госпожа моя.

– Ох, увижу ли я его, ваш замок! – Женщина встала и пошла наверх, распорядившись: – Мария, вели мне воду греть и скажи, чтобы белье и рубахи мне чистые несли.

* * *

А к ужину она вообще не вышла. Волков сел ужинать с Бригитт, но тут приехал Бертье со своими людьми. Дворовый мужик сообщил, что ротмистр на дворе желает видеть господина, и Волков, зная, какую большую работу проделал Гаэтан, в награду велел звать офицера к столу.

Бертье пришел в дом невыносимо грязным и провонявшим конем. Даже кавалер это почувствовал, уже не говоря про госпожу Ланге, которая хоть и улыбалась ротмистру душевно, но исподтишка морщила свой веснушчатый носик. При Бертье был большой звенящий железом мешок, который тот опустил на пол и поклонился.

– Так идите же к нам, ротмистр, – продолжал приглашать его Волков.

– Не посмею, – отвечал Бертье, косясь на Бригитт. – В следующие разы непременно отужинаю с вами, господа. Лучше вы, кавалер, ступайте ко мне.

Волков встал и подошел к нему. Бертье же присел на корточки и стал из мешка доставать части хорошего доспеха. Кавалер сразу признал этот доспех: одну его часть, а именно наголенник с коленом, ротмистр ему уже показывал недавно.

– Доспехи барона? – скорее констатировал, чем спросил Волков.

– Его, – ответил Гаэтан Бертье, выкладывая панцирь и вытаскивая из мешка отличную кольчугу из мелких паяных колец. По рукаву и подолу железной рубахи шло изысканное золочение. – Кольчуга не хуже вашей, такой ни у кого в округе не было, кроме как у барона.

– Перчатки его, – согласился кавалер, сам присел у мешка и взял из него в руки латную перчатку. – А это чья?

– Думаю, Рёдля, – ответил Бертье, – я нашел ее там же, где и весь этот доспех.

– То есть не у холмов, где мы дрались?

– Нет, дальше на северо-восток, ближе к